Собрание сочинений. Том 6 - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 64
- Предыдущая
- 64/96
- Следующая
Но я по-прежнему не чувствовал себя свободным, ибо у входа в мою хижину была поставлена стража — вооруженные копьями воины. Весь день я строил планы побега, но ни один из них не казался мне осуществимым. По одну сторону лежала огромная безводная пустыня, простиравшаяся до Тимбукту, по другую — море, в которое никогда не заглядывали корабли. Чем больше я размышлял над этой проблемой, тем меньше у меня оставалось надежд. Я и не подозревал, как близко было мое освобождение.
Спустилась ночь, и крики негров постепенно затихли. Я лежал на разостланных для меня шкурах и все еще размышлял о своей судьбе, когда в хижину бесшумно вошел Горинг. В первую минуту я подумал, что он пришел сюда, чтобы расправиться со мной — последним живым человеком с корабля, и, вскочив на ноги, приготовился дорого продать свою жизнь. Но Горинг только улыбнулся и знаком предложил мне лечь на прежнее место, а сам уселся на другом конце моего ложа.
— Что вы думаете обо мне? — таким удивительным вопросом начал он нашу беседу.
— Что я думаю о вас? — почти закричал я. — Думаю, что вы самый гнусный, самый чудовищный негодяй, который когда-либо осквернял землю. Если бы тут не стояли ваши черные дьяволы, я задушил бы вас собственными руками!
— Не говорите так громко, — заметил Горинг без всякого раздражения. — Я не хочу, чтобы нашей дружеской беседе помешали. Значит, вы задушили бы меня? — спросил он с иронической улыбкой. — Видимо, я плачу добром за зло, так как пришел помочь вам бежать.
— Вы?! — с недоверием воскликнул я.
— Да, я, — подтвердил он. — О, никакого одолжения я вам не делаю. Я действую вполне последовательно. Мне думается, я могу говорить с вами совершенно откровенно. Дело в том, что я хочу стать королем этого племени. Конечно, честь не велика, но ведь вы помните слова Цезаря: лучше быть первым в галльской деревушке, чем последним в Риме. Ваш жалкий камень не только спас вам жизнь, но и вскружил неграм голову. Они считают, что вы спустились с неба. До тех пор, пока вы находитесь здесь, я не смогу властвовать над ними. Я помогу вам бежать, раз уж не в силах убить вас.
Горинг говорил спокойным, естественным тоном, словно жажда убить человека была самым естественным желанием.
— Вам, наверно, ужасно хочется расспросить меня, — продолжал он после паузы, — и только гордость заставляет вас молчать. Впрочем, это неважно. Я сообщу вам кое-какие факты, о которых будет полезно узнать белым людям, когда вы вернетесь к ним, если вам посчастливится вернуться. Например, о вашем проклятом камне. Эти негры, если верить легенде, были когда-то магометанами. Еще при жизни Магомета среди его последователей произошел раскол. Меньшая часть магометан, те, что откололись, ушла из Аравии и в конце концов пересекла всю Африку. Они взяли с собой в изгнание священную реликвию своей прежней религии — большой кусок черного камня из Мекки. Этот камень, как вы, вероятно знаете, был метеоритом и при падении раскололся пополам. Один кусок все еще находится в Мекке. Другой кусок, побольше, был унесен в Берберию, где искусный мастер придал ему ту форму, в какой вы его видели сегодня. Эти люди — потомки мусульман, отколовшихся от Магомета. Они благополучно пронесли свою реликвию через все странствования и наконец поселились в этом месте, где пустыня защищает их от врагов.
— А ухо? — не удержался я.
— Это — продолжение все той же истории. Несколько сот лет назад часть племени снова откололась и ушла на юг. Один из негров, желая, чтобы им сопутствовало счастье, проник ночью в храм и отколол ухо статуи. С тех пор среди негров живет легенда, будто в один прекрасный день оно вернется к ним. Человек, похитивший ухо, был, несомненно, пойман каким-нибудь работорговцем, и камень попал в Америку, а впоследствии оказался в ваших руках, и вам выпала честь выполнить предсказание.
Горинг опустил голову на руки и несколько минут молчал, выжидая, не скажу ли я что-нибудь. Когда он снова заговорил, его лицо странно изменилось. До сих пор он говорил почти легкомысленным тоном. Теперь его лицо выражало твердость и решительность, а в голосе звучали жестокие, почти злобные ноты.
— Я хочу, — сказал он, — чтобы вы передали мое послание всей белой расе — могучей расе-владычице, которую я ненавижу и презираю. Передайте белым, что двадцать лет я упивался их кровью, уничтожал их до тех пор, пока не пресытился убийствами. Я делал свое дело незаметно, не вызывая никаких подозрений, легко обманывая бдительность вашей полиции. Но нет, месть не приносит удовлетворения, если твой враг не знает, кто сразил его. Поэтому вы будете моим посланцем. Взгляните. — Он вытянул свою изуродованную руку. — Это сделал нож белого человека. Мой отец был белый, а мать — рабыня. После смерти отца мать была снова продана, и я, тогда еще ребенок, своими глазами видел, как ее до смерти засекли плетьми, чтобы отучить от манер и навыков, какие привил ей ее покойный хозяин. Моя юная жена тоже… о моя жена! — И он задрожал. — Но ничего. Я дал клятву и сдержал ее. От Мэна до Флориды и от Бостона до Сан-Франциско вы можете проследить мой путь. Он обозначен случаями внезапной смерти, которые ставили полицию в тупик. Я воевал со всей белой расой так же, как белые в продолжение столетий воюют с черной расой. Наконец, как я уже сказал, мне надоело проливать кровь. Но лицо каждого белого человека по-прежнему вызывало у меня отвращение, и я решил найти смелых и свободных негров, соединить с ними свою жизнь, развить заложенные в них таланты и создать ядро великой черной цивилизации. Эта мысль целиком завладела мною; два года я путешествовал по всему свету в поисках нужного мне племени и уже отчаивался его найти. Нельзя надеяться на духовное возрождение торгующих рабами суданцев, потерявших человеческое достоинство ашанти и американизированных негров Либерии.
Однажды, возвращаясь со своих неудачных поисков, я наткнулся на это великолепное племя обитателей пустыни и решил связать с ними свою судьбу. Но прежде чем это сделать, я, повинуясь инстинкту мщения, поехал последний раз в Соединенные Штаты и возвращался оттуда на «Святой деве».
Что касается нашего плавания, то вы уже, очевидно, догадались, что это я испортил компасы и хронометры. При помощи своих исправных инструментов я один прокладывал курс корабля, а мои черные друзья у штурвала повиновались только мне.
Это я столкнул жену Тиббса за борт. Что?! Вы удивлены и содрогаетесь? Пора бы вам самим догадаться об этом. Я пытался застрелить вас через перегородку, но, к сожалению, вас не оказалось на месте. Позднее я вновь сделал такую попытку, но вы проснулись. Я застрелил Тиббса и, по-моему, неплохо создал видимость самоубийства. Ну, а после того как мы подошли к побережью, все остальное не представляло трудностей. Я требовал умертвить всех, кто был на корабле, но ваш камень нарушил мои планы. По моему настоянию корабль не был ограблен. Никто не может сказать, что мы пираты. Нет, мы действовали из принципа, а не из каких-то низменных побуждений.
Я с изумлением слушал исповедь этого человека, перечислявшего свои преступления таким тихим и спокойным голосом, словно речь шла о самых обыденных вещах. Еще и сейчас я вижу, как он сидит на краю моей постели, подобно видению отвратительного кошмара, а примитивная лампа мерцающим светом освещает его мертвенно-бледное лицо.
— Ну, а теперь, — продолжал Горинг, — вам ничего не стоит убежать. Мои наивные приемные дети скажут, что вы снова вознеслись на небо, откуда спустились раньше. Ветер дует с суши. Я приготовил для вас лодку с необходимым запасом пищи и воды. Можете не сомневаться, что я позаботился обо всем, потому что мне очень хочется отделаться от вас. Встаньте и идите за мной.
И он вывел меня из хижины. Часовых или сняли, или Горинг заранее договорился с ними. Мы беспрепятственно прошли через город и песчаную равнину. Я вновь услышал рев моря и увидел длинную белую линию прибоя. На берегу два человека налаживали снасти небольшой лодки. Это оказались матросы, участвовавшие в нашем плавании.
- Предыдущая
- 64/96
- Следующая
