Девушка по имени Судьба - Гланк Гуиллермо - Страница 82

• Предыдущая
• 82/97
• Следующая

— Тебе же не кажется странным, что работает Камила?

— Но ведь Камила не моя жена, — отвечал Пабло. — Впрочем, я не уверен, что Мариано так уж доволен тем, что она работает.

И Пабло был совершенно прав. Мариано почти не видел Камилы дома. Вернее, когда она была дома, то возилась с ребятишками, а потом допоздна готовила какие-то материалы в газете. В общем, он чувствовал себя одиноким и заброшенным.

Ты не любишь меня, — как-то не выдержал и сказал Камиле Мариано. — И моя любовь тебе больше не нужна.

— Господи! Да ты единственный в мире мужчина, которого я люблю, — торопливо ответила Камила. — И я так тебе благодарна за то, что ты понимаешь меня, не ревнуешь, не запираешь в четырех стенах, как сделал бы любой другой муж в Санта-Марии. Неужели ты думаешь, что я не способна оценить такое чудо, как ты?

Мариано рассмеялся. Слова Камилы польстили ему, тем более что она сказала совершенную правду. На какое-то время он успокоился. Но вот беда! Сам он никак не мог найти себе работу, несмотря на то что считался прекрасным адвокатом: его близкое знакомство с Гонсало Линчем было не слишком выигрышной визитной карточкой. Память о Гонсало была еще свежа, и, куда бы Мариано ни обращался, ему всюду отвечали отказом.

И он вновь почувствовал себя обделенным. Поскольку Камилы вечерами не было дома, он стал заглядывать в таверны и сидеть там. И с каждым стаканом вина чувствовал себя все несчастнее и несчастнее.

— «Я для нее пожертвовал всем, — говорил он себе. — Бросил хорошее место, оставил город, где все меня уважали, и превратился в жалкую тряпку, о которую моя жена только и знает, что вытирает ноги».

Теперь он частенько являлся домой пьяным, и Камила стала приходить в отчаяние. Но не могла же она из-за прихоти Мариано бросить газету или школу, где дела пошли так хорошо. Нет, она никогда не бросит своих малышей, к которым так привязалась.

Камила нервничала, Пабло заметил это. Ему не составило труда догадаться, что ее огорчает.

— Признаюсь тебе откровенно, когда Лусия выразила желание работать у нас в газете, я на нее накричал, — сказал он. — Так что Мариано я понимаю. Ему кажется, что его любовь для тебя ничего не значит. Чувствует себя ненужным, оставленным. К тому же он никак не может устроиться на работу.

— Но я готова сделать все, чтобы помочь ему устроиться, — горячо сказала Камила.

— Знаешь, когда у мужчины неприятности с работой, он никогда не примет помощи от женщины, добившейся успеха, особенно если эта женщина — его жена, — с усмешкой сказал Пабло.

И Камила поняла, что не может не прислушаться к его мнению.

— Так что же мне делать? — в отчаянии спросила она. — Неужели нет никакого выхода

— Почему? — засмеялся Пабло. — Просто поисками работы для Мариано займусь я.

Камила благодарно посмотрела на Пабло— до чего же все-таки хорошо иметь верных, надежных друзей.

Деловых связей в городе у Пабло было не так уж много, и помочь Мариано сразу он не смог. Но не отчаивался и не спеша обдумывал, какие шаги ему предпринять. Естественно, что все свои действия он обсуждал с Камилой, и они нередко имели вид двух заговорщиков. Лусию, которая теперь часто бывала в редакции, их шушуканье только убедило в том, что подозрения ее справедливы.

Видя оживленное лицо Пабло, когда он обсуждал с Камилой какую-нибудь статью, Лусия приходила в отчаяние и все у нее валилось из рук. При других обстоятельствах она, может быть, и вошла бы в работу. Как-никак Гонсало Линч позаботился о том, чтобы его дочь получила хорошее образование, да и в уме, и в сметке природа ей не отказывала. Но ведь Лусию интересовала в редакции не работа, а Пабло, только Пабло, и поэтому она не слышала того, что ей говорили, прислушиваясь лишь к голосу мужа и Камилы. Читая статью, не понимала, о чем читает, тут же уходя в свои ревнивые мысли. Словом, работа у нее не ладилась, и Лусия сердилась еще больше, виня Пабло и в этом. А он все надеялся, что жена, убедившись в сложности работы, от нее откажется. Но Лусия не собиралась ни от чего отказываться, раз она убедилась совсем в другом — в том, что Пабло всерьез увлекся Камилой, и, значит, она во что бы то ни было должна была оставаться в редакции и следить за ними.

