Река моя Ангара - Мошковский Анатолий Иванович - Страница 1

• 1/30
• Следующая

Если я сразу начну про Ангару, вы ничего не поймете, поэтому вначале я должен хоть немного рассказать про нашу жизнь до отъезда.

Вообще-то во всем были виноваты только два человека: Колька Дугин и я (а мне в те незапамятные времена было десять с хвостиком).

Все началось в тот день, когда Колька втравил меня в строительство своего космического корабля. Десять лет жил я в нашем городке и даже не подозревал, что на окраине в деревянном домишке под зеленой крышей проживает человек, строящий космический корабль…

Помню, Варя — это жена старшего брата, Степана, — утром всучила мне большой вонючий бидон и погнала в лавку за керосином. Керосина в ближней лавке не оказалось, и я потащился на другой конец города.

Покрепче заткнув деревянную пробку в бидоне, я двинулся назад и, как назло, наступив на доску, вогнал в пятку занозу.

Я присел на траву, подогнул ногу, уцепил ногтями кончик занозы и выдернул.

На землю передо мной упала тень.

— Привет! — сказала тень.

Надо мной стоял Колька Дугин, тот самый Колька, котором я говорил вначале и который, можно сказать, перевернул всю мою жизнь.

— Здорово! — ответил я и приложил к ранке от занозы холодный листок подорожника. — Чего нового?

— У меня есть к тебе предложение, — сказал Колька. — Не хочешь строить ракету?

— Что-о-о?

— Космический корабль, экспериментальный экземпляр, — спокойно сказал Колька.

Я внимательно посмотрел на него. Все ли у него дома? Он был не босиком, мак я, а в ботинках, в коричневом вельветовом костюмчике, вытертом на коленях, локтях и на том месте, на котором сидят. Лицо у него было очень серьезное. Загорело оно мало. Не то что у меня. У меня оно все сожжено солнцем, шкура на носу облезла, покраснела, а на плечах слезала уже раза три и висит клочьями. И все потому, что я редко торчу дома и хожу без всяких рубах, даже без майки.

— Ну, так как? — спросил Колька.

Я понимал, что он, конечно, врет, но смеха ради не отказался. К тому же, как я слыхал от ребят, у Кольки в огороде было полно всего, а я, говоря по совести, просто обожаю горох в стручках, особенно сахарный, неплохо отношусь к огурцам, даже морковку и ту не очень презираю.

— Можно, — сказал я, — только вначале мне нужно бидон домой дотащить. Ух, и тяжелина! Донесу ли…

— А я на что? Только палку найдем.

Я выломал из заборчика сквера дощечку, просунул ее под ручку бидона, и мы за каких-нибудь двадцать минут добрались до моего дома. Потом налегке пошли назад, и всю дорогу Колька посвящал меня в свою затею.

Я старался не возражать ему, больше помалкивал.

Двор у них был аккуратный: подметенный, с клумбами и лавочкой у террасы, не то что у нас. Против дома — сарай и какие-то курятники; ниже, до самой реки, тянется огромный зеленый огород. Чего в нем только нет!

Мой глаз сразу определил, где что растет. Но я понимал: сразу туда не сунешься, вначале нужно и его ракете уделить внимание.

Мы вошли на террасу, присели за столик.

Колька принес свою старую тетрадку по арифметике с несколькими чистыми листами, вырвал один. Поплевал на лист, размазал пальцем и химическим карандашом вывел: «РАКЕТОСТРОЙ».

Закинув ногу на ногу, я наблюдал, как он старательно обводил каждую букву. Я смотрел на его строгое, немного надменное лицо, деловито сжатые губы, и мне хотелось со смеху лопнуть. Но я терпеливо молчал, ожидая, что будет дальше.

Покончив с надписью, Колька принес фанерку, хлебным мякишем приклеил к ней листок и потом приколотил к двери сарая.

— Ну как? — спросил он.

— Нормально.

— Это наш завод, — сказал Колька, показывая черенком молотка на сарай.

Я кивнул головой.

— Я директор завода и главный инженер.

— А я кто?

— Ты рабочий класс.

Я хихикнул и принялся отгонять от себя пчелу.

Далее Колька взял с меня клятву, что я никому не проболтаюсь, так как наш завод секретный. Только после этого я был впущен на секретный завод.

Ничего особенного он не представлял. Обыкновенный сарай. У стены стоят рассохшиеся бочки, треснувшее корыто, санки, ломаные стулья и еще какая-то рухлядь. Но порядок в сарае был образцовый. И еще я не сказал вот о чем.

Возле стенки стоял верстачок с тисками и небольшой наковальней, ящик с инструментами. Здесь, как я сразу понял, был главный цех ракетного завода. Снаружи светило солнце, щебетали воробьи, в клетках смешно, по-птичьи попискивали кролики.

— Приступим сегодня? — спросил Колька.

— А как же, — сказал я, — приступим немедленно.

Мой энтузиазм, видно, пришелся Кольке по душе, потому что он сказал:

— Отлично.

Он вытащил из ящика над верстаком папку с бумагами, разложил их и сказал, что это чертежи космического корабля. Их было штук десять. На одном — общий вид ракеты, на втором — устройство стартовой площадки, на остальных — части ракеты: хвост, двигатель, нос и тому подобное.

Чертежи были сделаны тушью. Меня просто поразила точность линий, аккуратных надписей и цифр. Я б, кажется, за целый год не сделал таких. Просто терпения не хватило бы!

Я боялся даже прикоснуться к этим бумагам, потому что со вчерашнего вечера забыл помыть руки, а от керосинового бидона и всего, что я брал сегодня в руки, они не стали чище.

Колька показывал чертеж за чертежом, объяснял устройство двигателя и прочего. Я скоро устал от его голоса и слушал не то, что он говорит, а щебет воробьев за сараем и писк кроликов в клетках.

Колька дал мне полоску жести, а говоря точнее, консервную банку с отрезанным дном, и велел выпрямить ее на наковальне.

Я принялся изо всех сил колотить по жести, которая должна была в скором времени стать частью обшивки корпуса корабля.

— А тише нельзя? — спросил Колька. — Ведь оглохнуть можно. Я уже плохо слышу на левое ухо.

— Пожалуйста, — сказал я. — Можно и потише.

Потом он велел мне нарубить зубилом толстую проволоку на куски. При этом он добавил:

— Только осторожней. Не поранься…

Каждый кусок проволоки, отрубленный мною, он измерял железным метром. Узнав, что я в одном случае перебрал три миллиметра, а в другом срубил два лишних, Колька набросился на меня:

— Эге-е, браток, так не пойдет! Брак даешь.

— Подумаешь, каких-то два миллиметра!

— А ты что думал? Здесь особая точность нужна. Вот возьмет ракета и не взлетит.

Пока я орудовал молотком и зубилом, Колька занимался более тонкой работой: по чертежу вырезал из жести листы обшивки.

Часа через два в сарае стало невыносимо душно, и мне захотелось пить. Я сказал об этом Кольке.

— Сбегай в огород и нарви огурчиков, — разрешил он. — Только плети не помни.

Ух как я обрадовался, выскочив из этого сарая! Оглянулся на окна дома — там вроде никого. Пригнувшись по привычке, я нырнул в огородные грядки, нарвал с десяток холодных, колючих, как ежики, огурчиков, сунул в правый карман.

Потом пробрался к гороху. Он рос густой чащей, овеивая воткнутые в землю палочки. Горох не поспел; большинство стручков были плоские, и я жевал их, не раскрывая. Времени у меня было в обрез, и я очень торопился. И все-таки успел наесться до отвала и набить карманы.

• 1/30
• Следующая