Как проср.ли СССР - Кремлев Сергей - Страница 23

«…Не то все пишется, что обязательно нужно бы. Получается все у меня не так, неконкретно, неорганизованно в этой последней записке. Трудно работать, но я попробую продолжать еще. Пишешь, и все время возвращается мысль: как ты попал в лагерь врагов, как ты пошел против своей страны, как ты оказался по ту сторону баррикад…»

Итак, Якир был виновен и сознавал это, запоздало раскаиваясь в том, что он совершал. Но эти подлинные предсмертные признания Якира на июньском пленуме оглашены, естественно, не были. И надо ли разъяснять – почему?

Однако тогда лгал ведь не только Жуков, лгали все «обвинители». Вот что говорил некто Дудоров, в 1941–1946 гг. начальник Главтермоизоляции НК стройматериалов, потом – начальник Главгипса, в 1950 году – секретарь парткома Минпромстройматериалов и т. д., а в момент Пленума – министр внутренних дел СССР.

«Известно, что только после ареста Берии активно развернулись работы по водородному оружию и было обеспечено испытание водородной бомбы уже в августе 1953 года».

Работы по водородному оружию под руководством Берии, к которым начальника Главгипса Дудорова близко не подпускали, активно велись уже с конца 40-х годов, и испытание 12 августа 1953 года водородной бомбы РДС-6с стало результатом в том числе и огромных усилий Берии. Но, что особенно грустно, четыре года назад те же люди в том же зале обвиняли Берию в прямо противоположном. Например, Малышев, в 1953 году министр среднего машиностроения, на «антибериевском» Пленуме ЦК в июле 1953 года, заявлял:

«Товарищ Маленков говорил, что он (Л. П. Берия. – С. К.) подписал очень важное решение об экспериментах с водородной бомбой. Мы начали копать архивы и обнаружили, что он подписал целый ряд крупнейших решений…»

Да, в 1953 году Маленков смалодушествовал и стал одним из неправых судей Берии. Теперь прошлая непринципиальная политика Маленкова, а также Молотова и Кагановича била бумерангом по ним самим.

Маленков выступал из них троих первым, и его выступление оказалось вяловатым, хотя и не во всём. Когда речь зашла о репрессиях 1937 года и прочем подобном, Хрущёв подал реплику, что, мол, и я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик, на что Маленков ядовито бросил: «Ты у нас чист совершенно, товарищ Хрущёв», а позже прибавил: «Ты умеешь накалить обстановку, чтобы критику снять с себя».

Над Маленковым откровенно глумились. Средней руки партийный функционер Кириленко взялся учить одного из лидеров партии большевиков истории партии, а «голоса из зала» вопили в адрес Маленкова: «Мы его с трибуны снимем», «Вы юлите на Пленуме», «Пусть дело говорит. Будет крутить – с трибуны стянем» и т. д. А ведь Маленков говорил как раз «дело»:

«Никакой катастрофы от критики действий, методов руководства любого отдельного лица не произойдёт. При ином подходе можно скатиться к порядку, при котором ростки нарушения принципа коллективного руководства дадут такие всходы, что потом будет поздно исправить их. (Шум в зале)

Речь идёт об опасности извращения в работе занимающего пост Первого секретаря ЦК, независимо от того, кто стоит на этом посту…

…Нельзя допускать, чтобы судьбы руководства партией и страной… зависели от случайностей, происходящих от невыдержанности характера и вообще от личных недостатков кого бы то ни было…»

«Голоса» в ответ рявкнули: «Это декларация». А когда Маленков закончил, Хрущёв, как будто повестка дня и порядок выступлений не были определены при открытии Пленума, «попросил» членов Пленума «подсказать» ему, кого заслушивать следующим. Ранее было решено, что заслушивать будут вначале Маленкова, потом Молотова, потом Кагановича и т. д. Но вот как вышло реально (далее – извлечения из стенограммы):

«Голоса. (в «ответ» на «вопрос» Хрущёва. – С. К.). Кагановича.

Каганович. Приняли Молотова, я не совсем подготовлен.

Голос. Четыре дня готовились.

Каганович. До того, товарищи, как я начал говорить, вы уже прерываете. Мне трудно говорить.

Голос. Не прикидывайтесь.

