За далью волн - Асприн Роберт Линн - Страница 78

• Предыдущая
• 78/83
• Следующая

«Я стал агентом Закона Сохранения Реальности», — мелькнула у Питера горькая мысль.

Артур выпучил глаза, уставился на Питера, поднял руку к шее и повалился ничком на мертвое тело сына. Губы его сжимались и разжимались, глаза с сожалением глядели на лучшего друга — он словно старался загладить вину Ланселота.

— Гвинифра, — произнес он еле слышно. — Не дай ей увидеть.., не дай ей возненавидеть тебя.

Его голова тяжело упала на грудь Медраута, глаза закрылись.

— У меня нет времени, — повторил Питер. Грудь его сковала жуткая боль. — Ни для короля, ни для страны. Я всего-навсего особый поверенный в делах Закона Сохранения Реальности.

Целых пятнадцать веков Питер смотрел на два мертвых тела, плохо понимая, что он натворил.

А потом он встал. Его руки обагрила кровь Артуса.

— Иисусе! — прозвучал чей-то возглас у него за спиной. Питер обернулся. У входа стояла Гвинифра, бледная как смерть. Ее золотистые волосы были покрыты сеткой, украшенной сапфировыми звездочками. На ней была пушистая желтая туника, отделанная парчой.

Гвинифра, не сводя глаз с трупов, шагнула вперед. Она смотрела на окровавленные тела отца и сына. Подойдя, она опустилась на колени, забыв о том, какие дорогие на ней одежды, и прежде всего потрогала запястье Артуса. А потом — шею Медраута.

Она поднялась, поглядела на затянутые в перчатки из телячьей кожи руки — так, словно видела их впервые в жизни. Теперь и ее руки были залиты кровью. Голос ее дрожал от ужаса, но только голос, да испуг в глазах выдавали ее переживания.

— Ужасно, Ланс. Ужасно. Я бы сказала, что это ты убил их, и наверное, они не стали бы с этим спорить. — Она кивнула в сторону выхода из шатра, где стояли на посту гвардейцы.

— Да, я, — отозвался Питер, все еще не вполне владеющий собой.

— Я знаю. О, Бригитт! Молю, заверь меня, что ты сделал это не из-за любви ко мне. — Она смотрела на Питера, часто-часто моргая. Покачнулась, и неожиданно опустилась на походный трон Артуса.

— Нет.

— Хвала Господу и Богородице. Гвинифра закрыла лицо руками. «Она не рада этому», — решил Питер.

— Любовь моя, — сказал он. — Я не думал о тебе, когда.., когда делал это.

Принцесса опустила руки на колени. Похоже, она немного оправилась от потрясения. На лице ее застыла маска непередаваемой тоски.

Нет, ей никогда не пережить случившегося. Как она сможет такое пережить? Уже сейчас не осталось следа от прежней Гвинифры — она стала холоднее, трезвее. Она понимала, что им больше никогда не суждено будет увидеть друг друга после того, как вина Ланселота в гибели ее мужа и его сына будет доказана.

— Могу ли я спросить, зачем ты сделал это? Питер печально покачал головой. Как он мог ей объяснить?

Принцесса нахмурилась, чуть было не поднесла руку к губам, но вспомнила, что она в крови. Единственная горючая слеза стекла по ее щеке.

— Что ж.., тогда нужно как-то выпутаться. Но как мне помочь тебе?

Питер ошарашенно смотрел на Гвинифру.

— Ты хочешь мне помочь? После того, как я признался в убийстве твоего мужа? Неужели ты его совсем не любила?

— Очень любила. Но теперь его нет, Галахад. Его больше нет у меня. У меня остался только ты.., и тебя я тоже люблю.

— Гвинифра, я не знаю, долго ли нам суждено быть вместе.

— О? — испуганно воскликнула она, потрясенная мыслью о том, что ей, быть может, суждено потерять сегодня еще одного возлюбленного. Потерять?

Питер задумался. Зачем ему возвращаться? Еще несколько дней — какая разница, в конце концов?

— Гвинифра.., прошу тебя, поверь: я сделал это не из ревности, не для того, чтобы отобрать тебя у него… Я любил его.

— Я знаю.

— Но.., я люблю тебя. И я останусь с тобой — так долго, как сумею. Если я покину тебя, то не по своей воле. Скажи, когда ты поняла, что любишь меня?

Она пристально посмотрела на Питера, и, похоже, поняла смысл его вопроса.

— Несколько недель назад, когда ты вдруг так переменился. Просто описать не могу… О, Ланс, он мертв! Мертв!

