Завещание таежного охотника - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/45
• Следующая

— Спит, — нарушила тишину Майиул. — Спит целый день, а проснётся, только пить просит.

— Понимаю, голубушка. Это его счастье, что ты присматриваешь за ним.

Орлов подтвердил слова фельдшера, чувствуя горячую симпатию к девушке, которая самоотверженно ухаживала за раненым.

Феклистов очнулся и, узнав своего друга, провёл языком по запёкшимся губам, прошептал:

— Плохо мне, Никитич…

— Да, трудновато. Так… А теперь стисни зубы, я осмотрю тебя и перевяжу раны.

Иван Фомич не был слабохарактерным человеком, но эту процедуру переносил тяжело, скрипел от боли зубами и временами не мог сдержать крика. Майиул гладила его волосы и успокаивала как могла, фельдшер зашил глубокие раны, а небольшие только перевязал. Когда он кончил, Феклистов был близок к обмороку.

— Ничего, герой, скоро поправишься, — успокаивал Бобров больного. О перевозке раненого нечего было и думать. Его состояние вызывало у фельдшера серьёзные опасения. Бобров остался около него до следующего дня.

Из корня женьшень он приготовил порошок, который больной должен был принимать два раза в день.

Шаман не мог не воспользоваться случаем и добавил также своё заклинание, а фельдшер поблагодарил его за то, что он побеспокоился о больном в первые, самые тяжёлые минуты. Для Майиул у него тоже нашлись слова похвалы.

— Что будет с ним? — с тревогой спрашивали Боброва друзья Феклистова.

— Не могу пока сказать. Я думаю, это решится сегодня ночью. Останьтесь здесь, около него.

Затем молча пожал всем руки и уехал.

Ночь прошла для раненого благополучно. Он победил болезнь. Теперь его выздоровление стало вопросом заботливого лечения и времени.

Такой поворот к лучшему вызвал у его друзей чистосердечную радость. Однако она была омрачена тем, что Иван Фомич не сможет выехать за границу. А до отъезда оставалось всего два дня. Товарищи сидели у его постели и утешали, что не прощаются с ним и спустя месяц-другой он приедет вслед за ними. Бобров и его товарищи о нём позаботятся.

— Приеду, — подтверждал Феклистов. — Ждите меня. Забирайте с собой золото и…

Они протестовали, но Феклистов был непреклонен и уверял, что в земле осталось значительно большее богатство, чем он захватил с собой.

В конце концов они согласились и договорились, что Бобров поможет им превратить золото в деньги, которые обеспечат им первое время существования на чужбине.

Потом распрощались, как прощаются мужчины, коротко и словами, в которых звучала твёрдая надежда на будущее.

Феклистов остался в чуме один. Майиул пошла проводить друзей. Она вернулась такой радостной, что невольно вызвала его удивление.

— Твои люди меня просили, чтобы я ухаживала за тобой и там, куда тебя перевезут, ведь там нет женских рук, а у меня их сразу две… Наши называют то место Певучей долиной. Там тебе будет весело.

— А, к Орлову. И ты согласна?..

Майиул молча кивнула и покраснела.

«Вот тебе женщина, которая не умеет притворяться», — подумал Феклистов и засмеялся. Однако вслед за этим его лицо болезненно искривилось и он застонал. Майиул погрозила пальцем и напомнила, что сказал фельдшер: полное спокойствие — самое главное!

— Говоришь, спокойствие, — вздохнул больной, — а знаешь, что это значит остаться здесь, в то время как друзья уезжают… Кто знает, увидимся ли мы ещё.

— Останешься здесь не один. Ты говоришь, что тайга страшная. А я думаю, что страшны некоторые люди, а не тайга. Она нам даёт почти всё. Хотя и неохотно, но даёт, а кто тебе даст больше? У нас нелёгкая жизнь, и бывает, что мы завидуем людям, которые живут в больших деревянных и каменных чумах. Правду шаман говорит, что они словно откормленная птица с подрезанными крыльями — никуда не летают.

— А почему тогда тебя тянет к таким откормленным птицам?

