Тигр, олень, женьшень - Янковский Валерий Юрьевич - Страница 15
- Предыдущая
- 15/63
- Следующая
— Дым, гебята! Там, вегно, жилье! — Он сильно картавил.
Все посмотрели в указанную сторону. Да, дым. Далеко справа на опушке лесистой гривы стояли табором какие-то люди.
— Пошли к ним, как-нибудь переночуем, — пробурчал Кузьмич.
Мы повернули свою вьючную лошадку с тропы и целиной, по глубокому снегу направились к спасительному теплу. Не по пути и без дороги, но что делать? Иного выхода не было.
До дымящей сквозь заросли трубы незнакомого жилья оставалось всего два-три десятка шагов, когда на тревожный лай бежавших впереди собак из низкой бревенчатой постройки один за другим выскочили ее обитатели. И только взглянув на них, мы поняли, что попали в разбойничье логово: люди в теплых синих ватниках и мохнатых шапках-ушанках совсем не походили на простодушных ловцов пушного зверька или бедных выжигателей древесного угля, которых мы рассчитывали встретить!
Обе стороны сразу почувствовали себя неуютно: встреча произошла неожиданно, нас оказалось поровну, по четверо с каждой, но оружие у нас в руках, наготове…
Одним словом, встретились без обычного на Востоке радушия и гостеприимства; но не пустить на ночь забредших людей закон тайги не разрешает, а нам повернуть было просто некуда.
— Что будем делать? — Володя в момент раздумий всегда теребил свой мощный нос. Я ответил вполголоса:
— Придется, брат, ночевать, только быть начеку.
Мы развьючили лошадь, укрыли попоной, а сами с котомками и ружьями в руках один за другим нырнули в низкую дверь. Зимовье оказалось не на четверых, а человек на пятнадцать, но, на наше счастье, основная шайка ушла на дело, оставив две пары дозорных. А эти проспали и, заметив нас в последний момент, хоть и успели спрятать винтовки, чтобы выдать себя за промысловиков, впопыхах не прибрали подсумков и рассыпанных на подоконнике маузерных патронов. Позднее, украдкой, они замели и эти следы, а мы сделали вид, что ничего не заметили.
Зимняя фанза-барак, в которой мы оказались, срубленная из лиственничных бревен, была низкой и темной. Всего одна дверь и маленькое оконце. Прямо от двери во всю длину — утрамбованный земляной пол, по правую руку нары. Какие-то полки и вешалки терялись в тени закопченных стен в дальнем углу длинной постройки.
Валентин чувствовал себя совсем скверно, поэтому первым делом попросил разрешения прилечь. Хозяева указали на дальнюю часть свободных нар. Сбросив обувь, он лег и тихо застонал. Несколько лет назад товарищ был тяжело ранен хунхузской пулей. Во время перестрелки в положении лежа пуля вошла ему в ямку около правой ключицы, прошила легкое и вышла в левый бок, раздробив два нижних ребра. Отличный гимнаст и очень здоровый от природы донской казак чудом выжил, но стал побаливать. И, видимо простудившись, сегодня почувствовал себя плохо. Однако сейчас, довольные уже тем, что он лежит не на улице, мы сунули ему таблетку аспирина, прикрыли верхней одеждой и занялись хозяйственными делами.
Мы с Володей втащили мешки, распаковали провизию. Иван Кузьмич развел в топке кана огонь, повесил котелок и чайник. Скоро немудрящий ужин был готов, мы расселись на кромке нар, пригласив по восточному обычаю хозяев. Но те вежливо отказались:
— Чила, чила… (Уже поели…)
Свободно по-китайски говорил один Кузьмич. Мы из предосторожности просили его объясняться, как и все, ломано и примитивно: хотелось послушать, о чем хунхузы будут говорить между собой. В самом деле, определив уровень наших познаний, хозяева завели оживленный разговор. Прислушавшись, Кузьмич вполголоса перевел:
— Ждут возвращения своих; волнуются, как бы чего не вышло…
— Ага, слушай-дальше внимательно, но сам помалкивай, — шепнул я.
Однако вскоре по простоте душевной Иван Кузьмич откликнулся на какую-то реплику, и наша конспирация оказалась раскрытой. Хозяева поняли, что сболтнули лишнее, и замолчали, что еще сильнее накалило обстановку.
Поужинав, начали потихоньку договариваться, где кому лечь. Никому не улыбалось оказаться рядом с подозрительным соседом: если они решат напасть на спящих, то первый с краю неизменно окажется и первым по счету…
Однако больной Валентин сам выбрал это место. Сказал, что боль не даст ему заснуть, он будет сторожить. Иван Кузьмич проворчал, что на нары вообще не ляжет, там душно; нагородил из дров возле двери подобие топчана, что-то подстелил, чем-то укрылся и, положив под бок своего Эса, мгновенно беспечно захрапел богатырским сном.
