Кто убил Паломино Молеро? - Льоса Марио Варгас - Страница 1

• 1/28
• Следующая

– Драть меня в лоб, – одолевая приступ дурноты, сказал Литума. – Отделали на славу.

Тело юноши, повешенного и посаженного на острый сук рожкового дерева, и вправду было изуродовано так, что больше напоминало тряпичную куклу или чучело, какое сжигают на масленицу. Ярость убийц была безмерна: они исполосовали его ножами, отрезали нос и уши, на теле, покрытом сгустками засохшей крови, виднелись лиловые кровоподтеки, следы резаных ран и ожогов. Тыкали сигаретой, сообразил Литума. Вдобавок ко всему юношу собирались оскопить. Убитый – совсем юный, смуглый, хрупкий, костлявый – был бос и одет в одну только рубаху, разодранную в клочья. Над мелкими колечками черных блестящих волос вились мухи. Вокруг по каменистому пустырю бродили козы, пощипывали чахлую травку, и Литума вдруг подумал, что они вот-вот примутся глодать ступни убитого. Снова подкатила тошнота.

– Кто же это его так? – пробормотал он.

– Почем мне знать?! – отозвался пастух. – Меня в это дело не впутывай. Скажи спасибо, что я сообщил на пост.

– Никто тебя и не впутывает. Просто в голове не укладывается, что есть на свете такие изверги.

Да, когда сегодня утром глазам пастуха, пригнавшего сюда своих коз, предстала такая картина, немудрено было и заикой остаться, однако он показал себя сознательным гражданином: бросил коз, а сам помчался в Талару сообщить в полицию. Молодец пастух – до Талары ходу быстрым шагом не менее часу. Литума вспомнил, как просунулось в дверь залитое потом лицо и прерывающийся голос сказал:

– Там, на дороге в Лобитос, зарезали кого-то! Если желаете, провожу, покажу, только собирайтесь живей. Я оставил коз без присмотра, как бы не угнали.

К счастью, на коз никто не польстился; когда прибыли на место, Литума, которого от жуткого зрелища проняла дрожь, слышал, как пастух, пересчитав стадо, вздохнул с облегчением: «Все тут».

– Матерь божья! – воскликнул за спиной Литумы таксист. – Что же это делается?

Хотя по дороге пастух рассказал им, в каком виде обнаружил он труп, но одно дело слышать, и совсем другое – взглянуть собственными глазами да еще и запашок ощутить. Смрад шел такой, что в голове мутилось, да и неудивительно: от солнца, казалось, камни расплавятся, мозги растекутся. Труп начал разлагаться.

– Помоги-ка мне вынуть его из петли, – попросил Литума.

Таксист перекрестился и сплюнул.

– Вот повезло-то, – проворчал он. – Знать бы раньше, на что пригодится мой «форд», ни за что бы не купил. Вечно вы с вашим лейтенантом пользуетесь моей добротой.

Дон Херонимо был в Таларе единственным таксистом, и старый автомобиль его, черный и громоздкий, как катафалк, имел право въезжать в запретную зону, где помещались здания «Интернэшнл петролеум компани» и жили служившие там американцы. Лейтенант Сильва и Литума пользовались его услугами всякий раз, когда до места происшествия было не добраться верхом или на велосипеде – единственном транспорте, находившемся в распоряжении местной полиции, – и всякий раз таксист бранился и ворчал и говорил, что из-за них он лишается законного заработка, хотя лейтенант платил за бензин.

– Стой, стой, дон Херонимо! – спохватился Литума, когда они уже собрались приподнять тело. – Нельзя трогать его, пока не придет следователь.

– Иными словами, мне придется еще раз прокатиться в город и обратно? – хрипло спросил таксист. – Предупреждаю: ваш следователь заплатит за дорогу в оба конца. Иначе не повезу!

Он рассек воздух ладонью, но в этот миг взгляд его вытаращенных глаз наткнулся на убитого.

– Да ведь я его знаю! – воскликнул он.

– И кто же это?

– Новобранец с авиабазы! Ну конечно! Родом он, кажется, из Пиуры. У него еще голос был редкостный.

– Голос был редкостный? Должно быть, это тот самый, о ком я тебе говорил, – сказал Моно.

– Он и есть, – кивнул Литума. – Мы проверили. Он. Звали его Паломино Молеро, жил на улице Кастилии. Только от этого не становится ясней, кто его и за что.

