Двенадцать тысяч лет назад - Анэ Клод - Страница 4
- Предыдущая
- 4/22
- Следующая
Но вот солнце пригрело по-настоящему. Склоны холмов покрылись фиалками и анемонами. Почки начали лопаться на деревьях. Реки выступили из берегов, и земля дышала теплом и изобилием…
Ма, сестра Нона, лежала на золе у входа в хижину и мечтала. Теплый ветер усыплял ее. Ей едва исполнилось пятнадцать лет, но это была уже вполне развившаяся девушка. Правильными и красивыми чертами лица она напоминала своего брата, только они были мельче и нежнее, чем у Нона. Брови сходились над глазами цвета весенней листвы; длинные каштановые волосы прядями спадали на загорелые плечи.
Дома было много работы: нужно было очищать и обрабатывать меха так, чтобы звериные шкуры приобрели нужную мягкость, нужно было поддерживать огонь и жарить на раскаленных камнях мясо, приправленное пахучими кореньями, собранными еще осенью; нужно было чинить платье… Мало ли работы! Но Ма, охваченная сладкой истомой весеннего тепла, лежала неподвижно. Мать часто бранила ее и нередко награждала шлепками, но Ма принимала их равнодушно, как должное.
Бахили не была щедра на нежности. Это была высокая, сильная женщина с добрым выражением лица и глаз. Всегда деятельная, всегда в хлопотах по хозяйству, она почти никогда не покидала лагеря. И насколько молчалив был Тимаки, настолько болтлива была Бахили.
В течение всего дня она не молчала ни минуты. Ее не смущало отсутствие слушателей, она громким голосом продолжала разговаривать сама с собой. Она любила всякие поговорки, которые сама придумывала: «сырой мох для подстилки плох» или «язык ранит тяжелее копья».
Когда Ма ленилась, Бахили говорила ей: «Старые женщины спешат жить, молодые девушки – грезят». А когда Тимаки шел на охоту, она напутствовала его, чтобы побудить скорей вернуться домой: «Что вне дома съешь, не пойдет на пользу».
Ма, подталкиваемая матерью, принялась за работу, но мысли ее были далеко. Из разговоров с Ноном, с которым она была очень дружна, Ма многое узнала. Она мечтала попасть куда-нибудь в далекие южные страны, о которых он ей рассказывал со слов стариков и которые она часто видела во сне… Ей грезилось горячее солнце и деревья, отягченные плодами, и юноша, который подходит к ней и заключает ее в свои объятия… Увидит ли она когда-нибудь эти страны наяву? Уйдет ли она от этой однообразной жизни, и кто поведет ее к неизведанному?
Есть счастливые люди, которые бывают в далеких краях. Это торговцы, что живут на берегу моря. По их рассказам она старается представить себе его: это – река, у которой только один берег… и вода его не течет, как в реке; иногда она начинает волноваться, сердиться и рычать, так что человек пугается. Увидит ли она когда-нибудь море? Кто знает!
Так мечтала Ма, скобля шкуру только что убитого жеребенка.
Когда Ма удавалось, она убегала с другими девушками на холмы; там они собирали цветы и душистые травы: цветами украшали они свои волосы и шею, а травы сушили на зиму.
Хотя Ма оставалось ждать еще целый год до свадебных игр, в которых она сможет принять участие, но она старалась быть в обществе старших подруг. Этот праздник, решавший судьбу девушек, происходил в середине лета, и на нем встречались все три соседних дружественных племени, живших на берегах реки.
Вечные законы, которых они строго придерживались, запрещали брать жен из своего племени, и каждая девушка ждала, что ее уведут из старого, насиженного места в новые и неизвестные края.
Свадебные игры проводились с величайшей торжественностью, и старейшины строго следили за тем, чтобы все обряды и правила исполнялись как должно, поскольку от этого зависело будущее племени и его благополучие. Браки не были больше так плодовиты, как раньше. Когда-то женщины производили на свет десять и больше детей, а теперь – не больше шести, да и из них половина умирала в раннем возрасте.
Некоторые женщины оставались бездетными. И это было плохим знаком. Времена менялись, и находились люди, которые предсказывали близкий конец племени Медведя.
Ма и ее подруги отдыхали на склоне холма. Они собрали большие охапки цветов для торжественного обряда, который совершался каждый год весной в честь пробуждающейся после долгого зимнего сна природы.
Как только холмы покрывались свежим зеленым ковром, девушки отправлялись собирать цветы. Они сплетали из них гирлянды и пели при этом вполголоса, и это было похоже на жужжание пчел… Слова произносились в определенном ритме, и ритм этот соответствовал порядку вплетаемых цветов, потому что только так можно расположить к себе духов, обитающих в лесу.
Когда настал вечер, девушки поднялись на холм, на котором возвышался священный дуб. Это было старое дерево, стоявшее здесь с незапамятных времен и уцелевшее от всех бурь и непогод. Каждая девушка несла в руках ветвь, сорванную с него в прошлом году: всю зиму эти ветви бережно хранились в хижинах. Теперь, дойдя до вершины холма девушки, сложили их в кучу и подожгли, при чем горько плакали и издавали жалобные стоны. А когда костер потух, они образовали хоровод и два раза обошли вокруг дерева; потом украсили дерево гирляндами из цветов, которые только что сплели, и стояли так в кругу, низко склонившись перед деревом, простирая руки вперед; потом отклонились назад, опять склонились вперед, стараясь передать движения дерева, сотрясаемого дикими порывами ветра. В тот самый миг, как солнце опустилось за горизонт, девушки сорвали свежие цветы с дерева и стали потрясать ими в воздухе, охваченные буйным весельем. Еще два раза обошли они вокруг дерева, но теперь их движения были быстры и радостны, а потом яркой цепью рассыпались по холму и побежали вниз в долину.
Когда они суетились к реке, то увидели Раги – вождя племени, который сидел на опрокинутом стволе дерева и разговаривал с одним из стариков.
Девушки приближались с песней, размахивая в воздухе ветвями священного дуба. Раги смотрел им навстречу, и Ма показалась ему самой юностью, так давно уже покинувшей его одряхлевшее тело. Он увидел себя опять сильным и ловким и подумал: «Если кто и смог бы вернуть мне хоть на короткое время мою былую силу, то только эта дивная молодая девушка». И кровь опять, как в далекой молодости, сильней заструилась в его жилах.
Раги знал Тимаки и слыхал о его красивой дочери, но увидел ее впервые. Процессия молодых девушек уже прошла, последний звук их песен давно замер вдали, а Раги все думал о Ма. Медленно, тяжело опираясь на палку, побрел он по направлению к своей хижине.
Когда он проходил мимо, люди отворачивались в сторону. Его не любили. Несмотря на все старания, он был бессилен в борьбе с враждебными духами, все, казалось, смеялось над его волшебной силой, и последние годы он жил одиноко, окруженный неприязнью своего племени.
Хижина его стояла в стороне от прочих, на высокой террасе, где он жил один.
Жилище его было просторнее, чем у других членов племени; оно было разделено оленьими шкурами на две части; в одной он спал и принимал посетителей, а в другую никто не смел входить, кроме него: здесь хранились посох, мантия и головной убор вождя. На оленьей шкуре красовались знаки, смысл которых был понятен только вождю и старейшинам. В этих знаках, происхождения которых никто не знал, заключалась власть над всеми незримыми силами, власть, которою обладали только вожди племени, и которая так ослабла в последние годы.
Старая женщина и ее сын, еще ребенок, заботились о Раги, поддерживали его огонь и готовили ему пищу.
Вождь растянулся на своем ложе. Мальчик подложил свежих веток в огонь, зажженный перед входом в хижину, чтобы дым костра прогнал надоедливых мух, которые тысячами носились в воздухе. Старуха опустилась на корточки перед вождем и стала растирать ему ноги.
А Раги думал свое. Кто мог ему помешать взять Ма в жены? Он, как вождь, был единственный, кто имел право брать жен из собственного племени. Стоит ему только сказать ее отцу, Тимаки, о своем желании, и тотчас же по окончании свадебных игр Ма станет его женой; до истечения этого срока никто не мог жениться.
- Предыдущая
- 4/22
- Следующая
