Джоконда улыбается ворам - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 64
- Предыдущая
- 64/67
- Следующая
На огромном столе прямоугольной формы лежало полотно Жана Батиста Греза «Рукодельница». Юная особа наматывала клубок, и котенок, сидевший рядом, поигрывал натянутой ниткой. В какой-то момент Джону Моргану показалось, что клубочек выскользнет из рук девушки. Однако этого не случилось, гибкие тонкие пальчики продолжали тянуть длинную тонкую нить.
– Разделяю ваше мнение, господин Морган, – улыбнулся Перуджи.
Джон Морган был крупным полноватым мужчиной немногим более семидесяти лет с пышными усами. Короткая прическа из хорошо уложенных седых волос придавала его внешнему виду благообразность и делала его похожим на университетского профессора или преуспевающего адвоката. Одет он был в темно-синий сюртук с широкими отворотами, под которыми пряталась тугая жилетка, стягивающая выпирающий живот. На крючке, на уровне второй пуговицы висели черные очки с круглыми стеклами, сцепленными между собой короткой золотой дужкой (пожалуй, единственная деталь, указывающая на его богатство). Под белым коротким воротником черный галстук, повязанный большим тугим узлом. Ничто в нем не указывало на то, что он является едва ли не самым могущественным человеком Америки.
– Эту картину я повешу в своем кабинете.
Винченцио Перуджи знал, что в кабинете банкира висели две картины Рафаэля Санти и одна Фра Бартоломео, для девушки с клубком весьма подходящая компания.
– Думаю, что мадемуазели в окружении мужчин будет не скучно, – едва усмехнувшись, промолвил итальянец.
– Тоже надеюсь, – буркнул Морган. – Кажется, я обещал тебе за эту картину сто тысяч франков?
– Именно так, господин Морган, – охотно отозвался Перуджи.
Выдвинув верхний ящик стола, капиталист вытащил из него пачку денег и положил перед Винченцио.
– Здесь сто тридцать тысяч, Винченцио. Остальные тридцать тысяч можешь рассматривать как премиальные за хорошо исполненную работу.
– Вы очень щедры, господин Морган, – сказал Перуджи, забирая деньги.
Банкир энергично рассмеялся.
– Знаешь, как меня называют акционеры? – неожиданно спросил банкир.
– Не имею чести знать, господин Морган.
– Они называют меня крохобор! А еще задницей и скупердяем! Представь себе, что это еще не самые обидные эпитеты.
– Они вас не знают так хорошо, как я, господин Морган.
Джон Морган ядовито произнес:
– Это уж точно! Откуда же им знать, что глава уважаемого банкирского дома, быть может, самого могущественного в мире, нанимает грабителей, способных выкрасть для него картины из самых охраняемых музеев мира! При этом он рискует деловой репутацией всего лишь для того, чтобы пополнить свою частную коллекцию, которую и увидят лишь единицы…
Винченцио Перуджи сохранил серьезность. Банковская империя семьи Морганов широко разрослась по обе стороны Атлантического океана и являлась едва ли не самой могущественной в мире. Трудно было назвать область, где они не проявили бы своего интереса. Они занимались многим: от строительства железных дорог до продажи оружия, а его личная коллекция произведений искусства, находящаяся в Париже, должна была, по замыслу, придать дополнительный блеск его империи.
– Так вот я хочу тебе сказать, Винченцио, во многом мои служащие правы, – продолжал банкир. – Если бы я не умел считать деньги и разбрасывался ими направо и налево, тогда бы я не сумел создать империю, равной которой еще не было в мире! Тогда в моей коллекции не было бы великих картин. Кстати, ты знаешь, кто был моим прапрадедом?
– Не имею честь знать, господин Морган, – чуть помедлив с ответом, ответил Винченцио.
– Он был английским пиратом! – Неожиданно развеселившись, он добавил: – Генри Морган… Известный под кличкой Жестокий. Позже он сделался вице-губернатором на острове Ямайка. Именно с него пошло наше семейное могущество. Так что грабеж у Морганов в крови. Во мне тоже течет его дурная кровь, поэтому тебе не стоит особенно удивляться. А потом, что же тут поделаешь, если я привык окружать себя красотой. Кстати, тебе приходилось лицезреть мою коллекцию?
– Не доводилось, господин Морган, – отозвался Перуджи.
– Тогда пойдем, я устрою для тебя небольшую экскурсию.
Джон Морган вошел в приемную и сказал секретарю:
– Вот что, Гарри, повесь эту картину в моем кабинете. Уверен, в окружении мужчин прелестная рукодельница не заскучает и будет смотреться обворожительно.
Молодой, лет тридцати пяти, с густой черной шевелюрой и бледно-голубыми глазами, невероятно деятельный, с неистощимой энергией, секретарь являлся одним из наиболее доверенных людей магната. Перуджи было известно, что именно ему Джон Морган доверял урегулирование наиболее щекотливых дел. А их в огромнейшей империи Моргана набиралось немало!
– Слушаюсь, сэр! – охотно отозвался секретарь.
По длинному коридору с высокими окнами по левую сторону прошли в просторный зал, увешанный картинами.
– Взгляни сюда, Винченцио, – показал Морган на картину, висевшую в центре экспозиции. – Это Рафаэль Санти, «Орлеанская Мадонна», не правда ли, она прекрасна!
– О, да, господин Морган! – живо отозвался Перуджи, задержав взгляд на красивом лице мадонны.
– А вот эта картина Андреа дель Сарто «Мадонна с гарпиями». Уверяю тебя, Винченцио, у меня одна из лучших частных коллекций в мире. С ней может соперничать разве что «Метрополитен-музей», – лукаво улыбнулся банкир.
Шутка была оценена. Винченцио Перуджи едва удержался, чтобы не расхохотаться: Джон Морган был президентом «Метрополитен-музея» и главным его спонсором, и многие произведения искусства, что не нашли места в его личной коллекции, были отправлены за ненадобностью за океан.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, господин Морган.
– В моей коллекции представлен практически весь Ренессанс Европы, и я очень горжусь этим. Таких картин не встретить ни в одном музее мира. А эта картина Ханса Мемлинга «Святая Урсула в Риме». Обрати внимание, с какой точностью прописаны лица и складки на одежде верующих.
Джон Морган великолепно разбирался в искусстве, останавливаясь перед полотнами, он заставлял обращать внимание на детали, известные разве что узкому кругу специалистов. Чувствовалось, что предпринятая экскурсия доставляет ему удовольствие не меньше, чем самому Винченцио.
Вышли в просторный зал, где были развешаны полотна итальянского Ренессанса.
– А это что? – показал Винченцио Перуджи на свободное место. – Здесь висела какая-то картина? Сейчас она на реставрации?
– Нет. Это место для «Моны Лизы», – спокойно ответил Джон Морган.
– Вы собираетесь приобрести копию? – спросил Перуджи, зная о существовании, по крайней мере, трех великолепных копий «Джоконды».
Банкир скупо улыбнулся:
– Дорогой ты мой Винченцио, неужели я похож на человека, который приобретает имитации? Нет, я говорю о подлиннике!
– Но это же невозможно! – опешил Перуджи. – «Мона Лиза» висит в Лувре. Вряд ли правительство Франции продаст вам когда-нибудь эту картину! Скорее всего, они готовы будут уступить вам часть своих колоний в Африке, чем это полотно.
– Ты меня удивляешь, Винченцио, а кто говорит о продаже? – пожал банкир плечами. – Конечно же, они ее никогда не продадут. Поэтому я предлагаю тебе украсть «Мону Лизу»!
– Кхе-кхе… Украсть «Мону Лизу»?! – невольно поперхнулся Перуджи.
– А что тебя, собственно, смущает? – удивился банкир. – Ты ведь не удивлялся, когда крал для меня картины Жака Батисты. Чем же эти полотна отличаются от картин Леонардо да Винчи?
– Для французов «Мона Лиза» – такая же национальная святыня, как сам Лувр. Уверен, что ее охраняют не меньше, чем золотые запасы страны.
– Послушай, господин Перуджи, мне бы не хотелось слишком много рассуждать на эту тему. Я делаю тебе заказ, причем весьма хорошо оплачиваемый. Если тебе не по силам провернуть это дельце, тогда мне просто нужно искать другого человека, кто сумеет это сделать. Или, как я понимаю, ты просто набиваешь себе цену? – прищурился банкир. – Что ж, готов обсудить. В какой-то степени мы деловые партнеры.
- Предыдущая
- 64/67
- Следующая
