Внезапная смерть игрока (часть сб.) - Эдигей Ежи - Страница 16
- Предыдущая
- 16/35
- Следующая
– Кого? Мариолу Бовери? Думаю, она не займет у нас много времени.
– Ну что ж, пусть будет Бовери. Очередность допросов не имеет принципиального значения.
На следующий день поручик появился в управлении только к полудню. Полковник Немирох успел уже вернуться с совещания и тотчас вызвал его к себе.
– Мне повезло, – докладывал Межеевский. – В архиве я попал к полковнику, который сам в годы войны состоял в «Шарых шерегах». Правда, лично не был свидетелем провала, но слышал о нем, а главное – знал, где искать нужные документы. Благодаря этому поиск материалов занял у меня всего каких-нибудь полтора часа.
– Ну и как?
– Англичанин сказал правду. Я нашел даже прежнюю его фамилию в списках «Шарых шерегов». И Станислава Лехновича тоже. По его делу действительно проводилось специальное расследование. Он оказался не виновным, и то, что рассказал англичанину, соответствует истине.
– Ну, одной заботой меньше, – удовлетворенно кивнул полковник. – А как с институтом химии ПАН? Удалось что-нибудь?
– Я договорился со своим знакомым о встрече на пять часов в кафе «Дануся».
Немирох поморщился:
– А потише места не мог выбрать? Рядом с вокзалом, всегда полно народу. И проезжих, и местных…
– Ему так удобнее, он живет под Варшавой. А из кафе до поезда два шага. Правда, он предупредил, что сегодня не сможет уделить мне много времени. Но это – ничего, главное – сказать ему, что нас интересует, пусть все разузнает. Человек он серьезный, болтать зря не станет и нас не подведет. На него вполне можно положиться.
– Прекрасно.
– Артистку вы сами будете допрашивать?
– Нет, предпочту довериться тебе. С молодой красивой особой, думаю, поручику легче договориться, чем мне, старому деду.
– Вы не одного молодого еще перещеголяете.
– Ладно-ладно, не льсти. А после допроса приходи сразу – расскажешь, что удалось узнать.
– Официальный протокол допроса оформлять?
– Решишь сам на месте, по ходу дела. Главное – побольше узнать о Лехновиче. Как-никак она прожила у него несколько месяцев и кое-что должна знать о своем женихе.
Пани Мариола заставила себя ждать целых десять минут и даже не сочла нужным извиниться за опоздание – она была уверена, что красивая женщина может позволить себе опаздывать и все обязаны ее ждать. Мариола Бовери действительно была красива, но того рода женской красотой, которую обычно принято считать вульгарной, слишком злоупотребляла всеми доступными видами косметики. Возможно, это казалось бы уместным перед кинокамерой или вечером в ресторане, но никак не днем и тем более в здании управления милиции.
Вопреки инсинуациям жены адвоката, пани Янины Потурицкой, актрисе на самом деле было всего лишь двадцать пять лет. С образованием, правда, дело обстояло хуже. Театральное училище ей даже не снилось. Аттестата зрелости, «ввиду плохого состояния здоровья», получить тоже не удалось.
Мариола ничего не имела против ведения протокола, хотя визит в управление милиции склонна была считать скорее как дружескую встречу.
– Как я рада, – щебетала она, – беседовать с вами, а не с этим старым полковником. Надулся, как индюк, и думает кого-то испугать. Такими только детей в детском саду стращать.
Поручик тактично молчал, а пани Мариола продолжала заливаться соловьем:
– Ах, как я вам завидую! Это чудесно – заниматься такой увлекательной работой! Не то что я: целыми днями десятки раз повторяю в студии перед камерой один и тот же жест. Порой до потери пульса! А режиссеры, как правило, сами не знают, чего хотят. Вот и сегодня – еле вырвалась. Просто ужас!
У Межеевского не дрогнул на лице ни один мускул, хотя ему было отлично известно, что Мариола уже довольно давно не снималась ни в одном фильме, даже в роли статистки. И не похоже было, что это положение в ближайшем будущем изменится к лучшему.
– Наша работа лишь внешне выглядит романтично. А в действительности это дотошное собирание разных сведений да возня с хулиганами, обворовавшими пивной киоск. Удовольствие беседовать с молодой, интеллигентной и красивой женщиной нам, к сожалению, выпадает редко.
Мариола ни минуты не сомневалась, что «молодая, интеллигентная и красивая женщина» – это именно она.
– Да и то нам довелось встретиться лишь по случаю трагического события на Президентской.
– Ах, это действительно ужасно. Я страшно жалею, что поддалась на уговоры Стаха и пошла к Войцеховским.
– Вы были с ними знакомы прежде?
– Нет. Очень нужен мне какой-то старый хрыч и его уродина. Если бы Лехнович так усиленно меня не упрашивал, я ни за что бы не пошла. Но в конце концов решила все-таки уступить ему на прощание.
– Что значит – «на прощание»? Вы знали, что он умрет?
Мариола разразилась смехом. Серебристым смехом, хорошо отрепетированным.
– Вы, может быть, еще подозреваете, что я его и убила? Да нет же, вы меня не так поняли. Просто он мне надоел. До невозможности.
– Да?…
– Скажу вам откровенно – это был отвратительный тип.
– Не может быть!
– Представьте себе. Просто какой-то ненормальный. Вы не поверите – он хотел мне изменить.
– Что вы говорите?! – Межеевский силился изобразить на лице выражение крайнего удивления.
– Да. И с кем бы вы думали? С одной вертихвосткой.
– Чудовищно!
– К счастью, я его вовремя раскусила. Он мне совершенно опротивел. Жадина, грубиян, никаких.приличных знакомств. К тому же болтун и хвастун. Чего он мне только не плел! Его послушать, так в Варшаве нет ни одной женщины, которая могла бы устоять перед ним. А в сущности, он ничего собой не представлял, мог лишь совращать студенток, которым нужно было получить хоть тройку на экзаменах. И ничего больше.
– Но, кажется, он был одаренным химиком? Мариола Бовери махнула рукой.
– Не знаю. Но уверена, что больше хвастался. Как обычно. У него все были дураками и только он один – гений. Его послушать, так Войцеховский ничего бы в жизни не добился, не будь его, Лехновича. Я специально пошла с ним в гости, чтобы посмотреть на этого Войцеховского. Старик, конечно, но сразу видно – в порядке. Вы обратили внимание, какой бриллиант на пальце у его Эльжбеты? Такой бриллиант и за двести тысяч не купишь. Одна вилла стоит полтора миллиона. А что Лехнович? Трехкомнатная кооперативная квартира и доцентское жалованье. Ну, подработает иногда кое-какие крохи. Я за одну главную роль в любом заграничном фильме получу столько, сколько этому пану доценту не заработать до конца своей жизни. А он еще равняется с Войцеховским. Сколько он пел мне о своих друзьях, а как дошло до дела, то оказалось, что не был знаком ни с одним режиссером даже в Польше. Прямо в глаза мне врал, что знаком с режиссером из Советского Союза. А когда я позвонила в Москву, этот режиссер сказал, что никакого пана Лехновича не знает и никогда ничего о нем не слышал.
– Но, кажется, Лехнович сделал какое-то крупное научное открытие?
– Научное открытие? Первый раз слышу. Скорее всего, он вам тоже наврал. Иначе он трубил бы об этом на всех перекрестках, а я ни словечка от него ни о каком открытии не слышала. Правда, однажды хвалился, что стоит ему шевельнуть пальцем – и все американские концерны передерутся между собой из-за него, если он захочет уйти из своего института. Но когда я сказала: ну сделай так, чтобы они передрались, он ответил, что не настало еще время. А если настанет, я, мол, еще о нем услышу.
– Лехнович получал письма из-за границы?
– Какие-то иностранные журналы приходили. Да еще разные рекламные проспекты. А больше ничего. Мой младший брат – заядлый филателист, но Стах не разрешал мне даже марки с конвертов для него отклеить. Он и'х сам собирал. Говорил, что отдает какому-то швейцару. А когда я один раз взяла с его стола одну-единственную красивую марку, кажется Мадагаскара, он устроил такой скандал, что я думала – убьет меня.
– Что ж, он был такой жадный?
– Да нет. Жадным может быть только человек богатый, а он был беден. Просто беден. Что у него было? Каких-то несчастных восемь-девять тысяч злотых в месяц. А может, и того меньше.
- Предыдущая
- 16/35
- Следующая
