Пятый постулат - Орлова Анна - Страница 16
- Предыдущая
- 16/95
- Следующая
Собственно, затем ему и нужен был слуга. Отлынивая от работы, он может почесать языком с другой прислугой, задать наводящие вопросы, которым научит его хозяин. Так можно выудить кое-что ценное.
Но, увы, в поселке не нашлось смышленого парня, который мог бы стать Весьямиэлю верным помощником. Видно, хороших работников к незнакомому господину не пустили, а других он сам выгонял — слишком глупы оказались! Можно было использовать тех служанок, которые так и липли к нему, но… у них языки длинные, непременно проболтаются, что это господин их подучил спрашивать о том и о сем. Зачем такие сложности?
И тут подвернулась эта вот… как там ее? Весьямиэль соображал очень быстро: у девицы никого нет в Перепутинске, иначе бы она не явилась к нему за помощью, это раз. Два: она не так глупа, как те парни, которых он забраковал, но не настолько хитра, чтобы обмануть его самого. Да она вообще, кажется, врать не привыкла, лепит, что думает! И, похоже, данное слово для нее не пустой звук: в этом Весьямиэль очень скоро убедился, послав девицу (Маша, вот как ее звали, дурацкое имя!) с пробным поручением. Все нужные вопросы она задала, ответы выслушала, запомнила и пересказала ему. Правда, смотрела непонимающе и очень хотела попросить объяснений, но так и не решилась.
Единственное, что Весьямиэля не устраивало категорически, так это манера Маши во всем ему перечить. По ее лицу прекрасно читалось, какого она мнения об очередном его приказе! Впрочем, случалось, девушка и вслух высказывалась, а он, если очень скучно было, мог вступить с ней в разговор — это иногда забавляло. Похоже, Маша явилась сюда из мира с каким-то совершенно диким общественным устройством: Весьямиэль никак не мог взять в толк, каким образом люди умудряются обходиться вовсе без денег. И как, спрашивается, обращаться друг к другу, если все равны? Подумать — и то волосы дыбом встанут! Чем же отличается правитель (а он у этих странных людей есть, Маша благоговейно называла его Вождем) от всех остальных, если, как утверждала девушка, все делят всё поровну, никто ни в чем не знает недостатка? И как, интересно, развивается такое общество, если всем всего хватает?
Очевидно, Маша либо чего-то недоговаривала, либо просто не знала. Весьямиэль небеспричинно полагал, что далеко не все так радужно на ее родине, как вдалбливают простонародью. А что там наверняка есть деление на простых работников и правящую элиту, он даже не сомневался. Смешно сказать, они считают себя равными и совершенно свободными, все до одного! Более того, эта оглашенная твердила, что, дескать, любая стряпуха может управлять страной, а большей нелепости он в жизни не слыхал!
Так или иначе, но слушать ее временами было забавно, особенно когда Маша входила в раж и принималась проповедовать учение своего Вождя. И очень, кстати, обижалась, когда Весьямиэль начинал хохотать! А посмеяться было над чем. Намедни она, к примеру, пришла мыть полы. (Зрелище Весьямиэлю понравилось: юбка подоткнута выше колен — а ноги у Маши оказались вовсе не тумбообразными, да и сама она, слегка похудев, сделалась попригляднее; в вырезе платья виднеется соблазнительная грудь и этак заманчиво колышется, когда Маша яростно орудует тряпкой внаклонку.) Пришла, значит, а за работой разговорилась. Вернее, это Весьямиэль ее разговорил — окончательно одурел от скуки. Выслушал результаты очередного «задания», — слава всем богам, у Маши хватило ума, чтобы ничего не переврать! — да и спросил, чем она намерена заняться, если окажется, что назад дороги нет и придется жить в этом мире?
Девица долго молчала, сопела, а потом выдала.
— Раз я одна тут знаю заветы Вождя, — сказал она серьезно-серьезно и сурово сдвинула рыжеватые брови, — значит, мне и нести их людям! Меня пока никто не слушает, но, если действовать разумно и терпеливо, можно разбудить трудовой народ!
— Зачем его будить? — поинтересовался Весьямиэль, сдерживая смех. Если засмеяться, Маша обидится и больше ничего не скажет, а ему доставляло удовольствие ее дразнить, как кошку длинной травинкой! — По-моему, он так сладко спит…
— Неправда! — Маша гордо выпрямилась, не обращая внимания на зажатую в кулаке мокрую тряпку. — Народ стонет под пятой угнетателя!
