Обещание поцелуя - Лоуренс Стефани - Страница 2

• Предыдущая
• 2/57
• Следующая

Его глубокий голос, правильная речь говорили ей больше, чем сами слова. Хелена посмотрела на стену, с которой он свалился. Колетт Маршан покинула монастырь год назад, но накануне снова была водворена сюда встревоженными родственниками и теперь дожидалась брата, который увезет ее домой. Поведение Колетт в салонах Парижа, по слухам, наделало много шума. Хелена посмотрела на незнакомца, приближавшегося к ней.

— Кто вы? — спросила она.

Его тубы, длинные и несколько тонкие, но завораживающе красивые, изрекли:

— Англичанин.

Она бы никогда не догадалась об этом, слушая его речь: он говорил без всякого акцента. Однако это открытие многое объясняло. Она слышала, что англичане часто бывают высокими и поступают безрассудно — по парижским меркам.

Прежде она не встречала ни одного из них. Это открытие читалось в ее прекрасных прозрачных глазах. В серебристом свете луны Себастьян не мог разглядеть, какого они цвета: голубые, серые или зеленые, И сожалел, что у него нет времени это выяснить. Он осторожно провел пальцем по ее щеке.

— Еще раз благодарю вас, мадемуазель.

Он сделал шаг, чтобы уйти, сказав себе, что должен уходить, но почему-то уходить ему не хотелось.

В темноте что-то блеснуло, и он посмотрел туда. Позади нее с одной из ветвей липы свисала гроздь омелы.

Совсем как на Рождество.

Проследив его взгляд, она тоже взглянула на липу и тоже увидела свисавшую омелу. Затем ее взгляд вернулся к нему, к его глазам и губам.

Ее лицо напоминало лицо французской мадонны, не парижской, а именно французской — более драматичное, более живое. Себастьян обнаружил, что его к ней влечет. Чувство это захватило его целиком, и он наклонил голову.

Медленно. Она дал ей достаточно времени, чтобы уйти.

Она не ушла. Она подняла к нему лицо.

Его губы коснулись ее губ и слились с ними в самом целомудренном поцелуе за всю его жизнь. Он почувствовал, как ее губы дрогнули, и он всем существом своим ощутил ее невинность.

Спасибо — это все, что он сказал поцелуем; все, что позволил себе сказать.

Он оторвался от нее. Их взгляды встретились, дыхание смешалось.

Он снова наклонился к ней.

На этот раз ее губы сами потянулись к нему, мягкие, щедрые… нерешительные. Желание поцеловать жадно было сильным, но он обуздал его, взяв только то, что она невинно предлагала ему, а возвращая не более того, что получил от нее. Они обменялись поцелуями, в которых были обещание и жажда, хотя он понимал всю невозможность ее утолить, и надеялся, что она тоже все понимает.

Себастьян с трудом прервал поцелуй, голова его кружилась. Он ощущал теплоту ее тела, хотя и не дотрагивался до нее. Заставив себя отступить назад, он поднял голову и перевел дыхание.

Его взгляд остановился на омеле. Чисто импульсивно он потянулся и сорвал одну свисавшую веточку. Ощущение этой веточки между пальцами вернуло его к реальности.

Он отступил еще на шаг, прежде чем позволил себе встретиться с ней взглядом.

— Joyeux Noe[2].

Он продолжал отступать, поглядывая на главные ворота.

Кровь стучала у Хелены в висках, голова кружилась…

— Идите туда. — Она махнула рукой в противоположную от главных ворот сторону. — Идите вдоль стены. Там вы найдете деревянную калитку. Правда, я не знаю, не заперта ли она… — Хелена пожала плечами. — Через нее девушки выходят из монастыря. Она ведет в переулок.

Англичанин изучающе посмотрел на нее, и его рука скользнула в карман, пряча в его глубинах веточку омелы.

— Au revoir, mademoiselle[3]. — Он повернулся и исчез в темноте.

Не прошло и минуты, как она перестала видеть и слышать его. Плотнее закутавшись в шаль, Хелена задержала дыхание, стараясь запомнить волшебство этой ночи, в объятиях которой они только что побывали, затем неохотно продолжила свой путь.

