Дом Для Демиурга. Том первый - Апраксина Татьяна - Страница 49

Паршивец Эймар-младший плюхнулся на колени и пополз, картинно норовя облобызать туфлю баронессы. В зале уже не хихикали втихаря — ржали в голос, надрывая животы. Кто-то чуть не свалился с лавки, другие распускали пояса, чтоб не мешали смеяться.

— Встань, обалдуй: оштрафую за непочтительность, — рассмеялась и Марта.

— Штрафуйте, госпожа баронесса, как хотите штрафуйте, а все равно мы вам так благодарны, так благодарны! Спасли нас, благодетельница! — Нахал кланялся, едва головой о ступени не бился.

Марта покосилась на гвардейцев, махнула рукой — уберите, мол, жоглара с глаз долой. Следом вышли и остальные, причем девица Марлиз еще в зале повисла на руке жениха, — видать, прямиком с суда собралась с ним в церковь. Послезавтра, на праздник, пусть и венчаются… выдумали тут, голову морочить!

Дальше дело пошло не так весело, но баронесса вспоминала Эймара, и улыбка то и дело наползала на губы. Пока ненаглядные вассалы рассказывали, кто кому какую долю в добыче обещал, кто на чужой земле сколько раз овец выпасал, кто кому по пьяной лавочке нестерпимое оскорбление нанес или сарай подпалил, Марта терпела. Слушала, спрашивала, разбиралась, выносила решения.

О сыночке, спозаранку ускакавшем к Скорингу, баронесса вспомнила только под вечер, когда избавилась от платья, от шпилек в волосах и спустилась на кухню посидеть у печи, послушать, о чем служанки болтают. Девки давно привыкли, что баронесса иногда приходит вот так, как она сама говорила — "старые кости погреть". Печь на кухне была изрядная, еще при отце покойного мужа сложенная. Вроде и не жарко, а тепло и сухо, и на душе делается хорошо.

Слушая глупости о Жанах и Томасах, которые ленты дарят и на танцы зовут, Марта отдыхала душой. Никаких тебе потравленных посевов и не отданных сундуков, про которые она сегодня наслушалась с избытком. Тут-то и вспомнился сыночек: он вечно пилил Марту, что она сидит на кухне с девками, как будто сама — повариха. Дескать, неприлично это и не подобает баронессе. И откуда только набрался… Кто его мог этому научить? Сроду в замке Бру таких глупостей не было: и при покойном бароне Гильоне, и при его родителях. Старая Кайса, даром, что родом была аж из Литы, так последние годы тут и просидела — все говорила, что в своих покоях ей скучно, а как на молодых посмотрит, так и пожить еще охота. Впрочем, в Лите тоже моряки живут, хоть и суда у них только каботажные.

Что ж Элибо в Скоре-то понадобилось? У казначея внучатая племянница на выданье — неужто в этом дело? Марта охнула и схватилась за сердце; хорошо, никто из девок не заметил, а то начали бы суетиться вокруг.

Упаси Мать Оамна от невестки из Скорингов!..

Флэль Кертор всегда подозревал, что и дядюшка-барон, и двоюродный братец-наследник, и даже папаша Кертор — законченные негодяи. За два дня до праздника он убедился в этом окончательно. Остаться дома, свалив почетную обязанность присутствовать на всех церемониях на Флэля — да как же им не стыдно?! Флэль так надеялся, что хотя бы Филип, наследник, пожалует в столицу: ему, в конце концов, не то чтобы положено, но желательно. Но — нет, за них пришлось отдуваться Флэлю, о чем он узнал, получив из королевской канцелярии именное приглашение. От удивления Флэль не сразу вспомнил, что это он и есть — Ференц из баронов Керторов; так его и дома не называли уже пяток лет.

Следом за приглашением явился помощник церемониймейстера и целый день, от рассвета до поздних сумерек, мучил Флэля, заставляя его заучивать обязанности представителя Старшего Рода и весь распорядок действ, начиная с литургии в главном соборе столицы и заканчивая сопровождением Его Величества во время большого приема во дворце. Кертор так надеялся, что сможет повеселиться наравне с остальными, выпить в компании Эмиля и продолжить гуляние уже где-нибудь за пределами дворца, — но расписание требовало, чтобы он находился при короле едва ли не до утра. До того момента, когда Его Величество не соизволит покинуть залу и отпустить верных вассалов, объяснил помощник церемониймейстера.