— Если он и стонет, — заметил он, — то разве что как девка под парнем на сеновале! Да еще и подмахивает со всем прилежанием.
Маша открыла рот, чтобы возразить, не нашлась с ходу, залилась гневным румянцем, швырнула тряпку в ведро и вышла, шлепая босыми ногами. Она гордо молчала, когда обижалась, но долго выдержать не могла, это Весьямиэль уже заметил. Идеи Вождя, очевидно, следовало выпускать на свободу, чтоб не разорвали ее умишко… Любопытно, она в самом деле верит в то, что несет, или затвердила эти, с позволения сказать, истины и повторяет, как говорящая птица, не понимая толком?..
Служить у белобрысого оказалось, с одной стороны, намного легче и приятнее, чем у портного: дел было всего ничего — разве ж считать за работу уборку в комнате да стирку одежды? (Машину стряпню новый хозяин даже пробовать не стал, к слову сказать.) Вдобавок он к Маше не приставал, хотя ни разу не отказался заглянуть ей за корсаж, если представлялся такой случай.
Работы было так мало, что Маша, не привыкшая к безделью, взялась помогать хозяйке постоялого двора, просто так, конечно, безо всякой оплаты. Та сперва посматривала с подозрением, а потом подобрела, стала даже подсовывать Маше лакомые куски: а что, девка работящая, смирная, не то что остальные служанки — только и думают, как бы сбежать на улицу, проходящим парням глазки строить да лясы точить!
Но с другой стороны, вел хозяин себя просто отвратительно. Требовал обязательно называть себя господином, а имя — он его один раз назвал — Маша просто не могла выговорить. Когда попробовала (вышло у нее нечто вроде «весь в ямах, ель на стороже»), белобрысый сперва онемел, потом смеялся, да что там, ржал, как жеребец, до слез и остановки дыхания, а затем велел Маше называть его только господином и не коверкать его благородное имя!
Еще он зачем-то приказывал Маше переодеваться чуть не каждый день в другое платье (Малух пошил шесть штук) и идти гулять. И велел делать вид, будто ей скучно, задавать всякие вопросы разным людям, а ответы запоминать и пересказывать ему. На память Маша не жаловалась, скуку от безделья даже изображать не надо было. Впрочем, смысл кое-каких туманных вопросов она понимала хорошо: белобрысый пытался потихоньку выяснить, что творится вне тесного мирка Перепутинска. Об этом порой рассказывали заезжие торговцы, а также те, кто возил всякие товары на ярмарки в соседние поселки и деревни. Еще его интересовала экономика (тут Маша помнила только, что она должна быть экономной, а глубже вникнуть у девушки не получалось, потому что здешние производственные отношения казались ей дикостью), политика и всякие другие странные вещи. Маше казалось, что она мало что узнает, но белобрысого вроде радовали и такие мелочи: получив очередную порцию информации к размышлению, он долго валялся на кровати, глядя в потолок, потом веселел и приказывал подать ужин, либо, наоборот, мрачнел и впадал в меланхолию.
Маше очень не нравилось притворяться перед простыми людьми, такими же, как она сама, и еще совсем не хотелось изображать жду! А именно так и выходило: уже весь Перепутинск считал пришелицу гулящей и знал, что она прилепилась к такому же, как она, чужаку и живет при нем, благородном господине! «Хорошо устроилась!» — говорили ей вслед. Женщины в глаза улыбались, а за спиной шептали гадости, а мужчины разговаривали охотно, сами то и дело отпускали сальные шуточки и делали недвусмысленные намеки: всем было интересно, что ж такого нашел господин в этой девке! Служанки с постоялого двора, правда, божились, что господин с Машей не сожительствует, но им не верили — ясное дело, врут от зависти, что не их выбрали!..
Особенно укрепились поселковые в этой мысли после того, как белобрысый снял с себя одну из цепочек, что попроще (Маше смутно помнилось, что раньше она висела у него на поясе, на том самом первом костюме, в котором он сюда попал), и велел надеть на шею. Мол, так отблагодарил за службу.
- Предыдущая
- 16/95
- Следующая
