Александр II, или История трех одиночеств - Ляшенко Леонид Михайлович - Страница 60

• Предыдущая
• 60/93
• Следующая

К тому же вопрос о конституционной монархии в России в XIX веке — это вопрос не только об уступках со стороны трона, но и о самостоятельности, зрелости, «политичности» дворянского общества. Именно дворянского общества, как наиболее свободного, грамотного, состоятельного и организованного. А это общество, коли называть вещи своими именами, давно продало право реально участвовать в политической жизни государства если не за чечевичную похлебку, то за нечто немногим более ценное. На протяжении всего XVIII века первое сословие активно боролось лишь за свое освобождение от обязательной государственной службы и за сохранение монополии на владение крепостными крестьянами. Жалованная грамота дворянству 1785 года удовлетворила его желания, но после ее появления выяснилось некое парадоксальное обстоятельство. Оказалось, что призывы к более энергичной службе монарху, звучавшие с трона, означали усиление зависимости самодержца от дворянства, освобождение же первого сословия от обязательной службы вело к автоматическому отстранению его от участия в политических делах и усилению единоличной власти императора. А теперь подумаем, мог ли Александр II отважиться на то, чтобы вместе с крепостным правом отнять у этого сословия еще и право не служить, дарованное Екатериной II, причем дарованное по настоянию самого дворянства?

Может быть, именно поэтому проекты, хотя бы отчасти напоминавшие конституционные, воспринимались им с обидой, недоверием, страхом (во всяком случае, император всегда мог сделать вид, что им движут именно эти мотивы). Что же касается страха, то боялся он отнюдь не за себя. В 1862 году П. А. Валуев записал свою беседу с Александром II: «Государь долго говорил о современном положении дел и о моих предложениях насчет преобразования Государственного Совета. Он повторил однажды уже сказанное, что противится установлению конституции не потому, что дорожит властью, но потому, что убежден, что это принесло бы несчастье России и привело бы к ее распаду». Этот разговор не помешал Валуеву через год подать монарху записку с предложением созвать съезд государственных гласных (депутатов) и наделить его законосовещательными правами. В 1866 году великий князь Константин Николаевич посоветовал брату учредить совещательное собрание из 46 лиц: 35 представителей губернских земств и 11 — от крупных городов. Оба проекта остались, и мы можем догадаться почему, без высочайшего ответа.

Потребовались тяжелые испытания, война правительства с революционным народничеством не на жизнь, а на смерть, чтобы «верхи» начали осознавать необходимость политических изменений в стране. Еще в 1865 году Валуев записал в своем дневнике: «Что и кто теперь Россия? Все сословия разъединены. Внутри них разлад и колебания. Все законы в переделке. Все основы в движении... Один государь теперь представляет и знаменует собой цельность и единство империи. Он один может укрепить пошатнувшееся, остановить колеблющееся, сплотить раздвоившееся...» Как вам кажется, чего в этих словах больше: политического расчета или веры в чудо, которое должно было быть явлено императором, в чудо, которому не оказалось места в реальной жизни? Гораздо более трезво оценивал ситуацию в 1879 году Д. А. Милютин: «Действительно нельзя не признать, что все государственное устройство требует коренной реформы снизу доверху. К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже квартального.»

Ну а Александр II, он-то мог подняться выше точки зрения полицейских чинов? В 1880 году германский император преисполненный, видимо, родственных чувств, обратился к своему племяннику в России с тем, чтобы предостеречь его от введения в стране представительного правления. Александр Николаевич ответил, что «не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки». Вскоре самодержцу вновь пришлось произвести переоценку ценностей. В том же 1880 году провозглашенный диктатором России, а затем назначенный министром внутренних дел генерал М. Т. Лорис-Меликов представил императору проект конституции собственного сочинения.

Граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов являлся в петербургском «свете» и в рядах столичной бюрократии фигурой совершенно случайной. Он сам рассказывал друзьям, что его отец был человеком полудиким, едва умевшим подписать по-армянски свою фамилию. В 11 лет Михаила отвезли в Петербург, в «большую конюшню», как ласково называли юнкерское кавалерийское училище его воспитанники. По окончании училища Лорис-Меликов вернулся на Кавказ и стал адъютантом графа М. С. Воронцова, наместника в этом регионе и командующего Кавказским корпусом. Михаил Тариелович приобрел всероссийскую известность во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, когда возглавляемые им войска держали фронт против турок на Кавказе и взяли ряд стратегически важных крепостей.

Вскоре после окончания войны его бросили на борьбу с эпидемией чумы, вспыхнувшей под Царицыном. Он не только успешно справился с эпидемией, но и вернул в казну часть суммы, отпущенной на борьбу с болезнью, что в столичном «свете» сочли оригинальничанием и желанием обратить на себя внимание властей. После этого с генералом начинают происходить волшебные приключения в духе арабских сказок тысячи и одной ночи. Абсолютно неожиданно для всех Лорис-Меликов был назначен диктатором Харьковской губернии, самодержавным повелителем 12 миллионов человек. У него и здесь дела пошли лучше, чем у его коллег — генерал-губернаторов других регионов. Он не высылал «подозрительных» вагонами, как Э. И. Тотлебен в Одессе, и не надеялся лишь на увеличение количества полицейских чинов и их агентов, как И. В. Гурко в Петербурге. Михаил Тариелович постарался привлечь на свою сторону харьковское общество, чтобы выбить почву из-под ног революционеров, лишить их моральной и материальной поддержки публики. И он добился своего, в горячем 1879 году в харьковском крае не было произведено ни одного покушения против представителей местных властей.

После успехов в Харькове Лорис-Меликов был вызван в Петербург. Дело в том, что, когда здесь зашла речь о необходимости назначения всероссийского диктатора для борьбы с террористами, Д. А. Милютин предложил кандидатуру везучего генерала. Ее поддержали наследник престола великий князь Александр Александрович и его дядя, великий князь Константин Николаевич. По словам самого Лорис-Меликова: «Ни один временщик — ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев — никогда не имели такой всеобъемлющей власти». Общество по-разному восприняло возвышение генерала: кому-то он казался «спасителем отечества», «диктатором сердца», кому-то — «ближним боярином Мишелем I», «лисьим хвостом и волчьей пастью». Оценки хлесткие и запоминающиеся, но на самом деле все оказалось гораздо проще.

Лорис-Меликов был человеком терпимым, убежденным сторонником постепенного, но неуклонного прогресса (в чем он сходился с императором Александром II), обладал здравым смыслом и большим житейским опытом. Однако он плохо знал ситуацию в коренных губерниях России и особенности их социально-экономической структуры. О народе, то есть крестьянстве, он судил по солдатам, кавказским горцам и художественной литературе (особенно уважал произведения Л. Н. Толстого). Кроме того, граф не имел широкой поддержки в «верхах», а значит, слабо представлял себе расстановку сил в Зимнем дворце и вокруг него. Это не помешало ему в феврале 1881 года заявить: «Если моя власть продолжится, то не пройдет и трех месяцев, как в России заговорят о конституции». И слово свое он сдержал, о конституции действительно заговорили.

Замысел генерала состоял в создании временных подготовительных комиссий (подобных Редакционным комиссиям конца 1850-х годов). Помимо чиновников, в них должны были войти представители земств крупнейших губерний России. Задачу комиссий составляли выработка новых законов, корректировка крестьянской и земской реформ, решение некоторых финансовых вопросов. Подготовленные проекты предлагалось внести в Общую комиссию, также состоявшую из представителей чиновничества и земств. Одобренные ею проекты поступали на утверждение Государственного Совета и императора.

• Предыдущая
• 60/93
• Следующая