Мы легли все рядом, не раздеваясь, положив винтовки под бок, в таком порядке: Валентин, я, Володя. Долго не спали, стараясь незаметно наблюдать за соседями. А те не ложились. Усевшись в кружок в двух метрах от нас, о чем-то перешептывались, прислушивались, часто оборачивались к двери. Кого-то поджидали. И лишь около полуночи, видимо, успокоились. Двое, полулежа, засопели опийными трубками. Вторая пара долго клевала носами, потом, пошептавшись, принялась за непонятные приготовления.
В пиалу налили воды, опустили небольшие темные шарики, размешали. Жидкость окрасилась в буро-коричневый цвет. Из грязного свертка появился почерневший от старости шприц с такими же старыми большими иглами. Хунхузы скинули куртки, оставшись голыми до пояса. Отталкивающими были их худые желтые тела при свете маленькой керосиновой лампы в облаках сизого опийного дыма. Я содрогнулся, глядя, как они с усилием всаживали тупую иглу в почерневшие выше локтя руки и медленно вводили друг другу дозу опийной жидкости.
Зато как они преобразились через несколько минут! Глаза вспыхнули, засверкали, жесты стали энергичными, разговор оживленным. Это были совсем другие люди, готовые, казалось, на что угодно, — такая резкая перемена на глазах! И тут до сознания стало доходить, почему этих людей оставляют в зимовье в качестве сторожей: втянувшиеся наркоманы просто непригодны в дальнем походе.
Валентин стонал и ворочался. Я пытался не спать, но морозный день и утомительная ходьба по глубокому снегу взяли наконец свое: вдруг как провалился куда-то…
Сколько спал — не знаю, но проснулся от толчка, приподнял голову. Взволнованный, красный от жара Валентин сидел рядом и шептал скороговоркой:
— Вставай, кажется, Володьку убили! Он уже давно вышел на улицу и не возвращается. А сейчас я услышал за дверью звук упавшего тела: наверное, зарубили топором, чтобы без шума, по одному…
Я прыгнул с нар, винтовка в руках. Володино место было пусто! Что я собирался делать? Кажется, хотел метнуться во двор, но тут же сверкнула другая мысль: перестрелять сейчас же всех этих на нарах!
Эта борьба с самим собой длилась несколько долгих мгновений, как вдруг… скрипнула дверь, и у порога, в клубах ворвавшегося морозного воздуха, появился очень бледный… Андрианов!
«Не добили — ожил», — мелькнуло в сознании. А он, держась за косяк, едва слышно прохрипел:
— О, чегт! Я, кажется, совсем одугел от опийного дыма. Стгашно замутило. Вышел во двог, подышал, подышал свежим воздухом и — хлоп! Упал, как чутка, сильно удагился, а встать не могу. Потом почувствовал, что замегзаю, едва поднялся…
Мы смотрели на него как на привидение, явившееся с того света, не могли произнести ни слова. А он как-то тупо огляделся и закончил неуверенно:
— Вгоде чуть-чуть светает. Может, пойдем, гебята, а? Больно уж тут того — неспокойно, нехогошо…
Едва переведя дух, Валентин просипел, что ему лучше, он готов двинуться хоть сейчас. Разбудили Кузьмича. Тот спросонья ничего толком не понял, стал было спорить, что рано, но мы быстро собрали вещи, завьючили покрывшуюся за ночь изморозью лошадку и вышли до света, без завтрака. Нервы были натянуты, есть никому не хотелось.
Хозяева спали или делали вид, что спят, но провожать не вышли.
Вскоре вынырнувшее из-за горизонта солнце опалило алым заиндевевший вокруг лес и снег. Мы уходили все дальше на запад, и, несмотря на сильный мороз, дышалось удивительно легко, тревоги прошедшей ночи отступали. Тихое зимнее утро первым же лучом окрасило жизнь в розовый цвет.
После полудня, запутав следы, ушли в сторону, выбрали в лесу уютный овражек, остановились. Быстро и дружно разгребли снег, нарубили жердей, поставили легкую бязевую палатку. Соорудили из веток молодого, с неопавшим листом дуба высокую мягкую подстилку. Свалили пару сухостоин, напилили, накололи дров, и через час из трубы над коньком уже вился сизый прозрачный дымок, а порозовевшая печка сделала палатку теплым и чистым домиком.
- Предыдущая
- 15/63
- Следующая
