Кир Великий. Первый монарх - Лэмб Гарольд - Страница 30

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая

Крез наблюдал из своего высокого дворца — «орлиного гнезда», — как долина под ним превращалась в пастбище Кира. Покрытые садами окрестности не охватило пламя, с порогов домов не лилась кровь, пленников не связывали вместе группами, будто рабов — как во время вторжения киммерийцев. Захватчики действовали, словно забыв о войне. Они устраивали скачки на обширном поле, взбирались на уступчатые горные склоны и помогали местным селянам собирать последние осенние остатки урожая винограда. В то же время они не обращали внимания на кувшины с вином в лавках и наполняли собственные сосуды чистой проточной водой из Пактола.

Встревоженный Крез услышал, что его враги исполняли на берегу реки один странный ритуал. Построив там два каменных алтаря, они зажгли на них огни, и жрецы в белых войлочных капюшонах, поддерживавшие пламя тополиными ветками, прикрывали очаги, когда совершали символические возлияния воды и меда. Доставленный во дворец пленный каппадокиец рассказал лидийцам, что жертва приносилась водной богине Анахите, которую почитал Кир.

Тогда Крез был вынужден совершить собственный ритуал. Разумеется, и в лидийских землях Великая богиня была всемогуща, ей поклонялись как Артемиде, носительнице лука, женскому воплощению Аполлона, или в образе Кибелы, матери-земли. Во дворце Креза в ее святилище служили евнухи и жрецы в женских платьях. В этом святилище жены и наложницы Креза откладывали в сторону свои покрывала, чтобы помолиться и поболтать вдали от ушей супруга. Эта богиня, защитница его женщин, могла обладать большим могуществом, чем он предполагал. Крез приготовил символическую жертву в открытом дворе перед портиком святилища. Он приказал рабам сложить погребальный костер из сухого дерева, прослоенного ветками кустарника, и объявить, что он намеревается принести в жертву себя самого, если его врагам удастся пробраться в город. Он не хотел, как престарелый Приам, ждать, пока его сразит солдатский меч.

А евнухам он повелел предать смерти всех его жен и наложниц, как только запылает погребальный костер.

Несмотря на то что ему приходилось искать божественной поддержки, Крез успокаивал себя логическими построениями. Если спартанские и египетские флотилии не прибудут вовремя, чтобы снять осаду Сард, городские стены могут выстоять против неприятеля. Если падет внешний город, то неуязвимым для врага может оказаться дворец на возвышении над рекой. И к тому же он всегда мог бежать. Мысль о возможном бегстве принижала Креза до уровня жалкого раба и причиняла ему страдания.

Дни Креза проходили в мучительной борьбе с самим собой.

Однако через две недели пришла катастрофа, непосредственно вызванная спокойствием, воцарившимся на городских стенах.

Как-то в сумеречный, ветреный день дворцовый часовой проходил вдоль внешнего парапета. Он наклонился заглянуть через его край, и шлем слетел с его головы, запрыгал по скале и застрял внизу на расстоянии нескольких копий. Поскольку строения дворца венчали верхнюю точку Сард, на крутом утесе, обрывавшемся к самой реке, стены отсутствовали. Лидийскому часовому стало жаль шлема, поэтому он положил оружие на землю и полез за ним вниз, легко находя опоры для ног на пологих камнях. Подобрав шлем, он вскарабкался обратно. Один воин-мард, осматривавший окрестности города внизу, с интересом наблюдал за часовым и сделал вывод, что там, где может забраться один человек, сможет и другой. Будучи сам родом из горных мест, этот мард быстро убедился, что по пологому утесу можно подняться, если вырезать в нем несколько ступенек. А где сумеет пройти один, пройдет и сотня.

Все это мард объяснил своему военачальнику, а тот отвел его к Гарпагу. Стоит попробовать, решил Гарпаг; в случае неудачи они потеряли бы не более двадцати человек, а захват башни дворца с лидийским царем, возможно, заставит сдаться весь город. Первого, кто совершит восхождение, Кир обещал наградить.