Как только сказка закончилась, холод, которого она не замечала раньше, пробрал до костей, и ей пришлось ускорить шаг. Она осторожно дотронулась до своих губ. Ей казалось, что они сохранили тепло и прикосновение его рта.

Кто он? Почему она не спросила? А может, ей лучше этого не знать? В конце концов, эта встреча была случайной, так же как неуловимое обещание в поцелуе.

Почему он оказался здесь? Утром она узнает об этом от Колетт. Но разве он сумасшедший?

Она хитро улыбнулась. Она никогда не верила тому, что говорил граф де Вишесс. И если англичанину удалось натянуть нос ее опекуну, ей остается только радоваться, что она помогла ему в этом.

Ноябрь 1783 года Лондон

Колетт отказалась называть его имя — имя этого сумасшедшего англичанина, и вот он стоит, высокий, стройный и такой же красивый, как и прежде, только теперь уже на семь лет старше. Переходя от одной группы к другой под гул светских бесед, Хелена внезапно замерла, не в силах сделать ни шагу дальше.

Званый вечер леди Морплет был в полном разгаре. Была середина ноября, и мода требовала открытия светского сезона. Рождество было не за горами, и запах еловых веток наполнял воздух. Во Франции приближение Рождества тоже не оставляло людей равнодушными. И хотя связи между Лондоном и Парижем ослабевали, Лондон все еще продолжал подражать Парижу: своим блеском, своим очарованием, богатством и великолепием, светскими развлечениями и даже пытался конкурировать в этом с французским двором. По правде говоря, Лондон кое в чем превосходил Париж — здесь не было угрозы общественных беспорядков, и никакие канальи не прятались в тенях за стенами. Здесь люди благородного происхождения и достаточно богатые, чтобы считать себя элитой, могли улыбаться, смеяться, свободно наслаждаясь вихрем праздничной суеты, заполнявшей все недели, предшествующие Рождеству.

Маленькая гостиная, в которую вошла Хелена, была заполнена гостями, и, когда она заглянула в Большую гостиную, жужжание голосов вокруг нее как будто исчезло.

В арке между двумя комнатами, стоял он — тот самый сумасшедший англичанин — и беседовал с леди. Его губы, такие же тонкие и такие же подвижные, растянулись в приветливой улыбке. Хелена до сих пор помнила их прикосновение.

Семь лет.

Ее взгляд скользнул по его лицу. Она не смогла как следует рассмотреть его в саду монастыря, а потому не заметила никаких изменений. Однако она помнила, что его движения отличались кошачьей грацией, удивительной для такого высокого человека. Лишенное пудры и мушек, его бледное лицо казалось сейчас тяжелее, аскетичнее. Его волосы — а сейчас она могла увидеть их цвет — были каштановыми с рыжеватым оттенком и тяжелыми локонами падали на спину, перехваченные черной ленточкой.

Наряд его был великолепен и поражал отменным вкусом. Чувствовалась рука мастера! Дорогие брабантские кружева закрывали его шею, а пышные манжеты свисали с длинных рук. В серебристо-сером камзоле, украшенном большими серебряными пуговицами, и темно-синих панталонах, он выглядел весьма элегантно, что выделяло его в толпе гостей. Жилет темно-серого цвета, расшитый серебром, сверкал при каждом его движении, и все это вместе с камзолом и кружевами казалось роскошной упаковкой, от которой за версту пахло большими деньгами.

Он доминировал в салоне, наполненном кружевами, перьями, галунами и дорогими украшениями, и не только из-за своего роста.

Если прошедшие несколько лет не оставили на его лице никакого отпечатка, то само его присутствие создавало в комнате не поддающуюся описанию ауру, которая окружает только могущественных людей. За эти годы он стал более влиятельным, более надменным, более жестоким. Но эти же последние семь лет сделали ее экспертом: его могущество, по ее мнению, было столь же очевидным, как и цвет его кожи.

Фабиана де Мордона, графа де Вишесса, аристократа, который, используя свои семейные связи, провозгласил себя ее опекуном, отличала такая же аура. За эти же самые семь лет она научилась с недоверием относиться к мужчинам, обладающим богатством и властью.

• Предыдущая
• 2/57
• Следующая