Разговор этот происходил в маленьком кафе Чунги, неподалеку от спортивного зала, откуда доносились крики болельщиков: в эту минуту начинались соревнования по боксу. Литума, у которого сегодня был выходной, приехал в Пиуру на грузовике нефтяной компании, а в полночь собирался на нем же вернуться назад, в Талару. Наезжая в Пиуру, Литума непременно шел повидаться со своими двоюродными братьями – Хосе и Моно Леонами – и со старинным приятелем Хосефино из квартала Гальинасера. Сам Литума и братья Леон родились в квартале Мангачерия, издавна соперничавшем с Гальинасерой, однако дружба, связывавшая четверых мужчин, сумела возвыситься над квартальной рознью. Литума, братья Леон и Хосефино жить не могли друг без друга; члены этого союза, называвшие себя «непобедимыми», имели свой собственный гимн.

– Распутай это дело, Литума, и тебя произведут в генералы, – не без ехидства сказал Моно.

– Да, попробуй-ка распутай: никто ничего не знает, никто ничего не видел. И хуже всего то, что от властей никакого содействия ждать не приходится.

– Позволь, разве не ты у нас в Таларе главный? – удивился Хосефино.

– Мы с лейтенантом Сильвой – представители закона, а содействовать нам должно командование авиабазы: убитый-то был военнослужащим. Но от ВВС помощи хрен дождешься. – Литума сдул пену и, разинув рот на манер крокодильей пасти, глотнул пива. – Драть их всех в лоб! Если бы вы видели, что осталось от этого бедолаги, и у вас бы настроение испортилось, и к девкам тоже бы дорогу забыли. Тогда вы уразумели бы, почему я ни о чем другом и думать не могу…

– Да мы уразумели, Литума, – сказал Хосефино, – все уразумели. Только хватит об этом. Ты уж нам все мозги продолбил.

– Твоя служба даром не проходит, – сказал Хосе. – Малость повредился ты в полиции, вот что, Литума. Или вовсе не годишься ты для этого: у настоящего полицейского сердце каменное, он в случае чего родную мать не пожалеет. А ты уж больно чувствителен и мягкотел: чуть что – сопли распускаешь.

– Что есть, то есть, – сокрушенно признал Литума. – Никак не могу позабыть этого паренька. Даже во сне снится. Оттянули бедняге чуть не до колен все хозяйство да еще и раздавили.

– Кстати, о хозяйстве: как твой лейтенант? Дала она ему наконец? – спросил Хосе.

– Да! Верно! Совсем ты нас заморочил! – подхватил Хосефино. – Расскажи про лейтенанта Сильву. Как подвигаются его дела с толстухой?

– Никак не подвигаются. Жизни не хватит, чтоб ее улестить, – вздохнул Литума.

Хосе встал из-за стола.

– Не сходить ли нам пока в кино? До ночи тут с тоски подохнешь. В «Варьедадес» нынче крутят что-то из мексиканской жизни, с Роситой Кинтаной. Пошли! Начальник нас угощает.

– Денег нет, – сказал Литума. – Даже за пиво не расплатиться. Поверишь в долг, Чунгита? Я отдам.

– Мамаше своей заливай, – мрачно отозвалась из-за стойки хозяйка.

– Другого ответа и не ждал. Не волнуйся, заплачу. Это я так, в шутку.

– С мамашей своей шути, – зевнула Чунга.

– Два – ноль в пользу Чунги! – выкрикнул Моно.

– Не сердись, хозяюшка, – сказал Литума. – Вот, получи. И не трогай больше мою бедную маму – она уже давно спит в Симбиле вечным сном.

Чунга, женщина высокого роста, сурового вида и неопределенного возраста, проворно сгребла кредитки, пересчитала их и выложила на стойку сдачу, когда полицейский, братья Леон и Хосефино уже направлялись к дверям.

– Давно хочу тебя спросить, Чунгита, – обернулся к ней Хосефино. – Как это до сих пор за твою доброту и любезность никто не шарахнул тебя бутылкой по башке?

– Больно ты любопытный, – не удостаивая его взглядом, ответила та.

– Ну, не отчаивайся, еще шарахнут, уж очень ты мила.

– Как бы тебя самого не шарахнули, – зевнула хозяйка, снова возвращаясь за стойку – толстую доску, положенную на стоящие в ряд бочки.

• 1/28
• Следующая