Только любовь - Лоуэлл Элизабет - Страница 24

• Предыдущая
• 24/72
• Следующая

Бич перевел взгляд на Шеннон, однако остался на месте.

— Ты что, боишься зайти в пещеру поглубже? — довольно сердито спросила она.

— Нет. А вот ты должна бояться.

— Почему? Я была здесь тысячи раз.

— Но не со мной… Не тогда, когда в этом неверном свете виден силуэт твоей груди, а соски все еще возбуждены… Должно быть, они у тебя ноют, сладкая девочка?

Лицо Шеннон вспыхнуло до корней волос. У нее ныло все, не только груди. Но она не собиралась обсуждать это. Он уже и без того хорошо с ней позабавился.

— Катился бы ты ко всем чертям, вечный странник! Не твое дело, что я чувствую!

Досада и разочарование слышались в голосе Шеннон. Бич знал, чем это было вызвано, и знал, чем это излечить, и — хуже всего — понимал, что эта маленькая вдовушка была бы самой горячей из женщин, с которыми он когда-либо делил ложе.

Бич вдруг зажмурился, поскольку больше не мог смотреть на Шеннон и не дотрагиваться до нее.

А если дотронется, непременно возьмет ее.

Он не хотел, чтобы такое произошло. По крайней мере сейчас, когда он узнал, насколько она наивна. Соблазнить ее — это все равно что поймать рыбу в бочке.

Бич хотел, чтобы Шеннон отдалась, полностью осознавая, что делает, а не просто потому, что впервые вкусила удовольствие и потеряла рассудок.

— Я считаю до трех, — сказал Бич. — Когда я открою глаза, тебе лучше находиться…

— Но…

— …находиться в хижине. Иначе я стяну с тебя все эти тряпки и обучу всем штукам, которым должен был обучить тебя твой муженек.

Шеннон возмущенно открыла рот, потрясенная подобной откровенностью Бича. Если бы не его покусанные и окровавленные руки, она схватила бы фонарь и оставила его стоять в кромешной тьме.

— Тебе нужно полечить руки, — сквозь зубы проговорила она.

— Они не ноют так, как ноет у меня другое место, в низу живота. Ты и его хочешь полечить?

— Ты грубый, противный…

— Уноси свою круглую попку отсюда! — свирепо перебил ее Бич. — А то я сделаю с тобой что-нибудь такое, о чем мы потом будем оба жалеть! Раз…

Шеннон испытала страшное искушение выплеснуть содержимое кастрюли Бичу в лицо. Ее руки потянулись к горячим металлическим ручкам, пальцы сжались, готовясь поднять кастрюлю.

Но внезапно возобладал здравый смысл. Какой бы рассерженной она ни была, но дразнить такого опасного человека, как Бич, значило совершить ужасную глупость.

Приглушенно ругнувшись, Шеннон отступила на шаг.

— Два! — произнес Бич.

Он некоторое время колебался, не решаясь сказать «три» и напрягая слух, чтобы услышать шаги Шеннон. Было тихо, лишь потрескивал фитиль и журчала вода.

— Три!

Бич открыл глаза и обнаружил, что Шеннон нет. Она исчезла так же бесшумно, как исчезает пар над горячим источником.

«Проклятие!

Я так надеялся, что она не выдержит и выплеснет на меня воду. Было бы забавно содрать с нее одежду, чтобы вытереться.

А еще более забавно было бы в ответ облить и ее».

Бич сделал глубокий вдох, затем медленный выдох, чтобы успокоить ноющую боль во всем теле.

«Так будет лучше. Она слишком наивна».

Он продолжал повторять привязавшуюся фразу, хотя это нисколько не прибавило ему спокойствия и уверенности в том, что он поступил правильно. Он и сейчас страшно хотел Шеннон.

Бич окунул руки в горячую воду, надеясь, что боль поможет ему отрешиться от грешных мыслей и болезненных ощущений.

Но это не помогло.

Бич стал намыливать руки. При этом ему вспомнились слова Джесси, жены Вулфа: чистые раны быстро заживают.

Интересно, а не способно ли мыло унести вместе с кровью и грязью и желание?

«Сомневаюсь», — кисло подумал Бич.

И в этом он был прав.

