Дерзкий любовник - Лоуэлл Элизабет - Страница 14

• Предыдущая
• 14/53
• Следующая

Риба посмотрела мимо Чанса на безбрежное сапфировое море, переливающееся под теплыми лучами.

– Я так много времени провожу среди людей, – тихо ответила она. – И когда весь этот шум и телефоны окончательно доводят меня, ускользаю сюда, чтобы побыть одной.

– Если не считать сегодняшнего дня.

Риба удивленно подняла брови.

– Ты не одна, – пояснил Чанс.

– Но я не возражаю, – улыбнулась Риба. – Мне еще нужно задать кучу вопросов. Девятнадцать, если быть точной.

– Шестнадцать, – поправил Чанс.

– Поглядите-ка, он считает! – с невинным видом вставила Риба.

Чанс хмыкнул и плюхнулся на одеяло. Поджав под себя ноги, он снова поглядел на Рибу. Густые усы не скрывали твердости черт загорелого лица и чувственно очерченных губ.

За ошеломляющей серебристой зеленью его глаз скрывался ум, взвешивающий каждую мелочь на древних, как мир, весах. Несмотря на дорогую одежду и снисходительную усмешку, Чанс был истинным сыном этой дикой земли, прекрасной и пустынной. В Чансе Уокере чувствовалось неотразимое притяжение, динамическое равновесие противоположностей: стремление держаться на расстоянии и подойти поближе, опасность и спасение, возбуждение и спокойствие, плен и освобождение – все сплеталось в его душе, поминутно изменяясь и переходя друг в друга.

Чанс взмахнул рукой перед лицом Рибы.

– Эй! Неужели у меня внезапно выросли рога и появился нимб?

– Кроме тебя такое никому не удалось бы, – согласилась Риба, усаживаясь рядом. – Какой у тебя был отец?

– Без всякого чертова нимба.

– Я не это имела в виду, – фыркнула Риба.

– Тогда что именно? – поддразнил Чанс. – Поясни.

– Для этого придется задать слишком много вопросов.

Чанс покачал головой:

– Умный маленький котенок, – шепнул он, проводя костяшками ее пальцев по своей щеке. – Отец родился в западнотехасской грязи, где даже кактусы не растут. С шести лет он начал охотиться за сокровищами. Убежал из дому в тринадцать и больше не вернулся. Жил в Богом забытых местах, в поисках Богом забытых сокровищ дольше, чем любой человек на земле.

– И нашел хоть что-нибудь?

Чанс рассмеялся; сухой, неприятный звук ударил по нервам.

– Он потерял величайшее сокровище, которое ему досталось, и даже не узнал об этом.

Холод в голосе Чанса больше любых слов сказал Рибе, что к отцу он любви не питал. Несколько мгновений Чанс глядел на море суженными невидящими глазами и только потом стиснул руку Рибы, словно стремился почувствовать что-то живое и теплое.

– Между путешествиями за сокровищами, па искал золото, алмазы, полудрагоценные камни, уран, – пожал он плечами. – Все, за что платят деньги.

– Другой вид охоты за кладами, – мягко выдохнула Риба, думая о собственных бесконечных посещениях бесчисленных коллекционеров в попытках найти уникальный экспонат, ценимый настоящими покупателями на вес алмазов. – Азарт заразителен.

– Хуже любого наркотика, – согласился Чанс.

– А у тебя были хорошие находки?

– Несколько.

Лицо его мгновенно изменилось, в голосе зазвенело, казалось, забытое волнение, глаза осветились необыкновенной радостью.

– Это ни с чем нельзя сравнить. Ни с чем. Не существует слишком большого риска, слишком тяжелого труда, слишком великой жертвы, если наградой служит неожиданная драгоценная находка.

Риба заметила эту молниеносную перемену и почувствовала что-то вроде ревности. Нет, она вовсе не стремилась проникнуть в сердце земли, чтобы вырвать оттуда золото или алмазы, – именно страсть и восторг, пронизавшие его тело, вызвали в ней эти ощущения. Она хотела обрести волшебную способность захватить его в плен так же безоговорочно, заставить томиться по ней мучительной тоской, словно по глубоко запрятанному в горной породе драгоценному камню.

– Ты ничем не отличаешься от отца. Почему, в таком случае, ты ненавидишь его?

Даже в ушах Рибы ее собственный голос звучал осуждающе. Взгляд Чанса едва не заставил ее вскочить и бежать куда глаза глядят.

