Кир Великий. Первый монарх - Лэмб Гарольд - Страница 64

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая

— Тот, кто его сделал, — воскликнул он, — рассчитывал, что он будет стоять на солнце. Редкий художник — так подчинить себе секреты света.

Поглощенный вазой, Крез казался совершенно счастливым.

— Кстати, эти оракулы в Дельфах, — спросил Кир. — Ты доверял их ответам на свои вопросы? Тогда, в Сардах?

Не выпуская из рук вазу, Крез рассмеялся.

— Даже слишком доверял, владыка мой Ахеменид. — Он нахмурился, задумавшись. — Хотя оракул предсказал, что мой сын заговорит. Теперь, по крайней мере, мы можем поговорить, он и я.

Кир осмотрел комнату, пустую, не считая нескольких предметов, которые, как и алебастровая ваза, были в большей степени красивы, чем полезны.

— Удобно ли тебе здесь? — спросил он.

Крез обдумал вопрос.

— Наверное, нет, хотя мне здесь нравится. Я целый день сижу на солнце. В Сардах солнце мучило нас, а здесь, в горах, оно нас возрождает. И посмотри, что оно творит с вазой!

Оставляя своего пленника, Кир подумал, что никогда не мог понять этого лидийца. Где бы он ни был и что бы с ним ни происходило, Крезу удавалось получать от этого удовольствие. Он не доверял оракулам, хотя и верил в них. Утешение он находил в том, что греки называли философией.

Когда, наконец, Киру удалось отправиться в Парсагарды, он поехал хорошо знакомой дорогой на Шушан. Там он с трудом узнал дворец, стоявший над рекой. Грубые стены засверкали изразцами, полы заблестели мрамором. В храме в обшитом золотом святилище стояла уродливая статуя Шушинака. Доставленные из Вавилона финиковые пальмы выстроились вдоль стен сада. Много же талантов серебра должен был вытрясти Губару из доходов Эсагилы, чтобы так украсить собственный дворец! Разгневанный Кир подумал отозвать старого эламита и заменить его Митрадатом, никогда ничего не взявшего из казны. Затем он рассмеялся.

— Каждая птица вьет собственное гнездо.

Почти два поколения Губару усиленно трудился над восстановлением Шушана и его земли. Счастливая это была страна; у крестьян появились новые железные плуги, которые Кир вырвал из монополии храма Мардука; сельские жители пускались в долгие путешествия, чтобы увидеть чудо их золотого храма. Теперь Губару мог спокойно готовиться к смерти.

Киру не пришло в голову, что мудрый эламит выполнил эту работу при помощи самого Ахеменида. Полный предчувствий, Кир направился по горной дороге в свою долину. У реки он остановил коня, чтобы послушать хорошо знакомое стремительное движение на порогах, глубоко вдохнул холодный воздух, пытаясь в брызгах падающей воды увидеть смеющуюся Анахиту. На самом деле, когда он вступил на эту укрытую территорию, усталость, скопившаяся за тридцать лет, как дремота, охватила его. Несмотря на решимость отправиться исследовать дальний восток, он не покидал этой долины еще шесть лет.

Пока эти годы не прошли, жители новой Персидской империи не понимали, что то было время нежданного мира. От Тира до Мараканды политики надеялись, что Ахеменид отправится на новые завоевания; торговцы остерегались, что вот-вот на огромной территории, по которой пролегали их маршруты, разразится бунт против правления одного человека; крестьяне в полях ожидали обычного появления всадников или — что было бы хуже, на их взгляд, — военачальника с копьеносцами, изымавших урожай царским именем. Ничего подобного, однако, не происходило. За последние шесть лет царствования Кира вавилонская хроника просто фиксировала ход времени, а иудеи, со своей стороны, описывали споры, задерживавшие строительство храма Яхве. «Каждый человек ходит только в свой дом».