Каганович. Я не прикидываюсь…

<…>

Каганович. Как бы вы тут ни допрашивали, ни шумели, я категорически отрицаю какой бы то ни было сговор…

…Мы собрались в конституционном порядке, без каких либо нарушений правил, обсудили вопрос… Было предложение ликвидировать пост Первого секретаря, но никакого предложения не было о том, что тов. Хрущёв вообще не будет в секретариате…

Голос. Кто вам дал право определять работу тов. Хрущёва?

Каганович. Любой член Президиума ЦК, любой член ЦК может думать о работе другого товарища, и дано право высказывать своё мнение. Я высказал своё мнение. Вы можете принять или отклонить… Я своё мнение высказал. Это моё право. Я буду отстаивать это право.

…Вы поймите, товарищи, я не понимаю характера обсуждения. Если вы хотите разобраться в вопросе, так вы выслушайте нас до конца…»

Но кому нужны были в этом зале доводы Кагановича? Например, Каганович сослался на устав партии и сказал, что если из 11 членов Президиума ЦК 7 членов высказали определённое мнение, то разве это «групповщина»? «Любого юриста, – продолжал Каганович, – любого законника, любого разумного человека пригласите, и он скажет, что семь из одиннадцати – это большинство, а не группа».

В ответ некий «голос» под одобрение зала заявил: «Нет». И чему удивляться! Ведь хрущёвцы уже готовились наляпать на трёх членов Президиума ЦК клеймо именно «антипартийной группы».

Кагановича перебивали, сбивали, его прямо оскорбляли выкриками: «Какое наглое выступление» и т. д., но бывший сталинский «железный» нарком держался стойко. Он говорил так (по стенограмме):

«Каганович…Лозунг – догнать и перегнать Америку. Это большой лозунг. ХХ съезд партии дал указания на сей счёт… Но догнать и перегнать капиталистические страны – это требует баланса и по каким отраслям: догнать и перегнать по металлу, догнать и перегнать по меди, догнать и перегнать по машинам, догнать и перегнать по сельскому хозяйству и т. д. У нас национальный доход один, он распределяется между отраслями.

Косыгин. Почему вы испугались?

Каганович. Я не испугался… Если нужно перейти к новой позиции, то тогда нужно подсчитать. Товарищи, ведь нужны корма, а мы режем годовалых, потому что нечем кормить. Если были бы корма, то мы не убивали бы годовалых. (Смех) (Да, этот крик здравого смысла вызвал у присутствующих только смех! – С. К.)

Голос. Вы не знаете дела.

Каганович. Допустим, не всё знаю…

Хрущёв. Ты говоришь больше часа.

Каганович Из них три четверти говорили вы. Я, член ЦК, первый раз выступаю в роли допрашиваемого. Я политически подхожу к вопросу… Крепите партию, не разжигайте, не поджигайте…»

А ему смеялись в лицо и барски обрывали. Однако Каганович тогда произнёс прозорливые слова:

«Мы развенчали Сталина и незаметно для себя развенчиваем 30 лет нашей работы, не желая этого, перед всем миром. Теперь стыдливо говорим о наших достижениях, великой борьбе нашей партии, нашего народа…»

Куусинен, между прочим, утверждал на Пленуме обратное – мол, «иностранные товарищи нас поняли». Куусинен обливал грязью «антипартийную группу» и расхваливал Хрущёва:

«Они недовольны политикой, которую тов. Хрущёв с большим успехом проводит как в области экономического развития нашей страны, так и в руководстве внешней политикой… хотя впоследствии неоднократно оказывалось, что инициатива тов. Хрущёва приводила к замечательным успехам…»

Выступление Кагановича могло бы заставить задуматься любую мало-мальски объективную и непредубеждённую аудиторию, но ведь здесь всё было иначе.

Наиболее же весомо и достойно выступил Молотов. В этом зале он был чуть ли не единственным, кто имел полное право называть себя сотрудником и соратником Ленина. Это могли сказать, кроме него, но с меньшим основанием, чем он, только Ворошилов, Микоян, да ещё разве что Каганович. И вот Молотов, уже в дни Октября игравший немалые роли, был то и дело оскорбляем на Пленуме заурядными функционерами, однако свою линию гнул твёрдо и сбивать себя не давал. Когда хрущёвец Полянский по поводу давнего решения ЦК заявил, что это, мол, «бумажка», Молотов ответил просто: «Я считаю решение ЦК не бумажкой»… В ответ на выходку другого хама заметил: «Я защищаться считаю ненужным от таких выходок».