Питер глубоко вдохнул, медленно выдохнул.

— Гвинни… Я — не Ланселот из Лангедока. Она опустила голову, кивнула.

— Я так и думала. Ты бог. Но какой? Питер пожал плечами.

— Какой угодно. На самом деле я вовсе не бог, любимая. Я… Чародей из далекой страны послал сюда мой дух. Я завладел телом Ланселота.., но он слишком могуч, и скоро изгонит меня.

Как бы то ни было, я не вправе долее владеть его телом. Я и так натворил уже слишком много зла.

Гвинифра устремила на Питера взгляд, полный надежды.

— Далеко ли ты уйдешь?

Питер собрался было ответить, но никак не мог подобрать нужных, понятных Гвинифре слов. Но дело тут было не во временной афазии: он просто не имел права еще раз разрывать ей сердце.

— Гвинифра, единственная моя, ты не сможешь уйти туда вместе со мной. Никогда.

— Но ты.., ты не смог бы вернуться сюда? Быть может, в чье-нибудь еще тело? Что, если бы кто-то согласился время от времени принимать в себя твой дух?

— Кто бы согласился на такое?

— А если бы согласился? Мог бы ты вернуться? Питер покачал головой.

— Так не получится. Я не могу сам выбрать… Тут все решает случай.

— Мне все равно, в чьем теле ты окажешься! Я люблю тебя, кем бы ты ни был, а не то тело, в котором ты живешь.

— Я мог бы оказаться в теле женщины.

— Мне все равно.

— Я мог бы оказаться старой каргой, рабом, рабыней, маленьким мальчиком.

Ее взгляд не выдал ни малейших колебаний.

— И еще… Наша встреча может произойти через много месяцев.., или наоборот, я могу вернуться задолго до сегодняшнего дня.

Она прикусила губу и наконец разрыдалась по-настоящему.

— Но ты можешь хотя бы попытаться? Ланс… О, Господи, как тебя зовут?

— Питер. Питер Смит.

— Питер-кузнец, я буду ждать тебя… Я буду ждать тебя вечно, если так будет нужно. Дай мне знак, чтобы я узнала тебя, когда ты вернешься, кем бы ты ни оказался.

— Я скажу… — Питер на миг задумался и решительно кивнул. — Я скажу, что я — Сын Вдовы.

— Это правда? Ты — потомок Иисуса? Питер покачал головой.

— У Иисуса не было потомков. Он умер на кресте и никогда не был мужем Марии Магдалины. Это всего-навсего жуткая ересь, и из-за этого глупого, злого мифа страшная волна крови заливает всю землю.

Так оно и было. Если бы не Василидова ересь, Артус, наверное, и не возмечтал бы об империи, Меровий был бы жив, и руки Питера не были бы обагрены кровью.

— Но.., но что же мы скажем преторианской гвардии? — Гвинифра встала с трона. Она, кутаясь в тунику, расхаживала по шатру. Взгляд ее метался по сторонам. Классическая картина стресса.

— Скажи им, что Медраут убил Артуса, а я убил Медраута. Она кивнула.

— Да. Так все и было. Я все это.., видела.., собственными глазами. Ты готов? Сейчас я закричу.

И Гвинифра испустила вопль, от которого у Питера чуть не лопнули барабанные перепонки. На крик прибежало с десяток воинов, чуть не до смерти напуганных звуком «сирены». Гвинифра убежала в угол шатра, съежилась, закрыла лицо окровавленными руками, став похожей на леди Макбет. Вопила и содрогалась она настолько натурально, что Питер уже готов был броситься к ней и умолять успокоиться.

Сам же Питер стоял посередине шатра, сжимая в руке окровавленный клинок. Вид у него был самый глупый и ошарашенный.., и эта роль давалась ему легко.

Какамври допрашивал его целый час. Стражники пустили слух о том, что Медраут убит, но пока ни словом не обмолвились о смерти Артуса.

После предварительного допроса Какамври не слишком охотно поверил в рассказ Питера и Гвинифры, но предупредил их о том, что позднее всенепременно воспоследует настоящий суд, во время которого им обоим придется произнести самые священные клятвы.

Пришел лекарь, измерил кинжал Питера, осмотрел рану Медраута и объявил, что, скорее всего, юноша был убит именно этим оружием. Конечно, он не мог сказать ничего определенного о резаной ране на шее Артуса, кроме того, что она нанесена более или менее острым клинком. В качестве предполагаемого оружия убийства вполне годились как кинжал Питера, так и клинок Медраута — и тот, и другой были покрыты запекшейся кровью.

• Предыдущая
• 78/83
• Следующая