Принцип Портоса, или Последний свидетель - Папченко Александр - Страница 5

• Предыдущая
• 5/11
• Следующая

— Ну как тебе? — спрашивает шепотом.

— Я не разбираюсь в индейцах, сбежавших с тропы войны. — Это я его подкалываю, а он не соображает и еще себе немножко по лбу помадой как мазнет! Теперь вообще стал страшный, как Баскервильское привидение.

Короче, кое-как выбрались мы из дома и поползли к воротам, чтоб письмо в почтовый ящик опустить. Анжелика за кусты цепляется и ругается, как… Нет, так мулатки не ругались! В этом я уверен. Даже когда их притесняли бледнолицые.

А когда до ворот оставалось всего ничего, метров пять, не больше, Анжелика повернула ко мне свое красное от злости и удушья лицо и говорит:

— Чихать мне на маскарад! Я сейчас задохнусь, ползая. Встану — и плевать, что подумают окружающие.

— Сдурела? — возмутился я. — Нас же увидят! Ты же знаешь, как папа на каждый шорох бросается! На каждую тень! Терпи, мулатка.

А Витька как прошипит:

— Сам терпи, негр. А Анжелика не такая, чтоб терпеть, и, вообще, я что-то не помню, чтобы она на карачках ползала. Всё! Терпение лопнуло! Если хочешь знать, это перед ней маркизы ангелов и короли ползали, а она через них переступала.

— Кончай лекции! — взмолился я. — Мы тут лежим, как разноцветные придурки, а ты!

— Вот сейчас будет дружба народов, — прошептал Витька и нахально встал. Встал, переступил через меня и положил письмо в почтовый ящик.

И в этот момент раздался звон осыпающегося стекла, и нервный голос папы потребовал:

— Стоять! Не шевелиться! А то стрелять буду. Мы будем стрелять. Нас не один! Нас много!

Тут мы с Анжеликой, маркизой ангелов, испугались.

А папа:

— Я уже стреляю, — спокойным таким голосом, словно он внутренне смирился с тем, что раз бандиты не шевелятся, придется их продырявить, пока целиться удобно.

Витька подпрыгнул на половину своего роста и, теряя туфли, бросился в кусты. Я за ним. Слава богу, папа у нас близорукий. А так лежать бы нам, неграм, на своей земле.

Мчимся мы по помидорам в сторону забора. Только Витька дрыгается, словно стреноженная лошадь, Ясное дело, платье ему мешает.

А дальше представьте себе такую картину. Дядя Витя, наш сосед, перед сном в сад вышел побаловаться сигареткой. Прислонился к штакетнику и размышляет о счастье и судьбе. И вдруг совершенно неожиданно раздается выстрел. А секундой позже, ломая сучья и ноги, из кустов вылетает желторожая Анжелика, а следом за ней перепуганный негр. Представляете?

— Здрасьте, — поперхнулась Анжелика от неожиданности. А дядя Витя сразу отключился и уже не здоровается, а только так многозначительно шепчет, словно секретом делится:

— Ты дывысь, якы нэгры-ы… — и потихоньку, цепляясь за забор, оседает на грядки. — Шоб я вмэр — нэгры…

Негры! Думать же надо! Откуда в Приреченске негры?! Разве мы в Африке? Но дядя Витя очухался быстрее, чем мы предполагали. А может, он и не падал на подкосившихся ногах, может, он сразу искал рогатину в траве? Ту самую, которой поддерживают прогибающиеся под тяжестью яблок ветки. Одним словом, он так врезал этой своей палкой по голове ничего не подозревающей Анжелике, что башка мулатки укатилась в траву.

До сих пор вечерами Анже… — тьфу! — Витька вспоминает о маминой шляпе с благодарностью. Она спасла ему жизнь. Шляпа и реакция. Увидев над своей головой палку, Анже… Витька рухнул как подкошенный. Палка врезала по забору и переломилась. Шляпа улетела в кусты.

— Ах вы ж, нэгры! — вскричал ошалевший дядя Витя и полез на штакетник. Но мы уже убегали. Витька выскользнул из маминого праздничного платья и на четвереньках с огромной скоростью, словно голодный таракан, бросился через двор. В этот момент под боцманом обломился хлипкий штакетник. Забор с треском лег на помидоры. На наши помидоры! И это послужило мне сигналом. Я вдруг совершенно отчетливо понял, что если мгновенно не испарюсь, то буду первым негром в нашем поселке, которому надерут уши за потоптанные помидоры. Дядя Витя не расист, наоборот, он всех пивом угощает, но если он меня догонит — выдерет без размышлений. Первым быть, конечно, приятно, но я уже убегал вслед за Витькой. И папа тоже не расист, но…

Бах! — раздался еще один выстрел. Это отец снова промахнулся. Бен Джонсон так не прыгал, как я запрыгнул за угол дома. Даже когда Бен прыгал с допингом!