До сих пор эти почетные обязанности исполняли дядя, батюшка или Филип, и вот — на тебе, дошла очередь и до Флэля…

Три часа литургии в битком набитом соборе; хотя сюда и допускали только благородных людей Собраны, но места все равно не хватало. Много было в стране благородных, и почти каждый счел своим долгом посетить именно главный собор. Флэль слушал пение, стоя за креслом короля, — единственного, кому дозволялось сидеть во время службы. Отменное, надо сказать, было пение; хор в соборе оказался изумительным — чудилось, что, прикрой глаза, позволь музыке проникнуть не только в уши, но и в сердце — и улетишь куда-то ввысь. Мешали только уставшие ноги и ноющая от подобающей почтительной позы спина. Три часа отстоишь, не шевелясь, — никакое пение душу уже не затронет, только об одном и будешь думать: скорее бы кончилось.

Флэль искоса разглядывал то собор — он здесь еще не бывал, — то соседей, выстроившихся полукругом за королевским креслом. Компания подобралась такая, в которой двоюродный брат наследника барона Кертора мог оказаться только по дурацкому совпадению — дядя заболел (якобы), папаша за него разбирался с делами (трудно поверить), а Филип слишком поздно выехал (насмешили!).

Цветные витражи в высоких стрельчатых окнах, изящные своды, невесомые хрупкие колонны, казавшиеся застывшей пеной… Храм был построен при короле Лаэрте, а тот не жаловал тяжеловесные здания: вот и получился огромный, но все же легкий, как скорлупа яйца, собор, настоящее украшение столицы. Флэль всегда любовался зданием снаружи, внутри же оказалось еще лучше. Белый, розовый, зеленоватый и сливочного оттенка полированный камень, резное дерево, перламутр, жемчуг, серебро, и лишь немного золота — ярким мазком умелой кисти. Вместо привычной тяжелой и душной помпезности старых церквей — сказочное, поющее изящество.

"Буду только сюда ходить, — решил Флэль. — Хоть и далековато, а того стоит…".

Возле кресла — два принца в бело-золотом, младший кажется старшим, потому что выше и крепче, больше похож на отца, наверное, потому что глаза светло-голубые, точно как у короля. Непоседливый подросток, уже все губы искусал, пытается стоять смирно. У Араона, как всегда, все на лице написано — каких именно ворон считает, и как скоро начнет спать стоя. Зато не дергается, в отличие от младшего.

Первый министр граф Агайрон в синем с серебром. Долговязый, негибкий, словно деревянный, лицом похож на хищную птицу со своего герба. Застыл, как статуя, и, кажется, действительно слушает хор. Глаза мечтательно прикрыты, витает в высших эмпиреях — ну, неудивительно, о его набожности вся столица знает.

Алессандр Меррес, маршал и граф. Агайрону до плеча, зато, кажется, парадный мундир на нем сейчас лопнет, и ордена с цепями посыплются на пол, звоном заглушая пение. Интересно, когда последний раз маршал садился на коня? Ему бы по утрам прогуливаться верхом, глядишь, и похудел бы, а то щеки видны и из-за ушей.

Реми Алларэ — ну, Реми и есть Реми. В парадном плаще кажется ожившей статуей древнего короля. Застыл тоже статуей, лицо — как мраморное, только иногда стреляет по залу хитрющими кошачьими глазами. Заметил взгляд Флэля, подмигнул и тут же изобразил благоговейный ужас.

Казначей герцог Фадрус Скоринг, ну, в казначее ровным счетом ничего интересного нет. Полный осанистый старик с короткой снежно-белой бородкой, деловой даже в храме взгляд. Опирается на трость, видно, что стоять ему тяжело, но делает вид, что просто держит в руке тяжелую палку с кованым набалдашником. Так, для украшения костюма.

От Бруленов — кто-то из вассалов, интересно, почему не наследник? Баронессе хорошо, она, как женщина, от обязанности стоять за креслом освобождена обычаем, но у них же сынок лишь на пару лет младше самого Флэля? Впрочем, Бруленам хорошо, им и не такое простится: скажут, что неотложные дела, и король милостиво кивнет. Дескать, вернейшие вассалы все в трудах и заботах, пекутся о благополучии государства. И то верно, маленькое баронство дает едва ли не четверть всего дохода в казну.