– Мой отец знал о минералах достаточно, чтобы отличить золото от пирита, но не понимал разницы между грязью и алмазами, если речь шла о людях. И Лак был такой же.

Все, найденное ими, было проиграно в карты, украдено шлюхами и перекупщиками камней. Пока я был слишком мал, чтобы постоять за себя, отец просаживал в карты даже выручку от моих маленьких находок. Он верил в честную игру так же свято, как в карты с обозначением места, где спрятаны клады, и потаскух с сердцами из чистого золота. Он так и не вырос. Навеки остался ребенком.

Голос Чанса зазвенел закаленной сталью.

– Зато я стал взрослым, – продолжал он. – Научился отличать засаду от обычной встречи. Понял, что все планы и карты с сокровищами – гнусные фальшивки, и большинство торговцев камнями – просто мошенники. Узнал, что все карты, которые я не купил и не сдаю сам, – наверняка меченые, а в рукаве у банкомета всегда припрятан лишний туз. Сообразил, что шлюхи ложатся с клиентами не для удовольствия, а ради денег. Усвоил, что никогда никому не стоит доверять. Уяснил, что вовремя полученные сведения – это все, что отделяет человека от внезапной гибели. Если ты знаешь что-то важное, лучше держать это при себе. И самое главное, – закончил он, пронизывая Рибу взглядом горящих глаз, – я осознал, что ни в коем случае не нужно быть таким, как отец; не женился и не таскал порядочную женщину за собой в самые мерзкие адские дыры на земле. Никогда не заставлял семью голодать и ходить в отрепьях, чтобы купить очередную карту – приманку для идиотов. Никогда не отправлялся на поиски кладов и не оставлял семилетнего сына в джунглях одного с умирающей от неизвестной болезни матерью.

Некоторое время вокруг царила тишина, прерываемая только резкими криками охотившихся чаек. Риба неожиданно поняла, что качает головой, молчаливо протестуя против страданий, причиненных Чансу ее вопросом. Она не замечала, что плачет, пока не почувствовала влагу на щеках, а опустив глаза, увидела, как прозрачные капли падают на руки Чанса.

– Я не хотел пугать тебя, – сказал он, смягчившись и сжимая ее стиснутые ладони. – Не плачь, chaton. Я больше не сержусь.

– Я не поэтому плачу.

Он приподнял ее лицо, так что Риба смогла взглянуть ему в глаза.

– Тогда почему?

Она взяла его руку и прижала к своей щеке, а потом поцеловала.

– Не могу вынести мысли о том, что тебя так мучили, – шепнула она.

Чанс притянул Рибу к себе, сжимая в объятиях со свирепой нежностью, от которой по ее телу прошла дрожь.

– Никто и никогда не плакал раньше из-за меня, – хрипловато пробормотал он, целуя ее ресницы, на которых повисли слезы. – Иногда соль почему-то становится сладкой.

Риба обняла Чанса, притянула к себе, снова чувствуя странный контраст твердого тела и ласковых рук. Его сердце билось гулко и ровно под ее щекой, и с каждым вздохом она ощущала, как сжимаются мышцы на груди под замшевой рубашкой. Постепенно его тепло согрело ее словно солнечный свет, и они безмолвно слились в жарких объятиях.

– Расскажи о себе, – тихо попросил Чанс. – Хочу знать, что за женщина страдает из-за меня.

– Моя жизнь по сравнению с твоей ужасно унылая.

Чанс снова запустил пальцы ей в волосы, вынимая гребень.

– В тебе не может быть ничего унылого, – заметил он, сгребая непокорные пряди и взвешивая их на ладони, словно золотой песок, сверкающий на солнце, а потом, оттянув ее голову, поцеловал в губы, медленно, крепко. – Расскажи, – пробормотал он, опять прижимая ее к груди.

– У меня никогда не было отца. Собственно говоря…

Риба, поколебавшись, пожала плечами. Вряд ли такого человека, как Чанс, могут шокировать ее слова.

– Думаю, я незаконнорожденная.

– Дитя любви, – весело поправил он, пытаясь снять копившееся в ней напряжение.

Риба коротко рассмеялась.

– Хороша любовь! Мать так и не открыла его имени. Иногда мне кажется, она сама его не знала.

– Не нужно, котенок. Если очень больно, не рассказывай.

• Предыдущая
• 14/53
• Следующая