Миры Роджера Желязны. Том 15 - Желязны Роджер Джозеф - Страница 13

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая

Элиза. Зачем?

Гарден. Только затем, чтобы подтвердить, что я действительно звоню из зоны Босуош. Разве несколько переключений кое-где на линии не сообщат тебе, что я вру?

Элиза. Конечно, нет, пока я не сравню шум твоей линии с особенностями клавиатуры кабины. А я, вероятно, не буду делать этого.

Гарден. Ну, Элиза, ты только что сказала мне, как обойти твою собственную систему. Интересно… Почему ты так настаиваешь на том, чтобы поддерживать со мной связь?

Элиза. При первом разговоре ты сказал: «Люди, пытающиеся войти внутрь моей жизни, чтобы… вытолкнуть меня». Я запрограммирована на странности и хотела бы узнать побольше об этих людях.

Гарден. Я вижу сны.

Элиза. Все видят сны, и большинство людей могут вспомнить их. Это неприятные сны?

Гарден. Нет, не всегда. Но они так реальны. После пробуждения они иногда приходят ко мне, когда я играю.

Элиза. Это сны о других людях?

Гарден. Да.

Элиза. А ты в них присутствуешь?

Гарден. Да, я присутствую в них или, по крайней мере, ощущаю их, но я не думаю, что мое имя в этих снах — Том Гарден.

Элиза. И кто же ты?

Гарден. Первый сон начался во Франции.

Элиза. Это было, когда ты ездил туда?

Гарден. Нет. Сны начались намного позже, после путешествия. Но первый из них был о Франции.

Элиза. Действие происходило в тех местах Франции, где ты путешествовал?

Гарден. Нет, ни в одном из них я не был.

Элиза. Расскажи мне свой сон с самого начала.

Гарден. Я — ученый, в пыльной черной мантии и академическом колпаке из голубого бархата. Этот колпак — мое последнее расточительство…

Пьер дю Борд почесал под коленом и почувствовал, что перо попало в дыру, проеденную молью в его шерстяном чулке. Шелк более соответствовал бы моде, и к тому же прочнее. И, разумеется, дороже, чем мог себе позволить молодой парижский студент, совсем недавно получивший степень доктора философии.

Тем более в это бурное время. Народ разбужен; Национальный Конвент заседает почти непрерывно; короля Людовика судили и приговорили к смерти. В такой атмосфере многие люди со вкусом, умом и деньгами уехали. А те, что остались, не имеют возможности оторваться от повседневной суеты, чтобы вручить образование своих сыновей и дочерей в руки Пьера дю Борда, академика.

Нищего академика. Пьер обмакнул перо, чтобы написать новую строку, но остановился, перечитывая написанное. Нет, нет, все не так. Его письмо гражданину Робеспьеру было неуклюжим, сумбурным и детским. Он страстно желал получить пост в правительстве, но боялся попросить об этом прямо. Потому, не имея ни опыта, ни таланта администратора, Пьер ограничивался прославлением свободы и одобрением решения Национального Конвента о казни Людовика. Хотя согласно идеалам Робеспьера и других монтаньяров, в новой Франции не будет места рабству, имущественному неравенству и смертной казни — во всяком случае, так писалось в их памфлетах, которые были разбросаны по всем канавам. И не подобало Пьеру дю Борду восхвалять цареубийство перед такими гуманными, идеалистическими законодателями.

Он потянулся, чтобы придвинуть свечу поближе. Подсвечник Клодин выменяла у белокурой гугенотки, что жила этажом ниже. Когда он качнул его, один из украшавших подсвечник кристаллов впился в палец.

— Ааа! — Боль затопила его, проходя по нервам в запястье, локоть и выше, вверх по руке, хотя задет был лишь палец. Пьер уставился на порез и увидел, как набухает капля крови.

— Клодин! — Он раздвинул края раны, чтобы посмотреть, насколько она глубока, и капля крови упала на письмо, окончательно испортив его. Пьер засунул палец в рот. — Клодин! Принеси кусок материи! — крикнул он.

Острая боль в руке перешла в тупую, и он почувствовал онемение. Ясно, кристалл перерезал нерв.

