Идеальная женщина - Лоуэлл Элизабет - Страница 24

• Предыдущая
• 24/45
• Следующая

Энджел проработала всю ночь, отвлекаясь лишь на то, чтобы вытереть слезы, которые непроизвольно наворачивались на глаза.

Она замечала их, только когда картина начинала расплываться у нее перед глазами, а старые воспоминания смешивались с новой болью.

За окном посветлело, но Энджел не заметила восхода солнца, так же как не чувствовала, что ноют от усталости мышцы ног, и не видела следов слез на обшлагах рукавов, которыми она вытирала глаза. Все ее внимание было приковано к картине.

Энджел смешала цемент, готовясь наложить его на витраж, — необходимая завершающая деталь; это не позволит выпасть стеклянным кусочкам.

Она наносила цемент на обе стороны законченного витража, заполнив им все зазоры между стеклом и рамой. Затем, прежде чем раствор схватился, она сняла лишний цемент деревянным скребком, следя, чтобы линии рисунка оставались такими же чистыми, как само стекло.

Алые краски восхода заменил яркий свет дня, но Энджел все еще не поднимала глаз от работы. Неожиданно за ее спиной раздался скрип деревянного пола, и в комнату вошел заспанный Дерри:

— Энджи! Что случилось? Почему ты не на рыбалке?

Энджел обернулась и с удивлением обнаружила, что наступило утро.

Она крепко зажмурилась, затем медленно открыла глаза и впервые за несколько часов оторвала взгляд от рабочего стола.

Дерри подошел ближе, слегка раскачиваясь всем телом на костылях:

— Энджи, сколько часов ты работала?

— Некоторое время, — уклончиво ответила Энджел и снова перевела взгляд на витраж. — Я почти закончила.

На самом деле она закончила еще час назад, а потом просто водила деревянным скребком по давно уложенному стеклу. Ей нравились и цвет, и форма — все в целом, что сотворило ее воображение из простых кусочков стекла.

Дерри нахмурился:

— Ты, наверное, просидела над этим всю ночь?

Она неопределенно хмыкнула.

— Энджи!

Она со вздохом отложила деревянный скребок, зная, что ей не удастся избежать вопроса, как она оказалась дома и почему не поехала с Хоком.

— Да, я работала всю ночь.

— С тобой давно такого не было.

— Да.

— Энджи, — мягко сказал Дерри, — в чем дело? Это из-за того, что в прошлую ночь была годовщина той аварии?

Энджел замерла в нерешительности. Будет проще, если Дерри решит, что она не поехала с Хоком, чтобы не осквернять память о той трагедии веселой прогулкой.

Проще, но это не вся правда.

— Отчасти да, — сказала Энджел и посмотрела наконец Дерри в глаза. — Но главная причина в том, что мы с мистером Хокинсом не в состоянии прожить рядом ни минуты.

Его голубые глаза округлились от удивления.

— Что случилось? — Голос Дерри вдруг зазвучал неожиданно твердо. — Он приставал к тебе, да?

Уголки рта Энджел презрительно опустились. Так же, как бывало у Хока.

— Приставал? — повторила она. — Нет, так можно сказать, только если человек хоть что-то чувствует к тебе. А Хок ничего не чувствовал.

Энджел произнесла это спокойно и уверенно, потому что не сомневалась, что говорит правду. К тому же приставание подразумевает, что тебе это не нравится. А прикосновения Хока были очень желанны. Во всяком случае сначала. Только Хок не испытывал ничего, что принято вкладывать в слово «чувства».

Они слишком мало знали друг друга, чтобы действительно что-то чувствовать. Потому так ошиблись друг в друге.

Дерри перевел дух:

— Тогда что же случилось?

— Мы говорим на разных языках, — коротко ответила Энджел.

Дерри был озадачен, но Энджел, похоже, не собиралась продолжать разговор.

— Что ты имеешь в виду? — упорствовал Дерри.

— Тебе что-нибудь говорит слово «женоненавистник?» — спросила Энджел, машинально теребя в руках деревянный скребок.

— Я еще не достаточно проснулся, чтобы играть в слова, — ответил Дерри.

— Мистер Майлз Хокинс — женоненавистник. Он ненавидит женщин и не доверяет им. А я женщина, поэтому он ненавидит меня и не доверяет мне. — Все это Энджел сказала без всякого выражения, спокойно глядя на Дерри своими темно-зелеными глазами. — Поэтому мне неприятно находиться рядом с ним, ему также невыносима моя компания.

