Черный столб - Лукодьянов Исай Борисович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/25
• Следующая

А через две недели весь мир облетели имена студентов-дипломантов Московского высшего технического училища имени Баумана – Леонида Мослакова и Юрия Крамера, которые придумали устройство, заменившее электрическое зажигание двигателей внутреннего сгорания. Изобретение было просто до гениальности. Хитроумные студенты смонтировали в корпусе свечи огневое колесцо с зубчиками и длинный пирофорный стержень с механизмом постоянной микроподачи. Толкатель распределительного валика дергал пружину, колесо чиркало о стержень и высекало искру. Словом, это была обыкновенная зажигалка – зажигалка Мослакова-Крамера, и именно благодаря ей ожили великие полчища автомашин, и улицы городов снова приняли привычный вид.

Срочно увеличивалась добыча угля и нефти. Форсированно налаживалось производство керосиновых ламп и свечей.

Что до газет, то они продолжали выходить исправно, без перерыва, только печатались они теперь при свете керосиновых или ацетиленовых ламп на ротациях с приводом от паровых машин. И редко, когда первую полосу газет не украшало фото загадочного, окутанного паром, вставшего из океана Черного столба…

«Академик Морозов сообщил, что, по мнению Международного комитета ученых, короткое замыкание будет ликвидировано не позже конца года. Поэтому необходимо, не снижая внимания к нуждам временной паровой энергетики, начать подготовку к переходу на электроэнергию. Сегодня мы публикуем для общего обсуждения проект плана…»

(«Известия»).

«Угольные акции никогда еще не стояли так высоко».

(«Уолл-стрит джорнел»).

«На острове Святой Елены идет крупное строительство. По слухам, склеп Наполеона снесен и на его месте сооружается вилла для семьи Рокфеллера-самого-младшего. Лондон готовит новую ноту Вашингтону. Третий британский флот направлен для охраны островов Тристан да Кунья».

(«Дейли телеграф»).

«Слово нефтепереработчиков: перевыполнить план по осветительным сортам керосина».

(«Бакинский рабочий»).

«Национализированные угольные копи должны быть возвращены в руки законных владельцев – только это спасет Великобританию».

(«Таймс»).

«Красные вручили желтолицему судьбы мира. Теперь гибель неизбежна, если мы не примем меры».

(«Джорджия он сандей»).

«Фашизм не пройдет! Принстон не повторится!»

(«Уоркер»).

«Наибольшая мировая сенсация с тех пор, как в 1949 году фирма „Сенсон Хоуджери Миллз“ выпустила женские чулки с черной пяткой по патенту художников из Филадельфии Блея и Спарджена. Покупайте чулки новой марки „Черный столб“!

(«Филадельфия ньюз»).

«В эту зиму жителей Парижа будет согревать их неистощимый оптимизм».

(«Фигаро»).

«Домохозяйки требуют: дайте нам электричество!»

(«Фор ю уимен»).

«Повышение цен на свечи не должно снизить религиозного энтузиазма верующих».

(«Оссерваторе Романа»).

«Этой осенью не состоялось ни одной экспедиции в Гималаи на поиски снежного человека. Ассоциация шерпов-носильщиков встревожена. Его величество король Непала лично изучает вопрос».

(«Катманду уикли»).

«В связи с дороговизной топлива в этом сезоне, к сожалению, ожидается переход на длинные закрытые платья. Наш обозреватель надеется, что удастся создать модели со стекловатными утепляющими подкладками, могущими подчеркнуть специфику женской фигуры. В отношении дамского нижнего белья ожидается…»

(«Ля ви паризьен»).

– Шаровая молния! – крикнул в мегафон наблюдатель. – Все вниз! Шаровая молния!

Верхняя палуба «Фукуока-мару» опустела, только аварийная команда осталась наверху.

Таков был строжайший приказ Штаба ученых: при появлении шаровой молнии укрываться во внутренних помещениях, задраивать все иллюминаторы, люки и горловины. Приказ пришлось издать после того, как однажды огненный шар вполз в открытый люк судовой мастерской и вызвал пожар, с трудом потушенный японскими матросами.

Повинуясь приказу, Кравцов спустился вниз. Он заглянул в холл перед салоном, надеясь увидеть там Оловянникова, но увидел только группку незнакомых людей за стойкой бара.

Каждый день прилетали на реактивных гидросамолетах незнакомые люди – ученые, ооновские чиновники, инженеры, журналисты. Одни прилетали, другие улетали. Совещались, спорили, продымили «Фукуоку» насквозь табаком, опустошили огромный судовой склад вин.