Он вглядывался в подвески, ожидая обнаружить отбитый край или торчащий угол. Стекло было чистым, но не отполированным, а остро обрезанным. Вероятно, какая-то уловка для того, чтобы усилить игру стекла на свету.

Но что это было? Капля крови засохла на стекле — похоже, засохла прежде, чем он порезался. Дю Борд взял кристалл, стараясь не пораниться снова, и потер его большим пальцем. Пятно не поддавалось. Он потер его указательным. Безуспешно.

Он нагнулся ближе. Красно-коричневое пятно было внутри стекла.

— Клодин!

— Я здесь, что вы так кричите? — Довольно хорошенькая головка дочери драпировщика просунулась в дверь.

— Я порезался. Принеси мне ткань, чтобы перевязать рану.

— У вас есть шейный платок. Он намного лучше тех тряпок, что я называю своим бельем. Перевяжите себя сами! Ох уж эти мужчины!

— Женщина! — пробурчал дю Борд, размотав платок и наложив его на сведенные края раны. Прежде чем завязать, он остановился, поднял ткань и опустил больной палец в стакан с вином по самый сустав, почувствовав жгучую боль, что, вероятно, было к лучшему. Затем оторвал полоску ткани и перевязал свою рану.

— Друзья! Мои верные друзья! — дю Борд упрашивал толпу.

— Пошел прочь, профессор!

— Нам не нужна твоя математика!

— Ты нам не друг! Пьер попытался снова:

— Сегодня солнце увидело поднимающуюся страну. Сейчас Год номер Один, первый год Новой Эры Свободного Человека. Мы видим, — он остановился, чтобы перевернуть страницу написанной речи.

— Мы видим дурака!

— Иди к своим дамам и господам!

— На виселицу аристократов!

— На виселицу аристократов!

Таков был обычный клич этих дней, подхватываемый толпой на улицах. Пьер дю Борд внезапно подумал о большом парфюмерном магазине за рекой, на Монмартре, не более чем в двухстах метрах от этого самого места. Магазин был закрыт и заколочен, пудра и ленты сейчас не находили покупателей. Но во время своих длинных полуночных прогулок по городу дю Борд видел, что задние комнаты были освещены. Кто-то прятался там. Кто, кроме ненавидимых аристократов, неспособных найти более безопасное место или покинуть страну?

— Я знаю, где прячутся аристократы, — сказал он.

— Где?

— Скажи нам! Скажи нам!

Следуйте за мной! — Дю Борд спрыгнул со скамьи, которую он использовал как подиум, и проложил себе путь сквозь толпу. Ближайший мост через реку был правее, и, когда он повернул к нему, толпа последовала за ним, как цыплята за курицей. Несколько солдат в новых республиканских кокардах незамеченными присоединились к народу.

Еще больше людей он собрал, поднявшись на каменный мост. И к тому времени когда Пьер пришел в нужное место, вокруг него было более сотни шумных парижан. Он остановился перед темным зданием магазина и указал рукой на высокое окно, в котором можно было разглядеть слабые отблески света.

Камень из мостовой пролетел над головой Пьера и ударился в доски, которыми крест-накрест была заколочена дверь.

Свет мигнул и погас. А улица внезапно осветилась факелами, которые зажгла толпа.

Полетели камни, разбивая стекла нижних окон и обивая штукатурку.

— Выходите! Выходите! Аристократы!

Дю Борду казалось, что любая толпа носит с собой все эти свои орудия: факелы, толстые дубинки, гнилые овощи, толстые бревна для тарана. Без единого слова с его стороны она начала осаду, действуя как регулярная армия: разбивая двери, окна, даже оконные рамы; запугивая обитателей шумом и криками.

После десяти бешеных минут трое престарелых людей были вытащены из дома. Судя по их одежде и бородам, они могли быть кем угодно — аристократами, нищими или же семьей владельца магазина. Но в свете факелов они выглядели очень подозрительно, так что их несколько раз ударили дубинками и передали солдатам.

Шестеро гвардейцев подхватили их и быстро увели. Капитан повернулся к Пьеру и положил тяжелую руку на его плечо.

— А теперь вы, господин. Кто вы такой, и что вы знаете об этих людях?

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая