Нищета историцизма - Поппер Карл Раймунд - Страница 4

По мнению историциста, это — те консервативные, апологетические и даже фаталистические аргументы, которые необходимо вытекают из требования применить в социологии натуралистические методы.

Согласно же историцизму, социальные единообразия весьма отличаются от единообразий естествознания. Они изменяются от одного исторического периода к другому, и той силой, которая вызывает изменение, является человеческая деятельность.

Социальные единообразия — не законы природы, их создают люди; и вся зависимость от человеческой природы состоит в том, что в ее власти изменить эти единообразия или даже установить над ними контроль. Следовательно, что-то можно улучшить или ухудшить, и энергично проводимая реформа вовсе не обязательно оказывается безрезультатной.

Такие тенденции в историцизме привлекают тех, кто чувствует в себе призвание к активности, к вмешательству, особенно в дела человеческие, тех, кто не хочет мириться с существующим порядком вещей и не считает его неизбежным.

Назовем стремление к активности и неприятие "покоя" активизмом. Более подробно об отношениях историцизма и активизма см. в разделах 17 и 18, а сейчас я позволю себе привести наставление известного историциста Маркса, в котором выражается "активистская позиция": "Философы лишь различным образом объясняли мир но дело заключается в том, чтобы его изменить".

Метод эксперимента состоит в том, чтобы установить искусственный контроль и искусственную изоляцию, обеспечивая тем самым воспроизведение сходных условий и следующих из них определенных результатов. Он основан на той идее, что в результате сходных обстоятельств происходят сходные вещи. Согласно историцизму, в социологии этот метод неприменим. От нем не было бы пользы, даже если бы он был применим в этой области. Ибо, поскольку известные условия существуют только в границах каком-то одном периода, результат любом эксперимента будет иметь весьма ограниченное значение. Кроме того, в области социологии искусственная изоляция исключила бы как раз самые важные факторы. Робинзон Крузо и его индивидуальное хозяйство не могут служить значимой экономической моделью; дело в том, что экономические проблемы являются результатом экономического взаимодействия индивидов и групп.

Историцисты также доказывают невозможность никаких по-настоящему ценных экспериментов.

Широкомасштабные социологические эксперименты нельзя считать экспериментами в физическом смысле слова. Их целью является не увеличение знания, а достижение политического успеха. И выполняются они не в лаборатории, отгороженной от внешнего мира; напротив, само их проведение влияет на состояние общества. Их никогда нельзя повторить в точности, поскольку предыдущий эксперимент уже изменил начальные условия.

Последний аргумент заслуживает более подробном разбора. Как уже говорилось, историцизм отрицает возможность повторения широкомасштабных социальных экспериментов в условиях, которые были бы в точности подобны предыдущим, поскольку на них воздействует первый эксперимент. В основе этот аргумента лежит идея, что у общества, как у организма, имеется своего рода память, в которой сохраняется его история.

В биологии об истории жизни организма говорят постольку, поскольку организм частично обусловлен прошлыми событиями. Если события повторяются, то они теряют для воспринимающем их организма характер новизны, в них появляется нечто привычное. Именно поэтому восприятие. повторившегося события — не то же самое, что восприятие исходного события. Восприятие повторения является новым восприятием. Повторение уже наблюдавшихся событий может поэтому вызывать в наблюдателе новые восприятия. Повторение образует новые привычки, оно сопровождается и новыми привычными условиями. Поэтому сумма всех условий — как внешних, так и внутренних, — при которых мы повторяем эксперимент с организмом, не может походить на условия первого эксперимента так, чтобы можно было говорить о подлинном повторении. Ибо в организме, который учится на опыте, даже точное воспроизведение условий окружающей среды сопровождалось бы новыми внутренними состояниями.

Согласно историцизму, общество тоже воспринимает: у него тоже есть своя история. Быть может, оно учится чересчур медленно на (частичных) повторениях своей истории, но это несомненно происходит в той мере, в какой оно частично обусловлено своим прошлым. В противном случае традиции, традиционная привязанность и неприязнь, доверие и недоверие не играли бы такой важной роли в социальной жизни. Подлинное повторение в социальной истории невозможно. Это означает, что новые события происходят постоянно. История повторяется, однако она никогда не повторяется в точности, особенно если события исторически значимы и оказывают продолжительное воздействие на общество.

В мире, который описывает физика, ничего по-настоящему нового не происходит. Даже в новой машине мы всегда можем увидеть перекомбинацию старых частей. Новизна в физике — это просто иные расположения и перекомбинации. Напротив, социальная новизна, как и биологическая новизна, является новизной подлинной. Это истинная (real) новизна, не сводимая к иному расположению [известных] частей. Ибо в социальной жизни известные факторы, расположенные по-новому, уже не являются теми же самыми старыми факторами.

Так, где ничто в точности не повторяется, всегда возникает новое. Это важно при рассмотрении новых этапов или новых периодов истории, существенно отличающихся от других.

Согласно историцизму, нет ничего более важного, чем возникновение нового периода. Этот аспект социальной жизни нельзя изучать так же, как мы изучаем новизну в области физики, т. е. считать ее иным расположением уже известных элементов.

Применить методы физики к наиболее важным сторонам общества невозможно, эти методы неприменимы к делению общества на периоды и к возникновению новизны. Осознав значимость социальной новизны, мы расстанемся и с мыслью, что применение физических методов к проблемам социологии поможет нам разобраться в проблемах социального развития.

У социальной новизны есть еще один аспект. Как мы видим, каждое частное социальное происшествие (happening), каждое единичное событие в социальной жизни в каком-то смысле является новым.

Конечно, оно относится к тому или иному классу событий, может чем-то их напоминать, но в определенном смысле оно уникально. Что касается социологического объяснения, то здесь ситуация весьма отличается от той, с которой мы встречаемся в физике. Возможно, анализируя социальную жизнь, мы обнаружим и интуитивно поймем, как и почему произошло то или иное событие; мы ясно поймем причины и следствия — силы, которые вызвали это событие к жизни, и влияние, которое оно оказало на другие события. В то же время мы поймем, что не способны сформулировать общие законы, описывающие причинные связи. Может оказаться, что обнаруженные нами силы правильно объясняют эту и только эту социологическую ситуацию. Да и сами силы могут оказаться уникальными: раз проявившись в этой социальной ситуации, они никогда больше не вступят в действие.

Методологическая ситуация, которую мы в общих чертах описали, имеет ряд других аспектов. Один из них — роль отдельных уникальных личностей. Другой — сложность социальных явлений. Предмет физики гораздо менее сложен; и несмотря на это, мы еще больше его упрощаем, применяя метод экспериментальной изоляции. Поскольку в социологии метод изоляции неприменим, мы сталкиваемся с двойной сложностью: первая связана с невозможностью искусственной изоляции, а вторая — с тем, что социальная жизнь есть природное явление и предполагает ментальную жизнь индивидов, т. е. психологию, которая, в свою очередь, предполагает биологию, а та предполагает химию и физику.

Занимаемое социологией последнее место в этой иерархии наук указывает на гигантскую сложность факторов, действующих в социальной жизни. Даже если бы социологические единообразия, подобные физическим, существовали, нам вряд ли удалось бы их отыскать в силу этой двойной сложности. А если их невозможно обнаружить, то какой смысл считать, что они существуют?