А Черный столб между тем лез все выше за пределы земной атмосферы и, пройдя добрую треть расстояния до Луны, загибался вокруг Земли, словно собираясь опоясать планету тоненьким ремешком. Он по-прежнему был окутан мраком бесчисленных туч, и пучки молний били в Столб, и, казалось, грозе не будет конца.

Дистанционные приборы там, на плоту, давно не работали. «Фукуока» ходил вокруг плота, то приближаясь к нему, то удаляясь. Где-то застрял транспорт с горючим, а топливо на «Фукуоке» было на исходе.

Тревожно текла жизнь на судне. Но больше всего Кравцова угнетало вынужденное безделье. Он понимал, что ученым нелегко – поди-ка, разберись в таинственном поле, окружающем Черный столб! Но все же слишком уж затянулись их совещания. Кравцова так и подмывало пойти к Морозову и спросить его напрямик: когда же вы решитесь, наконец, побороться с Черным столбом, сколько, черт возьми, можно ждать?.. Но он сдерживал себя. Знал, как безмерно много работает Морозов.

Брамулья же, с которым Кравцов изредка сталкивался в каюте Али-Овсада за чаепитием, не отвечал на вопросы, отшучивался, рассказывал соленые чилийские анекдоты.

Кравцов в тоскливом раздумье стоял в тускло освещенном холле, поглядывал на дверь салона, за которой совещались ученые.

– Хелло, – услышал он и обернулся.

– А, Джим! Добрый вечер. Что это вы не играете на бильярде?

– Надоело! – Джим Паркинсон невесело усмехнулся. – Сорок партий в день

– можно взвыть по-собачьи. Говорят, завтра придет транспорт с горючим, не слышали?

– Да, говорят.

– Не хотите ли выпить, сэр?

Кравцов махнул рукой.

– Ладно.

Они уселись на табуреты перед стойкой, бармен-японец быстро сбил коктейль и поставил перед ними стаканы. Они молча начали потягивать холодный, пряно пахнущий напиток.

– Будет у нас работа или нет? – спросил Джим.

– Надеюсь, что будет.

– Платят здесь неплохо, некоторым ребятам нравится получать денежки за спанье и бильярд. Но мне порядком надоело, сэр. Целый месяц без кино, без девочек. Радио – и то не послушаешь.

– Понимаю, Джим. Мне, признаться, тоже надоело.

– Сколько можно держать нас на этой японской коробке? Если ученые ничего не могут придумать, пусть прямо скажут и отпустят нас по домам. Я проживу как-нибудь без электричества, будь оно проклято.

От пряного напитка у Кравцова по телу разлилось тепло.

– Без электричества нельзя, Джим.

– Можно! – Паркинсон со стуком поставил стакан. – Плевал я на магнитное поле и прочую чушь.

– Вам наплевать, а другие…

– Что мне до других? Я вам говорю: обойдусь! Бурить всегда где-нибудь нужно. Пусть не электричество, а паровая машина крутит долото на забое, что из того?

«Ну вот, – подумал Кравцов, – уже и этот флегматик взбесился от безделья».

– Послушайте, Джим…

– Мало этой грозы, так еще шаровые молнии появились, летают стаями. Наверх не выйти, японцы с карабинами на всех трапах… К чертям, сэр! Ученым здесь интересно, так пусть ковыряются, а мы все не хотим!

– Перестаньте орать, – хмуро сказал Кравцов. – Кто это «мы все»? Ну, отвечайте!

Узкое лицо Паркинсона потемнело. Не глядя на Кравцова, он кинул на прилавок бумажку и пошел прочь.

Кравцов допил коктейль и слез с табурета. Пойти, что ли, к себе, завалиться спать…

Возле двери его каюты стоял, привалившись спиной к стене коридора, Чулков.

– Я вас жду, Александр Витальич… – Чулков сбил кепку на затылок, его круглое мальчишеское лицо выражало тревогу.

– Заходите, Игорь. – Кравцов пропустил Чулкова в каюту. – Что случилось?

– Александр Витальич, – понизив голос, быстро заговорил Чулков, – нехорошее дело получается. Они давно уж нас сторонятся, ребята из бригады Паркинсона, собираются в своей кают-компании, шушукаются… А с полчаса назад я случайно услышал один разговор… Это, извините, в гальюне было, они меня не видели – Флетчер и еще один, который, знаете, вечно заливается, будто его щекочут, – они его Лафинг Билл[11] называют.

• Предыдущая
• 18/25
• Следующая