Было несколько причин для этого непривычного спокойствия. Кочевники с севера пытались во владениях. Ахеменидов добыть богатую добычу — надеясь вторгнуться с появлением травы на пастбищах и уйти с последним урожаем — но были встречены опытными наездниками, не менее опасными, чем они сами. Что касается гражданских войн брата против брата или между князьями, с нетерпением ожидающими смерти царствующих отцов, то приказ Кира запрещал эти привычные конфликты. К тому же не осталось даже трона, за который стоило бы драться, кроме его собственного. Защитник каждой страны был назначен Ахеменидом и его чин не передавался по наследству. В беспокойном Вавилоне после отставки старого Губару наследник Камбис правил железной рукой, поддерживаемый воинством, которое многого от него ожидало. Этот халдейский Вавилон был на самом деле торговой империей, и с расширением торговли при Кире ни у одного защитника национальных традиций не возникало желания рисковать и бунтовать.

Вавилонское многообразие языков закончилось — в качестве общего языка общения везде, даже в Иерусалиме, был выбран арамейский. В Сардах, где жили люди искушенные в житейских делах, перестали горевать о Крезе. Поборники освобождения греков затруднялись ответить на вопрос: от чего же нужно было освобождать ионийских греков? Западные города, такие, как Спарта или Афины, продолжали искать свое наследие на Ионийском побережье. Наиболее прозорливые эксперты в политических вопросах, жрецы Аполлона в Дельфах, продолжали пророчествовать о Персии. (О Мидии все постепенно забыли.) Но основной причиной всего этого спокойствия было нечто неизвестное хроникерам, хотя народ в целом об этом подозревал. Всему причиной была терпимость царя.

Возникло новое представление о правителе, выразить которое не хватало слов ни у ассирийцев, ни у вавилонян. Вот какую сентенцию сложили они о присутствии правителя:

— Речь царя острее обоюдоострого ножа. Смотри, перед тобой какая-то трудность; в присутствии царя не смей медлить — его гнев быстрее молнии. Будь внимателен; если тебе дан приказ, он жжется, как огонь; поспеши, делай, засучивай рукава, ведь слово царя ужасно.

За тридцать лет Киру Ахемениду удалось преодолеть этот страх. И мидяне, и персы называли его «отцом», в устах крестьян он был «народным царем». За одну лишь терпимость он не был бы так отмечен, но его власть превосходила могущество Навуходоносора. Соединение гуманности с умением жестоко покарать давало странную силу, способную изменить вековые явления.

О племени мардов, жившем на голом плоскогорье будущего Персеполя, рассказывали такую историю. Их вождь и старейшины явились к Киру с просьбой. Наша земля, сказал их представитель, бедна, и, чтобы ее возделать, приходится очень тяжело работать. Поэтому марды хотели бы получить другую, более плодородную землю из той, что их царь завоевал по всему свету. Марды были готовы переселиться на эту территорию, где бы им жилось полегче и трудиться можно было бы поменьше. Пусть Кир только дозволит.

Он обдумал их просьбу и сказал:

— Хорошо, будь по-вашему. — А когда они стали его благодарить, он добавил:

— Однако запомните. Везде на этом плодородном клочке земли вам придется, раньше или позже, подчиниться какому-либо хозяину. В своих-то горах вы свободные люди и никому не принадлежите.

Взвесив его слова, марды объявили, что решили остаться в своих домах.

Один из вождей маспиев, став тысяченачальником, признался Киру, что чувствует себя награжденным этой службой. Прежде, у себя дома, маспию требовалось растить продовольствие для семьи и есть из общего котла. Теперь же, чтобы попировать, когда он захочет, ему как начальнику гарнизона не требовалось даже пальцем шевельнуть. Сейчас же слуги несли вино и засахаренные фрукты, в то время как он разваливался на душистом кедровом ложе. Выслушав рассказ, Ахеменид заставил его, как школьника, пройти через ряд вопросов и ответов.

Кир. Как я заметил, ты хорошо заботишься о своем скакуне.

Maспий (с довольным видом). Да, как положено!

Кир. Как следует погоняешь его, прежде чем покормить.

Maспий. Да, конечно.

Кир. Зачем?

Maспий. Чтобы поддерживать его форму, иначе он заболеет.

Кир. Если ты так заботишься о лошади, зачем же сам ешь, не выполнив дневной работы? Следующий раз скажешь мне, что ты сделал, прежде чем сел пировать.

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая