Джоконда улыбается ворам - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/67
• Следующая

При любом раскладе полиции следовало проверять каждый сигнал, благо что ввиду важности дела министерство внутренних дел сумело выделить в распоряжение комиссара дополнительные силы. Особое внимание следовало обращать на заявителей, лично пришедших в полицию.

За прошедшие дни в сыскной полиции была проведена большая работа. Под подозрение попало семнадцать человек, уволенных из Лувра, – вполне подходящий повод, чтобы кражей картины досадить администрации музея. Но после тщательнейшей проверки было установлено, что ни один из сокращенных сотрудников не подходит на роль главного злодея Франции.

– Недели три назад в «Квадратный салон» пришел молодой светловолосый человек с голубыми глазами, – ровным голосом заговорила мадам. – Вы даже представить себе не можете, с каким вожделением он смотрел на полотно «Моны Лизы»! В его глазах было столько страсти! Ни до того, ни после я не видела, чтобы человек мог так взирать на картину. Мне казалось, что он готов был проглотить ее живьем. Он приходил почти каждый день и все время смотрел на нее, делал какие-то наброски. Но дня за три до ограбления он вдруг пропал. Тогда я особенно не обратила на это внимание. Согласитесь, какие только люди не подходят к картине.

– Да, мадам.

– Среди них немало экзальтированных личностей и просто ненормальных, но вот этот случай, как мне кажется, из разряда особенных.

Инспектор уныло посмотрел на посетительницу. Всего лишь домыслы и никаких конкретных доказательств. Подле «Моны Лизы» всегда находится немало людей с самым разным темпераментом, и если присмотреться к ним повнимательнее, то можно было бы отметить, что у половины из них при созерцании картины глаза делаются безумными. Если бы за расширенные зрачки сажали в тюрьму, то заключенных в казематах пришлось бы складывать штабелями, иначе не нашлось бы места! Немало было и таких, что бросались перед «Моной Лизой» на колени, признавались ей в любви, совершенно забывая о том, что перед ними неодушевленное полотно. Некоторые из них в экстазе простаивали перед картиной часами, и даже окрик охраны не способен был вывести их из транса.

Именно такие экзальтированные личности возмущались, когда «Мону Лизу» неожиданно спрятали под стекло. Надо признать, что они своего добились, вскоре стекло убрали, но когда один из обезумевших поклонников попытался порезать картину ножом, «Джоконду» вновь укрыли. Похоже, что уже навсегда! Созданная более четырех веков назад, «Мона Лиза» выглядела немыслимо современно, хотя от того времени мало что осталось, вот разве что отдельные храмы и немногие руины. Картина обладала невероятной магией, она просто притягивала к себе разного рода безумцев. Вокруг нее постоянно бушевали какие-то страсти, случались громкие скандалы. Казалось невероятным, что она продолжала будоражить воображение.

– Понятно, – стараясь скрыть разочарование, произнес инспектор. – Вы могли бы описать этого человека, мадам?

– Описать трудно, – призналась смотрительница. – Вот если бы я его увидела, тогда другое дело.

– Хорошо, попробуем что-нибудь придумать. Составим словесный портрет, а там будет видно. Дежурный! – громко крикнул инспектор Дриу, а когда на его зов появился полицейский, распорядился: – Вот что, Роберт, позови ко мне полицейского художника. Попробуем нарисовать портрет предполагаемого преступника. В этом, мне кажется, что-то есть.

Вскоре появился дежурный с мужчиной, одетым в штатский костюм. Был он высок, с унылой вытянутой физиономией и производил впечатление человека, которого только что подняли с постели.

– Вот что, Мюррей, попробуйте нарисовать с этой милой дамой портрет предполагаемого преступника. – Повернувшись к смотрительнице, он спросил: – Мадам, припомните, какой формы у него была голова: круглая, вытянутая, может быть, грушевидная…

Поразмыслив с минуту, смотрительница уверенно произнес:

– Думаю, что круглая, господин полицейский.

– Вы хотите сказать, как арбуз?

– Ну-у, может быть, слегка удлиненная.

Полицейский художник нарисовал правильный овал.

– Так подходит?

– Вполне.

– А теперь давайте подумаем, какой у него был лоб: высокий, низкий, какие на нем были морщины? А вы, господин художник, покажите даме возможные варианты.

– Взгляните, мадам, – раскрыл полицейский художник перед смотрительницей альбом с нарисованными лбами.

Полистав его, женщина выбрала:

– Скорее всего, этот.

Через полтора часа совместных усилий был нарисован портрет молодого человека лет тридцати. Тонкие, слегка капризные губы, складывавшиеся в жесткую прямую линию, свидетельствовали об упрямом характере; острый подбородок с глубокой ямкой посередине намекал на чувственность, а высокий выпуклый лоб с гладко зачесанными назад волосами был показателем интеллектуальности.

Кем мог быть запечатленный человек? Да кем угодно! От преуспевающего живописца до маньяка, уничтожающего величайшие полотна.

– Значит, вы говорите, похож? – вновь спросил художник у смотрительницы.

– Очень, – с восхищением протянул старуха. – Даже не знаю, как вам это удалось, вот только, может быть, нос немного поуже у него, а горбинка посередке поменьше.

– Сейчас исправим, – ответил художник и, забрав портрет, принялся вносить изменения.

Отчего-то нарисованное лицо приобрело некоторую аристократичность. Но именно человек с таким выражением глаз был способен на дерзкий поступок.

– Лучше? – спросил инспектор.

– Значительно, – согласилась смотрительница. – Вам удалось даже схватить его взгляд.

Рассматривая портрет, инспектор не мог избавиться от ощущения, что ему прежде доводилось сталкиваться с этим человеком. Вот только он никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах.

– Сделаем вот что, – обратился инспектор к художнику, – размножьте этот портрет, пусть он будет у каждого полицейского. Не уверен, что это может принести какие-то плоды, но попробовать все-таки стоит.

Марсель Габе проживал в доме баронессы Грюневальд, весьма экстравагантной женщины, наделенной недюжинной коммерческой хваткой. Квартиры в родовом доме баронесса поделила на многие клетушки, которые сдавала художникам, успевшим как-то заявить о себе; состоятельным провинциалам, желавшим покорить столицу исключительными талантами; артистам небогатых театров; журналистам, спешащим ошеломить мир своим остроумием. Среди жильцов встречались начинающие писатели, сумевшие вкусить первый литературный успех. Весьма разношерстная публика!

В его коридорах устраивалась личная жизнь, заключались браки, рушилось супружество. Для некоторых дом баронессы был перевалочным пунктом к успеху, откуда жильцы съезжали в дома с консьержками, а то и в собственные особняки. Для других это был потолок их жизненного успеха, о котором они будут вспоминать всю последующую жизнь, а для третьих – шаг назад, за которым последует еще более стремительное падение.

Баронесса Грюневальд была женщиной весьма передовых взглядов, а потому нередко закрывала глаза на некоторые шалости своих подопечных в виде разбитых стекол во время пьяных ссор. Не шибко бранилась, если постоялец не платил с полгода (с кем не случается, возможно, именно сейчас у него временные трудности). А с некоторых, веря в их талант, она могла и вовсе списать долги, полагая, что со временем бывшие жильцы прославят ее заведение. Чутье у нее было немыслимое (надо признать, что она редко ошибалась в своих наблюдениях): впоследствии некоторые из жильцов наносили ей визит уже в качестве парижских знаменитостей, приезжая в собственных тяжелых экипажах, запряженных шестеркой лошадей и в сопровождении многочисленных слуг.

Так что каждого из них баронесса знала лично и опекала, как хлопотливая клуша, если кому-то угрожала серьезная опасность. В общем, жильцам с баронессой невероятно повезло.

Не теряя времени, инспектор Дриу в сопровождении нескольких полицейских направился прямо к ней. Уже подходя к зданию, он попридержал Андре и строго спросил:

• Предыдущая
• 36/67
• Следующая