Меч Немезиды - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/101
• Следующая

— Виноват… Но…

— Сейчас разговор не об этом. Вам нравится командовать полигоном?

Мальцев помотал головой. У него даже в горле пересохло от волнения.

— Я уже решил написать рапорт. Ищу любую работу.

— Я изучил личное дело, и твоя работа мне нравится, — Карпенко перешел на более доверительный тон. — Нашей задачей будет физическое уничтожение террористов. Если такая работа тебя устраивает…

— Когда разрешите приступать, товарищ генерал-лейтенант?

Карпенко усмехнулся еще раз:

— Как только сдашь дела. И заделаешь дыру в заборе. Я, знаешь ли, люблю порядок. Да, пойди развяжи этого засранца. Объясни, что в боевых условиях он был бы трупом.

— Есть, товарищ генерал-лейтенант! — Мальцев даже попытался щелкнуть каблуками, но он был обут в кроссовки, поэтому у него ничего не вышло.

* * *

«Каждому — свое» — еще древние римляне придумали эту поговорку, но она актуальна и поныне. Многие россияне имеют дачи и машины. Но у одного это трехэтажный особняк с бассейном и сверкающий лаком джип «Лексус», а у другого — железнодорожный контейнер на шести сотках и ржавый «Запорожец». В статистике и налоговых сводках качественные отличия мудро не учитываются, поэтому в документах они выглядят совершенно одинаково, поддерживая миф о растущем благосостоянии граждан.

Если генерал Черкасов относился к первой категории даче– и автовладельцев, то полковник Анисимов — явно ко второй. Правда, контейнер он давно обложил кирпичом и пристроил к нему еще две комнатки, а вместо анекдотического «Запорожца» ездил на престижных тридцать лет назад «Жигулях-тройке» с дважды переваренными порогами, но, по большому счету, дела это не меняло.

Затормозив у хлипкого забора, Карпенко подумал, что, насколько разительно отличается обстановка, окружающая генерала и полковника, настолько различным окажется их мировоззрение. И ответы на его предложение тоже окажутся диаметрально противоположными.

«Мир хижинам, война дворцам»? Изначально лозунг совершенно бредовый, но если проехаться по Рублевке, то справедливость коммунистического призыва представляется не такой уж спорной… О чем думают они — там, наверху? Что в случае опасности для страны богатенькие и наделенные привилегиями буратины с оружием в руках защитят идеалы анархического капитализма? Что новые русские и высокопоставленные чиновники будут с гранатами бросаться под танки, грудью закрывать амбразуры, стоять насмерть, прикрывая отход своих товарищей, и проявлять другие чудеса самоотверженности и героизма? Да нет, не могут они такого думать, не полные же они идиоты… Тогда на что надеются? Что ничего не произойдет и помощь народа им не понадобится? Что в случае опасности успеют свалить за кордон? Или вообще не задумываются о завтрашнем дне, досыта теша свои потребности сегодня? Скорей всего, что так…

Карпенко взглянул на часы. Семь пятьдесят. Анисимов должен возвращаться с утренней пробежки. Он следит за собой и тщательно поддерживает физическую форму. Значит, надеется вернуться в строй…

Из рощи выбежал человек в синих, с белой полоской тренировочных штанах и в обычной белой майке. Бежал он достаточно резво, крепкие ноги в кроссовках легко отталкивались от схваченного утренним заморозком проселка, голый торс бугрился мышцами. Бегун приближался. Карпенко никогда не видел Анисимова, а фотография в личном деле была старой, поэтому наверняка узнать его он не мог. Но трудно предположить, что рядом живут два любителя утренних пробежек с одинаковыми привычками и что бегают они в одно время. Тем более что проводивший рекогносцировку на местности Королев говорил только об одном. К тому же он бежит именно к калитке анисимовского адреса и настороженно рассматривает черный «Авенсис».

Карпенко распахнул дверцу и вышел из автомобиля. Осень все больше вступала в свои права, и утро сегодня выдалось весьма прохладным. К тому же дул сильный ветер, Карпенко даже запахнул плащ под горло и зябко поежился. Как он бегает голым в такую погоду? Хоть бы куртку надел…

Морозоустойчивый бегун подбежал вплотную.

— Вы к кому? — сурово спросил он.

— Полковник Анисимов? — Карпенко шагнул навстречу кряжистому мужчине с волевым лицом и плотно сомкнутыми губами. От его разогретого тела шел пар.

— Точно, — ответил полковник, успокаивая дыхание. Изо рта у него тоже шел пар. — А кто вы?

Карпенко представился.

— Чем обязан? — Колючий взгляд бегуна не стал мягче.

— Евгений Семенович, давайте присядем в машину и поговорим, — сказал Карпенко и, не дожидаясь согласия собеседника, вернулся в теплый, прогретый печкой салон.

Анисимов колебался недолго, если он вообще колебался. Потянув на себя ручку дверцы, полковник открыл ее и привычно плюхнулся на пассажирское сиденье. Дверь мягко захлопнулась, отрезая внешние звуки и пронизывающие порывы ветра. За тонированным стеклом прошла полная грузная женщина с полным ведром краснобоких яблок. Из соседнего двора выгонял серую «Волгу» мужчина в сером пальто и такой же буклированной кепке. Поселок просыпался и погружался в обычную дневную жизнь. Каждый торопился по своим делам, и никто не обращал внимания на сидящих в черном «Авенсисе» двух мужчин. Тем более что они ничем не привлекали постороннего внимания. Конечно, их разговор мог вызвать интерес у любого, но снаружи его никто не мог слышать.

— Я буду краток, Евгений Семенович, — медленно, с расстановкой начал Карпенко, поворачивая лицо с рельефно очерченными скулами в сторону Анисимова. — Возможно, вам приходилось слышать мою фамилию…

Карпенко сделал короткую паузу, но, поскольку собеседник никак не отреагировал, продолжил:

— Вас уволили по отрицательным мотивам, причем, на мой взгляд, совершенно необоснованно. И я решил предложить вам работу.

— А кто вам сказал, что я ищу работу? — спросил отставной полковник.

— Но вы же не собираетесь жить на неполную пенсию? — удивился генерал.

— Я собираюсь жить. Хорошо или плохо, но жить. Поэтому ваше предложение не представляет для меня интереса!

— А разве вы выслушали мое предложение? — еще больше удивился Карпенко. — По-моему, я еще не успел ничего вам сказать.

Анисимов прищурился. Фамилия Карпенко ему была более чем знакома. Поэтому двух мнений относительно характера предлагаемой работы возникнуть у него не могло. Но… Отторгнутый Системой, которой служил верой и правдой, он стал другим человеком. В душе произошел коренной перелом. Другие ценности, иные предпочтения… За последнее время он успел привыкнуть к спокойному, размеренному ритму жизни. Дом, жена, Ленка. Возвращаться обратно в чертовы жернова, готовые растереть его в пыль, как только он зазевается? Ради чего?

— Я и так все знаю. Вы хотите, чтобы я подставлял голову под пули, чтобы я постоянно психовал, жег свои нервы, рисковал жизнью, стрелял и убивал, причем делал это за копеечную зарплату. И чтобы в любой момент меня могли взять за жопу и наказать за то, что я делал. Вот чего вы хотите. Ведь так?

Карпенко отвернулся и посмотрел в окно. Если отбросить словесную шелуху, то Анисимов говорил правду. Хотя это и была правда доведенного до отчаяния человека. Но это дела не меняло: еще один кандидат в группу взял самоотвод.

Низкорослый подросток тащил на поводке упирающуюся кривоногую таксу. Женщина с яблоками встретила подругу и оживленно что-то обсуждала. Человек в сером уехал на серой «Волге». Заросший мужичок в телогрейке нес куда-то зажатую под мышкой курицу.

За тонированными стеклами «Авенсиса» шла обычная человеческая жизнь. Нельзя осуждать отставного полковника за то, что он хочет жить как самый обыкновенный обыватель. Без подвигов, без стрельбы, без постоянного риска.

— Извините за беспокойство, Евгений Семенович, — негромко сказал Карпенко. — До свидания. Я ошибся.

Он ничего не пояснял, да пояснений и не требовалось. Они прекрасно поняли друг друга.

— Прощайте!

Анисимов пружинисто выпрыгнул из теплого комфортабельного салона и вновь оказался на простреливаемом злым ветром пространстве. Разгоряченное тело остыло и стало более чувствительным к осенней погоде. Поежившись, полковник двинулся к калитке и, не оглядываясь, зашел во двор.

• Предыдущая
• 42/101
• Следующая