Нэнуни-четырехглазый - Янковский Валерий Юрьевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/57
• Следующая

Главный эксперт, кавалерийский полковник, после осмотра конских ног вытер ладонь батистовым платком, расправил пушистые, до самых, ушей, золотистые усы и обернулся к сидящим на веранде:

— Удивительно, господа! Мало того, что лошади выглядят отменно здоровыми и бодрыми, с хорошим экстерьером, — они поразительно ласковы и послушны. Словно цирковые, дрессированные. Какой же секрет кроется в вашем воспитании молодняка, Михаил Иванович, дозвольте узнать?

Корф тоже с нескрываемым интересом глянул на хозяина.

— Справедливый вопрос. Я недавно наблюдал табуны выращенных в забайкальских степях скакунов, так от них ваши кони — как небо от земли: те просто звери, к которым невозможно подступиться!

— А это, по сути дела, и есть почти дикие звери, ваше высокопревосходительство. Видите ли, все киргизские, минусинские и забайкальские скакуны, выросшие до трех-четырех лет в степи, не знают ни человеческой ласки, ни голоса. И как ждать от них повиновения и доверия, а тем более любви к хозяину? Ведь их, выросших на воле, при первом же знакомстве с человеком сразу встречает аркан, носовертка, удары по самым чувствительным местам. А еще я часто наблюдал, как пытаясь укротить, хозяева вцепляются своим коням в уши зубами!

— Какое зверство! А чем же влияете на своих вы?

— У нас с самого основания все поставлено иначе. Никто не смеет не только ударить, но даже замахнуться и грубо кричать на лошадь. И она, естественно, с малых лет видит в человеке друга. Мы с осени отнимаем у маток подросших и окрепших сосунков, чтобы заняться их воспитанием.

— Значит, тоже арканите?

— Нет. Мы придумали свой способ: хватаем их внезапно, прямо в табуне. И хотя в это время жеребенок уже рослый и резвый, требуется лишь сноровка. Надо крепко обнять его за спину правой рукой, а левой сдерживать за мордочку. Наш опытный «ковбой» бежит рядом с ним в обнимку до тех пор, пока не набросит на голову мягкий недоуздок. Это научились делать даже старшие дети, они ведь у нас сами как жеребята…

— Да, они у вас молодцы. Смотрите, как управляются под руководством этого богатыря Федорова! — воскликнул Корф.

— Все это тоже воспитание, — Михаил Иванович улыбнулся. — Итак, мы собираем в пригон всех рожденных весной малышей и там привязываем вдоль ограды. Сначала они, конечно, брыкаются, капризничают, отказываются есть. Однако позднее, когда надергают до изнеможения свои нежные шейки, успокаиваются и начинают уныло жевать брошенный возле каждого клок сена…

Представив эту картину, слушатели рассмеялись, а Михаил Иванович продолжал:

— Через два-три дня, как правило, тоска по матери стихает, они начинают есть охотнее. Сначала их водят на водопой в поводу, потом отпускают с привязи. Тогда они начинают знакомиться друг с другом и людьми, которые их кормят и приучают поднимать ноги, показывать копыта. Позднее жеребята уже табунком, наперегонки, бегают на водопой, лижут приготовленную для них в колоде соль, по команде «марш-марш» гурьбой несутся в свой пригон. И только после того, как станут совсем ручными, их так, табунком, и отпускают с пастухом в поле. Слабых отдельно от сильных и задиристых.

— И дальше они растут на воле совсем самостоятельно? — спросил полковник, делая какие-то записи в тетради.

— Растут в косяке до трех-четырех лет, то есть до той поры, пока не приходит время объезжать. Но основное, главное дело уже сделано: добронравие и доверие к человеку, привитые в самом восприимчивом возрасте, укоренились на всю жизнь. Поэтому впоследствии молодежь очень легко привыкает к сбруе и седлу, беспрепятственно поддается ковке.

— Вот что значит доверие, господа, а? — Корф назидательно поднял указательный палец, все согласно заулыбались.

— Случается, кому-то в табуне вдруг требуется оказать помощь, — продолжал Янковский. — То змея укусит, то нужно извлечь занозу из ноги или соринку из глаза. И в таких случаях наши копи не бесятся, а доверчиво разрешают себя осмотреть и помочь беде. Ну, а что касается внешнего вида и здоровья, то их дает «степное» содержание, постоянное пребывание на воле. Их омывают дожди, осушают ветры, и в хорошую погоду они в самом деле лоснятся, как из-под щетки.

Все слушали внимательно, Корф одобрительно кивал:

— Недаром представители военного командования докладывали, что в частях, пополненных лошадьми вашего завода, ими не нарадуются. Здоровы, неприхотливы и на редкость послушны.

Выросший уже до начальника переселенческого отдела, старый друг Михаила Ивановича Петр Владимирович Мельгунов пробасил:

— Наши переселенцы тоже требуют: подай им коней с тавром «Я». Надежные, мол, добрые кони. Да где ж, говорю, я вам всем их наберу. У Янковского не фабрика…

— Лошади отличны во всех отношениях, — снова вступил в разговор полковник, расправляя свои необыкновенные усы, — только я бы сказал — пока все еще чуть маловаты. Особенно для горной артиллерии. Им бы прибавить вершок, два, три… Вот это б, да!

— Знаю, Но для роста необходимо привезти партию производителей хотя бы крупной томской породы. Однако дело это очень сложное, потребует немалых денег и времени. Ведь гнать пришлось бы несколько тысяч верст своим ходом.

Генерал-губернатор заметно оживился.

— Трудно, очень трудно, согласен, но… подумайте, сударь. Это чрезвычайно важное дело. Ремонтировать кавалерию — мы в этом убедились — целесообразно только теми кадрами, что родились в этом крае. Только на них можно положиться, ибо они не подведут ни при какой погоде. Так что уж постарайтесь, батюшка Михаил Иванович, подбросьте новую партию, чтобы поднять рост. Тогда, думаю, это будет уже идеальная для Уссурийского края лошадь. Определенно. Чем вам в этом отношении можно помочь?

— Чем помочь? Спасибо и так, ваше высокопревосходительство, что ходатайствуете перед Петербургом, помогаете заводу с арендой и выкупом угодий. А что касается привода новой партии производителей, так я, откровенно говоря, хотел дождаться окончания строительства Транссибирской железной дороги. Я ведь хорошо помню и отлично представляю себе все трудности этого длинного и довольно страшного пути…

Многие поняли намек хозяина и смущенно потупились, но Корф, как опытный дипломат, ловко вышел из положения:

— Мне хорошо известна ваша первая встреча с губернатором Приморской области. Читал ту докладную. Там вы ярко нарисовали картину будущего хозяйства, и я рад, что прогнозы превзошли все ожидания. И в отношении непригодности для земледелия этой прибрежной полосы оказались пророком. Вот, господа, Михаил Иванович пятнадцать лет назад заявил, что этот район никогда, не станет ареною нашего переселенца-хлебопашца. И, как видим, оказался совершенно нрав. Ну, а успехи животноводства сегодня налицо!

Он вытянул из жилетного кармана золотую луковицу.

— Ну, что ж, время! Будем благодарить хозяев за прием и потихоньку собираться восвояси. Идите, господа, к пристани. Михаил Иванович меня проводит и мы с ним еще потолкуем о делах. Идите, идите, сегодня у меня надежнейшая охрана…

Янковский и Корф неторопливо шагали по дороге-аллее. Тянущиеся по обеим ее сторонам посадки дуба и маньчжурского ореха, когда-то так приглянувшиеся Дыбовскому, выросли в стройные деревья, бросавшие на дорогу заметную тень. Корф продолжил прерванный разговор.

— Относительно волокиты с угодьями — не беспокойтесь. Заминка произошла в связи с указом не передавать земли на сто верст по обе стороны строящейся железной дороги. Но вам будет сделано исключение — беру это на себя. Ваше начинание имеет такое важное значение для развития транспорта и охраны границ, что доказать это перед министерством не составит труда.

— Спасибо на добром слове. Буду надеяться. Для расширения дела нужны и дополнительные пастбища, и покосы.

— Понимаю. А теперь я хотел сказать вот о чем. Я получил ваше прошение о снятии полицейского надзора и прочих ограничений. Возбудил ходатайство, дал свой отзыв и весьма положительную характеристику.

Янковский чуть склонил голову, а Корф продолжал:

• Предыдущая
• 26/57
• Следующая