За углом стоял Витька, в трусах и со страшной коричневой рожей, и трясся не то от холода, не то от страха. Увидев меня, он попятился:

— Что это?! Кто? Ты?!

— Я тебя убью, — прошептал я брату. — С! твоими книжками! Читатель фигов!

И в этот момент рядом раздалось:

Только спустя некоторое время до меня дошло, что это Мария, студентка филологического факультета, читает свои стихи. Ну, думаю, напугала. Сумела. Молодец! Сейчас ты у меня тоже вздрогнешь. И это не потому, что я какой-нибудь кровожадный, это оттого, что во дворе папа бегает с ружьем, того и гляди за угол заглянет. Так что терять мне было нечего, и я пошел. Прямо мимо забора, по освещенному неверным лунным светом пространству. Стихи прекратились… А сзади мне в спину Витька дышит и спотыкается. Из-за забора голосом Марии спрашивают:

— Господи… Это что?

А я тогда обнаглел, от холода или от страха, и нахально отвечаю:

— Аура… дяди Тома, — ну, так как я негр. И побрел дальше с трясущимся Витькой за спиной.

А там, за забором, уже громко икают. Только воды поблизости нет. За водой нужно в дом бежать. Так что обошлось без уточняющих вопросов.

Проскользнули мы в дом, я чулок быстро с головы содрал и сразу хотел дать Витьке в морду.

— Потом, — шепчет Витька. — Разберемся потом. Сам подумай, как это, когда все во дворе, а нас нет?! Заподозрят, вычислят, убьют. За одни только помидоры казнят…

В общем, Витька прав. Переоделись мы быстренько в свою одежду — и на улицу. Витька грим, конечно, с лица стер, так что не подкопаешься…

А во дворе трагедия! Дядя Витя слез со штакетника и никак не может объяснить, зачем он на него взгромоздился. Рубашка у дяди Вити на животе расстегнулась, волосы на голове приподнялись и вокруг лысины почетным караулом стоят, руки дрожат, но обломок палки не выпускают. Папа, выставив ружье, как в плохих детективах, нервно кидается на каждый шорох, того и гляди пристрелит замотанную в одеяло Сашку, которая перемещается у него за спиной. Ну, думаю, нужно срочно разряжать атмосферу, а то папа разрядит ружье в какого-нибудь подвыпившего прохожего.

— А вдруг показалось? — спрашиваю невинным голосом.

— Да, — вставил Витька. — Вдруг?

— Негры! — наконец прорвало дядю Витю. — Тут стояло! И тут! Карлик и мавпа!

Он ткнул в землю обломком палки, где на самом деле никогда ничего не стояло. Если бы мы с Витькой тут «стояло», мы бы сейчас бездыханные и некрасивые тут «лежало», расплющенные боцманской дубиной.

— Не знаю, что там стояло, — папа как-то странно поглядел на дядю Витю, — а я лично видел цыганку с цыганенком. Тогда я выбил окно и спросил, что им надо. А они игнорировали…

Дядя Витя с трудом выдержал многозначительный папин взгляд и неожиданно взорвался: — Да! Да! Может, когда-то в Сингапуре. Ну и что? Был я знаком с одною, як вы кажэтэ, цыганкою! Тилькы вона була не цыганка, а мулатка.

Тут нам с Витькой как-то стало неуютно — мулатка из Сингапура!

— Так шо вона по-твоему сюды прыйыха-ла? — спросил дядя Витя у всех.

Все пожали плечами, один только папа продолжал качать пальцем перед носом дядя Вити, что, должно быть, обозначало: знаем-знаем мы вашу военно-морскую выправку и как вас любят женщины…

— Да ты, Паша, сказывся, — схватился за голову дядя Витя, — колы цэ було. Ну и шо, як що мэнэ заставлять платыть алименты, я буду, Паша, я нэ такый… Я заплачу, Паша, но тилькы николы, Паша, я нэ буду довбасыты свою сар-дынку гилякою по маковци! — Волосы на голове у дядя Вити окончательно вздыбились, и он перешел на украинский язык.

• Предыдущая
• 5/11
• Следующая