Избранница - Лоуренс Стефани - Страница 25

• Предыдущая
• 25/83
• Следующая

Леонора держалась прямо и старательно сохраняла вид ледяного безразличия. И все же едва сдержала вздох облегчения, тсогда Кастор, появившись на пороге, объявил, что кушать подано. Тут девушка сообразила, что рано успокоилась: она в обществе единственная дама, и именно Трентем поведет ее в столовую. Стараясь не встречаться с ним взглядом, девушка решительно положила ручку на его безупречный рукав и прошествовала к столу.

Леонора села в торце стола, а Трентем — по правую руку от нее. Пока остальные гости рассаживались, он поймал ее взгляд и, изогнув бровь, произнес вполголоса:

— Я поражен.

— Правда? — Она окинула стол взглядом заботливой хозяйки, хоть и поняла, что его слова не имеют отношения к сервировке.

Он склонился чуть ближе и почти шептал:

— Я был уверен, что вы не продержитесь так долго.

— Что?

— Думал, вы сразу же постараетесь продолжить разговор о нашем расследовании.

Леонора смотрела на лорда в замешательстве. Выражение лица — невинное, слова — учтивы. Но каждая фраза звучала намеренно двусмысленно, и она растерялась, не зная, как ответить. Потом пробормотала:

— Я старалась сдерживаться. Пока.

Кастор поставил перед ней суп, и Леонора развернула салфетку. Потом дворецкий обслужил Тристана. Когда он отошел к следующему гостю, несносный лорд заглянул ей в глаза — да, не посмотрел, а именно заглянул внутрь — и негромко произнес:

— Это было очень мудрое решение. — Губы его улыбались.

— Дорогая мисс Карлинг, я давно хотел вас спросить…

Хорас, сидевший по левую руку от хозяйки, требовал внимания. Тристан обратился с каким-то вопросом к Джереми, и разговор потек своим чередом. Но, как всегда бывало на подобных сборищах, очень быстро все опять сосредоточились на любимой теме: древних языках и рукописях. К удивлению Леоноры, Трентем принимал живое участие в беседе. Потом, прислушиваясь, она сообразила, что он пытается обнаружить намеки на какое-нибудь великое открытие или тайну, и навострила уши.

В свою очередь, девушка задала несколько вопросов, касающихся древней Персии — это направление казалось ей наиболее перспективным в смысле открытий. Ученые охотно рассказывали, спорили и обсуждали, но ничего ценного Леонора и Трентем уловить в их откровениях не смогли.

Обед подошел к концу. Сэр Хамфри, как всегда, предложил мужчинам перейти в библиотеку — к портвейну и дальнейшей содержательной дискуссии. Леоноре хотелось поговорить, и она многозначительно взглянула на Тристана, который как раз получил приглашение присоединиться к достойному обществу. Тот улыбнулся и, учтиво поблагодарив сэра Хамфри, сказал:

— Надеюсь, вы извините мою смелость, сэр, но я просил бы вас позволить мне осмотреть ваш зимний сад. Видите ли, я подумываю пристроить к своему дому что-то в этом роде и теперь ищу удачный образец.

— Зимний сад? — переспросил пожилой джентльмен. — О! Это владение Леоноры. Уверен, она с радостью покажет все, что может вас заинтересовать.

— Да, я буду рада… — Но Трентем уже взял девушку под руку, и она вдруг умолкла. Он же продолжал, обращаясь к сэру Хамфри:

— Хотел бы поблагодарить вас за сегодняшний вечер, сэр. Мне скоро придется покинуть вас, так что примите мою искреннюю благодарность и позвольте заранее попрощаться.

— Ну что вы, мы всегда вам рады!

Последовали рукопожатия, затем быстрое прощание с Джереми и остальными учеными мужами.

И вот теперь он смотрит только на нее и, улыбаясь словно волк овечке, ведет к двери.

Зимний сад всегда принадлежал ей одной. Конечно, здесь бывал садовник, но больше никто. Это был храм, убежище, место, где ее ждали мир и покой. И вот теперь, как только стеклянные стены сомкнулись вокруг них двоих, Леонора ощутила опасность. Она медленно шла вперед. Каблучки звонко стучали по плиткам пола. Шелестели шелковые юбки. И все же она прекрасно слышала звук его шагов — следом, он идет следом. Так в молчании они добрались до самой дальней точки сада — застекленного эркера. Двигаться дальше было некуда. Леонора чувствовала, что сердце бьется все быстрее и быстрее. Вот пульс уже отдает в висках, в кончиках пальцев. Вздохнув, она буднично сказала:

Зимой сюда подается теплый воздух. Трубы протяну ты из кухни. — Пальчиком девушка коснулась стекла. — Это двойные окна, чтобы удержать тепло внутри.