Наступило молчание. Дерри пытался представить себе человека, который может ненавидеть или не доверять этой бледной, усталой женщине, что стоит перед ним и в чьих глазах таится так много горьких воспоминаний.

— Я не могу в это поверить, — сказал Дерри.

— А я могу.

Энджел усталым жестом отложила скребок.

— Позвони по радиотелефону Карлсону, — сказала она. — Когда мы наткнулись на него в бухте Браун-Бей, он приглашал Хока поехать с ним на рыбалку.

— Да? Должно быть, они неплохо проводят время.

— А почему бы и нет? Карлсон, кажется, мужчина.

Энджел услышала, как горько прозвучали ее слова, и изо всех сил постаралась взять себя в руки, но ничего не получилось. Глаза ее наполнились слезами, и к горлу подступил комок.

— А если не Карлсон, то любой другой мужчина, — с трудом произнесла она и резко отвернулась.

Отвернулась и внезапно застыла, так, что взметнувшиеся волосы легкой вуалью легли ей на лицо. В дверях из студии в спальню стоял Хок. Она не слышала, как он вошел. Он сделал это так тихо, что не скрипнула ни одна половица.

Его густые черные брови были сведены к переносице, и мрачное лицо не оживлял даже утренний свет. Он выглядел злым и усталым.

Выражение его лица не изменилось даже тогда, когда Дерри выругался, сообразив, что Хок подслушивал их разговор с Энджел.

— Твоя компания мне вовсе не ненавистна, Ангел. — Голос Хока звучал глухо и равнодушно.

— Значит, ты получаешь от ненависти больше удовольствия, чем я.

Дерри шумно вздохнул.

— Извини, — пробормотала Энджел и, глядя перед собой, прошла мимо Хока в спальню. — Мне нужно немного отдохнуть.

Она спокойно закрыла дверь, вынуждая Хока пройти в студию, но дверь хлопнула неестественно громко. Содрогаясь от судорожных рыданий, Энджел прислонилась к стене. Из глаз ее непрерывным потоком текли слезы, но ей было все равно. У нее больше не было сил скрывать свои чувства. Она сбросила с ног ботинки, уткнулась лицом в подушку и провалилась в сон.

Когда Энджел проснулась, наступил уже день. Чистый желтый свет наполнил комнату, превращая случайные пылинки в искорки золота. Она потянулась и вздрогнула, потревожив порез на спине — маленькую ранку, оставшуюся от крючка.

Боль напомнила Энджел обо всем, что случилось. Воспоминания резанули, как осколок стекла, и она с силой сжала губы. Какое-то мгновение она лежала, не шевелясь и не пытаясь отогнать эти мысли, позволяя им мучить ее. Она по опыту знала, что на границе между сном и явью ее чувства командуют ею и бороться с ними бесполезно.

Слава Богу, это мгновение прошло. Энджел сбросила легкое стеганое одеяло, и вдруг рука ее замерла в воздухе. Она сообразила, что покрывало лежит рядом с кроватью, а одеяло вовсе не ее. Оно из комнаты гостей.

Энджел представила, как Дерри, стараясь не шуметь, ковылял на костылях через холл, чтобы покрыть ее одеялом, и на губах ее заиграла нежная улыбка. После той аварии Дерри так заботится о ней. Что бы она ни говорила и ни делала, он во всем старается поддержать ее.

Забота Дерри внесла некоторый мир и покой в ее чувства. Спокойствие, которое исходило от него, давало ей силы.

Энджел надела длинное светло-розовое платье, обнявшее ее мягким шелком до самых пят. К лифу были пришиты крошечные серебряные колокольчики. Точно такие же крепились на двойной цепочке к правой щиколотке и левому запястью Энджел и нежно позвякивали при каждом ее движении в такт колокольчикам ее сережек.

Энджел купила это платье и украшения два года назад, в то время тишина дома в Сиэтле грозила лишить ее рассудка. Когда она расчесывала волосы, мелодичный и нежный звон колокольчиков был созвучен шелесту ее сверкающих, как солнечные лучики, шелковистых волос.

Энджел на минуту остановилась, разглядывая себя в зеркале. Ее первым побуждением было наложить на лицо побольше косметики, которая скрыла бы бледность кожи, сиреневые тени под глазами и почти бесцветные губы. Нет, не стоит. Она пожала плечами и отвернулась. Какая разница! Дерри слишком хорошо ее знал, чтобы можно было ввести его в заблуждение.

• Предыдущая
• 24/45
• Следующая