Оставшуюся часть дня Бич и Шеннон были подчеркнуто вежливы и любезны друг с другом, словно два хорошо воспитанных незнакомца. Она готовила ему обед; он колол дрова и заменил подгнившее бревно в стене хижины. Она постирала ему одежду; он перевел мула на новый луг и поймал с полдюжины форелей. Она починила ему одежду; он начал дубить оленью кожу для ее мокасин.

Вопрос о страсти и наивности больше не поднимался. Не касались они также вопроса о судьбе Молчаливого Джона, ее вдовстве и безопасности.

Если разговор и возникал, то он не выходил за рамки обсуждения погоды.

Вполне непринужденно в хижине чувствовал себя лишь Красавчик. Он выпрашивал куски мяса как у Бича, так и у Шеннон, клал голову на колени того и другого в ожидании ласки и с надеждой смотрел то на мужчину, то на женщину, давая понять, что ждет, когда они откроют дверь и позволят ему погулять.

Шеннон следовало бы радоваться тому, что Красавчик принял Бича. В общем-то она и радовалась, хотя не без опаски думала: не уйдет ли от нее пес после ухода Бича?

На следующее утро она проснулась позже обычного. Ночью ее мучили тревожные сны и тоска, причину которой она затруднилась бы выразить словами. Разбудили ее уже ставшие привычными звуки топора. Бич колол дрова.

— Очень хорошо, — проговорила она вполголоса. — Пусть уж лучше выместит свою злость на дровах, а не на мне… Что я ему сделала, кроме…

Ее обожгли какие-то беспокойные воспоминания. Она почувствовала, как заныли соски. «О Господи! Почему это не проходит?» Шеннон резко отбросила одеяло и буквально выпрыгнула из кровати, словно в доме случился пожар.

Пожар таки был. Только не в доме, а в ней самой.

«Неудивительно, что Бич с таким пылом рубит дрова».

Шеннон с остервенением принялась за уборку и приготовление завтрака. Закончив дела, она подошла к окну и открыла ставни. В комнату ворвался свежий воздух.

Бросив взгляд в сторону Бича, Шеннон убедилась, что за утро он успел наколоть весьма впечатляющее количество дров. С необъяснимым волнением она стала наблюдать за тем, как играли мускулы Бича, когда под его топором толстые бревна превращались в аккуратные, ровные поленья. Он ни разу не повернулся и не взглянул в ее сторону. Он колол дрова словно заведенный, словно запас сил у него был неисчерпаем.

— При такой производительности я могу оказаться погребенной под дровами, — пробормотала Шеннон.

Поняв, что чем дольше она смотрит на Бича, тем большее беспокойство ее охватывает, Шеннон повернулась к окну спиной.

«Если он будет так работать, у него никогда не заживут руки».

Она нахмурилась. Это был еще один вопрос, который Бич не желал обсуждать. Когда накануне она спросила, как заживают его раны, он прищурил глаза и заговорил о другом.

Конечно же — о погоде.

При этом оба соглашались с тем, что погода изумительна, что слякоти больше нет, что небо безоблачно, а солнце ласково.

Шеннон вздохнула. Никогда она еще не чувствовала себя столь одинокой с того времени, когда умерла ее мать и она оказалась на попечении суровой и безжалостной тетки. Как ни странно, но Шеннон, живя здесь столько лет, не испытывала чувства одиночества. Сейчас на нее вдруг накатила тоска.

Внезапно Шеннон отчетливо и осязаемо вспомнились ласки Бича и вкус его поцелуев. И тут же ее обдало жаром. С надеждой она вдруг подумала о том, что, когда гнев у Бича поутихнет, он, возможно, снова поцелует и приласкает ее.

— Как ты считаешь, Красавчик? Утихнет у Бича злость раньше, чем изведет все бревна на дрова?

Красавчик зевнул.

— Ты прав… У него хватит злости, чтобы вырубить весь несчастный лес…

— Это точно.

Шеннон подпрыгнула, услышав рядом голос Бича, Она обернулась, вспыхнув оттого, что были подслушаны ее слова.

Бич стоял, уперевшись руками в подоконник, и улыбался. Ответная улыбка Шеннон была красива, словно солнечный восход в неведомой стране.

«Сладкая девочка, не улыбайся мне так! Иначе все мои благие намерения пойдут прахом!»

— Означает ли это, что ты простила меня? — тихо спросил Бич, зная, что этого не следует делать, но не в силах совладать с собой.

— Простила тебя? За что?

— За то, что обучал Красавчика хорошим манерам и забыл о своих.

• Предыдущая
• 24/72
• Следующая