За окном было темным-темно, а в саду горели две лампы. Не слишком ярко, но можно было разобрать, где какое растение. Она увидела отражение Трентема в стекле. Он приближался медленно и теперь почему-то совершенно бесшумно. Лицо его оставалось в тени, пока он не подошел вплотную. Тогда они встретились взглядами — там, в стекле, за которым царила ночь.

Он обнял ее за талию, и Леонора быстро спросила:

— Вас и в самом деле интересуют зимние сады?

— Меня очень интересует этот конкретный зимний сад.

— Из-за растений?

— Нет. Из-за вас.

Он повернул ее, и она оказалась в его объятиях. Тристан накрыл ее губы своими — так, словно имел на это право. Словно по каким-то неведомым причинам она принадлежала ему. Руки Леоноры легли ему на плечи, и когда Тристан раскрыл ее губы и скользнул в жаркую глубину ее уст, тонкие пальцы смяли ткань его безупречного костюма. Он целовал девушку не спеша, словно впереди была вся жизнь — или хотя бы вся ночь. И она отвечала ему так, словно все происходящее было правильным и единственно возможным. Ей казалось, что от тела мужчины исхддит тепло и проникает сквозь тонкую ткань платья. И внутрь проникает его вкус — очень мужской, очень… определенный. Рука скользила по шелку и обжигала — позвоночник выгибался от этого огня навстречу еще более опасному пламени.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

Леонора растерянно смотрела на него. Зачем он это спрашивает? Он оставил ее губы, чтобы задать совершенно ненужный вопрос. О чем же она хотела с ним поговорить, в самом деле? Некоторое время девушка пыталась собраться с мыслями, потом решительно сказала: «Не важно!» То ли себе, то ли ему. И сама потянулась к его губам. И они вновь были вместе, и чувственное удовольствие где-то внутри все росло, а потом Тристан опять прервал поцелуй и спросил:

— Сколько вам лет?

Губы Леоноры горели, что-то похожее на голод снедало ее плоть, и вопрос девушке не понравился.

— Это имеет значение?

Несколько секунд он смотрел на нее из-под тяжелых век непроницаемым взглядом, потом сказал:

— Теоретическое.

— Двадцать шесть, — ответила Леонора, глядя на его губы. И эти губы, такие чудесные — или, наоборот, порочные? — изогнулись в улыбке.

— Достаточно большая девочка, — прошептал он, прижал ее к себе и опять поцеловал.

Она ответила. Тристан чувствовал желание девушки и порадовался своей победе. Тут он выиграл. Ему удалось пробудить чувственность Леоноры настолько, что она отвечала, ему. И теперь, если потребуется провести очередной маневр по отвлечению внимания, у него гораздо больше шансов на успех.

Не хотелось признаваться самому себе, но его самолюбие задела та легкость, с которой она вчера вывернулась из его объятий, то, как быстро стряхнула очарование и удовольствие чувственности. По натуре он всегда был тираном, диктатором, хозяином, если угодно. Позади тенями стояли поколения предков — решительных мужчин, которые всегда получали желаемое.

Трентем уже осознал, что желает получить эту женщину, но пока не знал, в каком качестве. Нынешние ощущения разительно отличались от всего испытанного раньше. И это тревожило. Словно сам он как-то изменился… Или эта женщина пробудила в нем нечто, дремавшее до сих пор?

Ее губы были горячи, рот — погибель, наполненная медом поцелуев. Ее язычок жалил… Она учится слишком быстро, и сегодня ему было труднее сдерживать себя, чем вчера. Не позабыть бы, что он джентльмен… Джентльмен, к которому прижимается горячее женское тело, женские руки ерошат волосы на затылке, а губы так требовательны. Он чувствует ту же жажду, но в отличие от Леоноры понимает, что так просто — поцелуями — ее не утолить.

• Предыдущая
• 25/83
• Следующая