Ревнивые мысли не тревожили Мариано, он ревновал свою жену только к работе. И, не имея собственного дела, все больше опускался.

Когда он в очередной раз явился домой пьяным, его стала укорять их экономка, так как Камилы, естественно, еще не было дома:

— Сеньор Мариано, опомнитесь, здесь же как-никак дети, они приходят в школу! — увещевала она его.

— Здесь мой дом! — заплетающимся языком возразил он. — А никакая не школа!

И вдруг махнул рукой и прибавил:

— Не-ет, ты права, никакой это не мой дом. Тут школа. А мне тут нет места!

Проспавшись, он не забыл своих пьяных мыслей. На трезвую голову они показались ему еще справедливее. Целый год он прикидывал то так, то этак, но выходило одно — в этом доме ему места нет! И тогда он собрал свои вещи, дождался Камилу и сказал:

— Я уезжаю в Арройо-Секо. В твоем доме я стал пустым местом. Дом этот — твой, ты содержишь его на свои деньги, нашим домом он не стал. Так что прощай. Мне не нужны ни твои деньги, ни твое сострадание!

И Мариано вышел из дома, закрыв за собой дверь. Камила осталась стоять, не в силах сдвинуться с места. Чего-чего, а такой развязки она не ждала.

Узнав, что Мариано оставил Камилу и, похоже, навсегда, Лусия мрачно усмехнулась: уж кто-кто, а она знала причину его ухода! Ей хотелось вцепиться в обманщика Пабло и разорвать его на мелкие кусочки. Смешать с грязью! Сровнять с землей! Как он смеет так весело смеяться? Как

смеет быть счастливым и довольным? Он, который должен не спать ночей из-за своей нечистой совести!

Лусия жаловалась Маргарите, а та лишь вздыхала. Она верила в искренность Пабло, верила, что он любит ее дочь, ей не казалось, что он изменяет Лусии. Но с мужчинами случается всякое. Ее собственная судьба служила тому подтверждением. Поэтому она старалась как-то образумить Лусию.

— Учись быть терпеливой, дочка, — говорила она. — Иначе никогда не узнать тебе счастья. В семейной жизни главное — терпение…

Вечерами молилась за строптивую, своенравную Лусию и Мария. А потом просила прощения у своей любимой незабвенной сестры Виктории.

Чем больше узнавал Эрнесто Викторию, тем больше любил ее. Он видел в ее глазах неутолимую муку и хотел помочь ей. Надеялся, что его любовь рано или поздно успокоит эту мятущуюся душу, что Виктория позабудет пережитые незаслуженные страдания и, возможно, простит своих близких. Эрнесто догадывался, что главная боль Виктории — это ее близкие, которым она не могла простить свою не задавшуюся жизнь. Не прощала она ничего и себе. И поэтому жила будто в аду, кипя в котле распаленной гордыни и ненависти.

Но если Виктория поверит в его любовь? Поймет, что жизнь ничего не отняла у нее? Что она по-прежнему достойна уважения, и уважение это неподдельно? Неужели ей не станет легче?

Вот только как убедить ее в том, что любовь его — не пустые слова?

Между тем Виктория понемногу привыкла, что Эрнесто навещает ее каждый день. Разговоры с ним отвлекали ее от тягостных привычных мыслей. Невольно она поджидала его и радовалась той точности, с какой он появлялся всегда в один и тот же час со свежими новостями и неизменными признаниями в любви и преданности. Нет, он не занимал большого места в ее сердце, но исчезни он вдруг — Виктория почувствовала бы пустоту.

К приходу Эрнесто она стала невольно прихорашиваться и уже не старалась во что бы то ни стало к вечеру напиться.

Эрнесто оценил эти знаки привязанности. Они были для него важнее, чем признание в любви. Он любил Викторию и дорожил любой переменой к лучшему в ее тяжелом душевном состоянии.

Принарядилась Виктория и в этот вечер. И когда к ним в таверну ввалился пьяный солдат, она не обратила на него никакого внимания. Вместе с Розалиндой они были хозяйками таверны и других, интимных, услуг клиентам не оказывали. Хотя, может, вначале в пьяном беспамятстве она поднималась с кем-нибудь на второй этаж…

• Предыдущая
• 82/97
• Следующая