— Ведь не все же они откормленные и не у всех подрезаны крылья. Взять хотя бы Орлова…

Феклистов нахмурился. Вспомнил о своих друзьях, покидающих страну, вспомнил Петербург, сияющий Невский проспект, красавицу Неву…

При воспоминании о жене и сыне у него увлажнились глаза. Сколько горя испытали Ольга и Андрюшка! Сколько трудностей и разочарований пришлось им пережить. Как бы они были счастливы, если бы удалось его бегство за границу. Они бы приехали к нему… А теперь он лежит тут беспомощный…

Из раздумья его вывела Майиул. Положила ему руку на голову и тихо спросила:

— Сердце болит?

— Почему так думаешь?

— Глаза твои вижу. У мужчин это только от сердца, когда его сжимает страдание. У нас, женщин, иначе. Иногда мы плачем, а сердце у нас не болит. Наши слезы легче мужских.

«Подумать только, — заметил про себя Феклистов, — как выросшая в тайге девушка может отгадывать чувства».

В чум вошёл шаман.

— Как приказал твой врач, несу тебе лекарство. Лекарство для больших начальников. Видно, выслушал Торын мои просьбы, иначе корень-человек не нашёл бы к тебе дорогу. Ты даже не знаешь, сколько сил в нём. Даже я этого не знаю. Земля, которая носит тайгу, даёт тебе силу из этого редкого корня. Он исцелит тебя. Поверь, что теперь тайга не возьмёт твоей жизни.

Феклистов был удивлён серьёзной речью шамана. О корне-человеке до сих пор ему приходилось только читать. Его поразило, какую большую надежду возлагал на действие корня фельдшер и какое почтение он вызвал у хитрого шамана.

Наступил вечер, утихли в стойбище человеческие голоса. Только время от времени лаяли собаки.

Многое изменилось за эти два месяца. Феклистов по совету фельдшера был перевезён в избу Орлова, а Майиул продолжала ухаживать за больным. Она быстро освоилась с новой обстановкой, и Орлов , на которого девушка сразу же произвела сильное впечатление, вскоре почувствовал, что с её появлением пришло в дом что-то новое, радостное. Он стал несколько застенчив и даже робок. Старался говорить непринуждённо, как всегда, но это у него не получалось. Феклистов вскоре угадал причины этой перемены и при удобном случае поговорил с Орловым.

— И на стреляного бирюка находят минуты слабости, Родион Родионович. Вижу, как ты притворяешься и подавляешь в себе то, о чём давно бы следовало сказать девушке.

— Тсс, Иван Фомич. Как можно?..

— Эх ты. Видно, что любовь делает слепыми и глухими не только глухарей, но и бесстрашных медвежатников. Неужели ты не замечаешь, что Майиул ждёт этого? Наверное, хочешь, чтобы она сама сказала тебе?

— Что вы! Ведь я намного старше её, красавцем никогда не был, а она… будто маков цвет. Да к тому же она не русская. Не слышал, чтобы где-нибудь эвенка вышла за русского.

— Все твои рассуждения выеденного яйца не стоят. Когда ты уходишь на охоту, она смотрит в окна и не может дождаться тебя. А ты застенчив, словно гимназист… И потом, думаю, что все твои опасения напрасны. Майиул православная, её братья тоже. Какие же ещё могут быть препятствия? Поверь мне, охотник, она любит тебя. Сегодня же поговори с ней!

Феклистов был прав.

В один прекрасный день перед домом старой тётки Орлова, Агафьи, зазвенели бубенцы и остановились сани. Это было редкое событие, и старуха с любопытством подбежала к окну.

— Что это — у меня мутится зрение что ли? Никак к нам.

— Будьте здоровы, тётушка, — ещё в дверях весело закричал Орлов. — Примете нас? Я привёз свою невесту.

Тётушка на минуту потеряла дар речи, а когда опомнилась от изумления, быстро заговорила.

— Здравствуйте, здравствуйте, проходите, садитесь. Слышу, кто-то к нам едет, а тут на — жених с невестой к нам пожаловали.

Тётушка посмотрела на Майиул, которая несколько смущённая стояла посередине избы, видимо, не ожидая столь шумного приветствия.

— Ну и красавицу ты выбрал, Родионушка! Дай бог каждому такую. Славная барышня, совсем особенная, мне кажется не русская…

— Меня зовут Майиул, по отцу Каундига.

Всё было сделано, как условились. Хлопоты по подготовке к свадьбе взяла на себя тётка Агафья.

• Предыдущая
• 11/45
• Следующая