В тишине следующего вечера воины-марды взобрались на вершину и, распластавшись вдоль парапета, сбросили вниз веревки, чтобы помочь подняться остальным. Прошло какое-то время, прежде чем лидийские часовые, уделявшие утесу недостаточное внимание, заметили чужих воинов, входивших во дворец. В царских покоях, все еще освещенных заходящим солнцем, поднялся шум, и зазвенело оружие. Треск разгоравшихся факелов, вопли женщин и панический топот перепуганных рабов заполнили коридоры. Когда Крез со своей знатью поспешил во двор, вспыхнул погребальный костер, послушно зажженный согласно его распоряжению.

Нерешительность охватила его, мучительно сжав в своих крепких тисках. Он знал, что евнухи уже спешили к дверям женских покоев, вытаскивая на ходу ножи; вокруг него, разинув рты, столпились слуги. Ему не удавалось выговорить слов команды. Придворные закричали на вооруженных людей, гуськом проходивших мимо, а затем завопили снова, когда оказалось, что это были персы в своих странных шапочках. В этой неразберихе Крез услышал взывавший к нему скрипучий голос и понял, что это глухонемой сын, вцепившийся в его руку, издавал бессмысленные звуки.

Сражение вокруг было таким же нереальным, как сон. Крез поднял руки и стоял неподвижно. Евнухи-стражи побросали оружие. Персидские воины, заметив пылающий костер, растащили его топорами и залили водой.

Так пала крепость Сард после битвы, которая вряд ли заслуживала этого названия. В последующие годы греческие поэты приукрасили ее легендой о Крезе, пожертвовавшем собой на костре, хотя некоторые добавили эпизод с выходом на сцену Аполлона, который из сострадания вызвал дождь и тем спас Крезу жизнь.

На следующий день, как и предчувствовал Гарпаг, нижний город открыл ворота. Группа благородных мидян и персов поднялись по ступеням внутреннего двора. Выйдя на галерею, они остановились полюбоваться видом. На пороге стоял Крез, одетый в церемониальное платье; он окликнул победителей и попросил не сжигать дворец после разграбления. Традиционно сопровождавшие его толмачи перевели эти слова.

Один из военачальников, загорелый и беспокойный, одетый в плащ и штаны для верховой езды, повернулся, посмотрел на Креза и спросил:

— Зачем же я буду сжигать то, что принадлежит мне?

Хотя достоверные сведения об этом отсутствуют, но затем, наверное, Крез провел их в приемный зал с редкостными картинами на мраморе и прелестно расписанными кувшинами из Каира. В библиотеке он обратил их внимание на коринфскую живопись в новом стиле — ни одной подделки. Во дворе для торжеств он подвел посетителей к огромному золотому котлу для пищи, имеющему форму никейского корабля, с Нептуном, восседающим верхом на корме, и серебряными ритонами вокруг него. Внизу, в потайной сокровищнице слитков, он открыл бронзовые двери, искусно выполненные таким образом, чтобы быстро запираться при извлечении тройного ключа. С какой-то гордостью он жестом пригласил своих покорителей брать все, что они пожелают, из блестящих брусков серебра, сплава серебра с золотом и чистого золота. Он сразу почувствовал облегчение, вообразив, что варвары, забрав драгоценные металлы, могут оставить ему живопись.

Оглядевшись вокруг, они начали смеяться словам одного из них. Видимо, они развеселились. Из-за их спин появился изменник Эврибат, тот, который скрылся с доверенными ему деньгами, приблизился к Крезу и прошептал:

— Кир Ахеменид спрашивает, почему он должен освобождать тебя от такого тяжелого бремени.

После того как Кир со своим штабом отправился обследовать городские улицы, Крез взял за руку сына и прилег отдохнуть на ложе. Мальчик заговорил, наконец, именно в день горя, как и предсказал оракул пифии. Крез напомнил себе, что должен сделать какой-нибудь необыкновенный подарок этому вещему святилищу, но затем вспомнил, что больше не может преподносить дары — ему не принадлежало ни одного таланта серебра. Как и Приам, он потерял город, бывший всей его жизнью. Хуже того, не взойдя на погребальный костер, он не смог покрыть, славой и обессмертить последние свои мгновения; поразмыслив, он убедил себя, что ему помешали персы. Затем он представил себе выдающийся мавзолей, вырубленный в скале на вершине священного Тмола, над могильными холмами его предков. Одна успокаивающая мысль прокралась в его усталую голову. Не оставалось ничего, что Крез, последний царь Лидии, мог или должен был сделать. Теперь ему не нужно было принимать решения. Что предназначено ему судьбой, он не знал.

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая