Ночь восставших мертвецов - Усачева Елена Александровна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/35
• Следующая

— Ложитесь, только свет не гасите. — Илька любовно расставил реторты и пробирки. — Я хочу кое-что проверить.

— Тоже мне, Лобачевский. — Сашка теперь накинулся на Ильку. — Где ты был раньше? Мог бы заранее все просчитать. В книжках ведь написано.

— Все просчитать заранее нельзя. — Шагунов теперь был целиком увлечен своими мыслями. — Если получится что-нибудь сделать, я сделаю. Нет — будем ждать утра.

Он положил на предметное стеклышко один из двух кусочков пергамента и капнул на него бесцветной жидкостью. Пергамент вспучился и стал сворачиваться.

— Слушай, — не унимался Сашка. — А что, если выставить против этого покойника своего бойца? Соорудим сейчас какого-нибудь монстра из швабры и указки и отправим за дверь.

— А они этого монстра по боку и за нас возьмутся, — вместо Ильки ответил Сидоров. — Что ты всякую ерунду говоришь?

— У тебя кроссовки кожаные? — Шагунов посмотрел на Сашкины ноги. — Дай один.

— А чего сразу я? — заупрямился Квасников. — У меня и так одна осталась. Вон у Сидорова куртка кожаная.

— Сам ты кожаный, — парировал Левка. — Она искусственная.

— Давай, давай, не жадись, — торопил приятеля Илька. — Я верну. Один ботинок тебя уже не спасет.

Вдвоем они чуть ли не силой стащили с Сашки кроссовку и положили на демонстрационный стол. Шагунов капнул на него той же бесцветной жидкостью. Капля сползла с выпуклого бока, не оставив следа.

Илька чиркнул спичкой. Лоскуток пергамента зашевелился, сделав попытку отползти. Ботинок на огонь никак не отреагировал.

— Помню, во всех страшилках, — спичка в Илькиных руках зашипела, — если жгли зеленые шторы, красные ботинки или черное пианино, то они начинали корчиться и кричать жуткими голосами.

Шагунов уронил спичку на пергамент. Взвился вверх огонь. Из-за двери раздался жуткий вопль. Илька с Левкой вздрогнули, а Сашка под шумок стащил со стола свой башмак.

Шагунов положил на стол перед собой второй лоскуток.

— Мы Уле с самого начала отдали целый пергамент, — Илька встряхнул над пергаментом коробком. Дверь вздрогнула от удара. — Половину она отдала покойнику, предварительно что-то написав на нем. Скорее всего, там была часть слова «крвыч», которое я ей сделал кодовым. — Коробок с шуршанием открылся. Баррикада приняла новый удар. — Потом Сашка забрал у куклы пергамент, и в этот раз с ней делился своей запиской Восставший Мертвец. Так? Он написал свое слово, и теперь может ею командовать.

— А если она писала сама? — Левка остановил Илькину руку. — У Мертвеца должно быть какое-то свое кодовое слово. Иначе он не сможет действовать.

— Зачем им нужна кукла? — Шагунов отложил коробок и взял ланцет. — Мы считали, что Уля оживила Иваныча, потому что он ее хозяин. Коллекционер когда-то был знаком с нашим покойником. Узнав из легенды о кукле, они ее вдвоем восстановили. И даже пергамент у них получился. Но что-то у них пошло не так, и Иваныч умер. Старик прождал положенный срок, нашел пергамент, как один из вариантов живой воды, и зачем-то подсунул его нам вместе с куклой. Зачем коллекционер отдал нам свою куклу? Он ведь как хозяин мог сам ею распорядиться, сам оживить Иваныча. И беготни с нами не понадобилось бы…

— А если хозяйка она? — Левка медленно повернул голову в сторону двери. — Что, если она решила вновь стать человеком? И чтобы вернуть себе прежний облик, ей нужно прождать тридцать три года, оживить покойника и…

— Убить трех человек, — закончил за него Илька и повертел в руках острый ножик. — Нет. — Он вдруг стал засучивать рукав. — Все не так просто. Она не кукла. Это старик кукла, это его она оживила, чтобы он нашел нас и привел к ней.

Шагунов резким движением провел ланцетом по запястью. На стол закапала кровь. Несколько капель попало на пергамент. Он набух и стал расти.

— Тогда пергамент — это лишь предлог, чтобы привести нас в школу. — Сидоров был в ужасе от своих слов.

— В кабинет химии, — снова закончил его мысль Шагунов. — В нежилое помещение, где можно легко провести ритуал.

— Выпустите меня! — Квасников метнулся к двери. — Отпустите! Я никому ничего не скажу!

До баррикады он добежать не успел. Левка первым догнал его и повалил на пол.

— Я домой хочу! — выл Сашка, вырываясь из крепких сидоровских рук. — Оставьте меня! Я больше не буду!

Илька боролся с Сашкиными руками и вдруг остановился.

— Тихо! — он посмотрел на пол.

По полу шла вибрация от медленных тяжелых шагов.

— Кто-то идет, — одними губами произнес Шагунов.

— Это за нами! — снова дернулся Квасников.

— Это за нами, — эхом повторил Илька, опуская ладонь на линолеум.

Тук. Тук. Тук.

— Она за пергаментом? — зачем-то спросил Сидоров.

— Она за нами, — отрезал Шагунов.

Сашка тихонько завыл, а Левка с Илькой кинулись укреплять баррикаду.

Заканчивалась сумасшедшая пятница. Впереди ребят ждала суббота.

Впервые ребята встречали утро в школе. Суббота сменяла пятницу неохотно. Хмурое утро заглядывало в окно, видимо, решая, не стать ли ему вновь вчерашним вечером.

Все устали и охрипли от споров и ругани. Даже думать не было сил.

Сашка все валил на Шагунова.

— Ты неудачник! — надрывался Квасников. — К тебе близко нельзя подходить, заразишься! Это только в твою ненормальную голову могла прийти идея пойти на кладбище! Как ты до двенадцати лет вообще дожил!

Илька хмуро выслушивал Сашкины обвинения, сонно кивал, не отрываясь от своих пробирок и реторт.

После того как на школьном дворе стали появляться первые люди, после того как Квасников позвал на помощь и ничего не произошло, ребята вновь расползлись по углам класса.

Левка сел на парту с ногами и изо всех сил боролся со сном. Голова его клонилась набок. Он щипал себя за руку, но глаза все равно закрывались. По всем правилам он сейчас должен был судорожно придумывать планы спасения. Но в голову ничего не шло, кроме глупой песенки: «От улыбки хмурый день светлей». Она, как гвоздь, засела в мозгу и никак не желала оттуда выбираться. Сидоров раз за разом пытался думать о чем-нибудь другом, например, о чудовищах, ожидающих его за дверью, но вскоре заметил, что снова мысленно поет: «Поделись улыбкою своей. И она к тебе не раз еще вернется».

«Так она к тебе и вернется, разбежалась», — лениво подумал Левка, поднимая тяжелую голову и глядя на бодрых приятелей.

Илька перебирал оставшиеся после погрома склянки, размышляя, что можно сотворить из того, что стояло перед ним. Выходило, что ничего с этим уже не сделаешь.

— А вот странно! — За те пять минут, что Квасников посидел спокойно, он набрался сил и теперь опять говорил громко, словно пытался перекричать сам себя. — Почему эта кукленция ломится в дверь, вместо того чтобы распилить ее или просто пройти сквозь стенку?

— Чтобы что-то пилить, нужно иметь пилу. — Илька ногой задвинул подальше под стол осколки, оставшиеся после Сашкиного буйства. — А сквозь стены она по всем законам физики не пройдет.

— По всем законам физики, — снова стал накаляться Квасников, — мы давно должны были тебя убить. Но ты почему-то еще жив…

— Тише! — Левка поднял сильно осунувшееся за последнюю ночь лицо и посмотрел на дверь. — Слышите? Перестали стучать. Может быть, они наконец-то ушли?

— Как же, уйдут они, жди! — Сашка в сотый раз подошел к баррикаде. — Небось, затаились. Ждут, когда мы выбросим белый флаг. Не дождетесь! У нас здесь всего навалом. Мы можем неделю продержаться.

— Не трогай их. — Илька недовольно посмотрел на Квасникова. — Ушли, не ушли… Пока школа не откроется, нам отсюда лучше не высовываться. А раньше понедельника все равно никто не придет.

— В понедельник сюда набежит толпа народа, — подхватил Сашка, — и эти гаврики за дверью найдут себе кого потолще для обеда. А правда, Шагунчик, чего они к нам привязались? Пошли бы на улицу, поймали какого-нибудь бомжа, и уже сейчас радовались бы жизни, вместо того чтобы ждать понедельника. Зачем им мы?

• Предыдущая
• 31/35
• Следующая