Иная терра.Трилогия - Эльтеррус Иар - Страница 80

• Предыдущая
• 80/208
• Следующая

Он научился ждать — и ждал еще пятьдесят лет.

Сейчас пришло время действовать.

Марионетки покинули сундуки и заняли свое место на сцене, ниточки были натянуты, а декорации — расставлены. Это должно было быть особое представление: пьеса, где одновременно играют куклы и живые люди, и ни первые, ни вторые не знают, кто они, и не знают, что по воле Кукловода меняются ролями — на мгновение или навсегда.

Критическая ситуация в Лондоне, отвлекшая внимание Кейтаро, благополучно разрешилась, в который раз подтвердив его мнение: то, что люди называют моралью — это прекрасно и обязательно должно существовать, и чем этичнее и вернее с точки зрения этой морали поступки людей — тем лучше. Самое главное — не забывать, что сам Кейтаро уже давно не человек, и морально-этические принципы людей совершенно неприменимы к нему самому.

Кейтаро чувствовал: Закон удовлетворен его действиями и на некоторое время не станет проявлять излишнего внимания к своей продвинутой марионетке. Не заметит, что нити в его прохладных щупальцах — фальшивые, а Кукловод стоит если еще не выше, то по крайней мере, на том же уровне, что и сам Закон.

Времени на реализацию следующего уровня плана было совсем немного, но Кейтаро знал, что он успеет.

В жизни каждого рано или поздно происходит какое-нибудь событие, которое заставляет человека всерьез пересмотреть свои взгляды на то или иное, порой такое событие даже полностью меняет мировоззрение… правда, следует признать, что для столь радикальных изменений необходимо нечто и впрямь грандиозное, по крайней мере, в масштабах чьей-либо судьбы. Хотя иногда достаточно даже мелочи.

Темная, тягучая Нева медленно и мерно несла свои воды мимо набережных и островов, не обращая внимания на сидевшего на корточках у самого края пандуса юношу в потертом джинсовом костюме. Он застыл совершенно неподвижно, только короткая дрожь темных ресниц выдавала в нем живого человека, а не искусно выполненную статую. Взгляд его не отрывался от водной глади, подернутой мелкой, нагнанной свежим ветерком, рябью.

В жизни каждого рано или поздно происходит какое-нибудь событие…

Для Олега таковым стало самоубийство Кирилла Бекасова. Самоубийство, совершенное у него на глазах блестящим студентом, гордостью медицинского факультета, любимцем девушек, красавцем и спортсменом — проще говоря, человеком, не имеющим ни единого повода добровольно расстаться с жизнью. И дело было даже не в подозрительных обстоятельствах гибели молодого медика.

Олег отдавал себе отчет в том, что творил. Он знал и помнил имя каждого, кто уже погиб по его вине. Разве что мать… юноша уже забыл ее лицо и никогда не ставил в один ряд с другими своими жертвами, вольными или невольными, которых он помнил. Несколько бандитов из трущоб, один повесившийся банковский служащий, двое уволенных с работы полицейских, один из которых вскоре был убит «при невыясненных обстоятельствах», а второй больше не смог устроиться на работу и, по меркам Питера, тоже был почти что мертв. Острее всех помнилась единственная девушка, совсем еще девчонка, из банды парня по кличке Математик, но тут Олег не чувствовал за собой особой вины — бандитку погубила глупость и жадность парня, который полез за деньгами, когда надо было отсидеться в укрытии.

Однако, даже помня лица и имена, Олег не осознавал в полной мере, что есть смерть. Скорее, пытался своеобразно оправдаться в собственных глазах, приравнивая себя к гордым страдальцам со страниц приключенческих книг, которые днем творили зло во имя добра, а ночами мучились угрызениями совести, вспоминая лица своих жертв. До сих пор он не видел смерть в действии, лишь из коротких сводок и отчетов узнавал о свершившемся факте. Мать же казалась ему мертвой еще задолго до того, как Черканов спокойно и с тихой радостью сделал ей последний укол.

А три дня назад он впервые увидел смерть в лицо, почувствовал на щеке ее равнодушное дыхание, заглянул в бесконечно мудрые и безразличные глаза. И ему стало страшно.

Каждый, расставшийся с жизнью при косвенном содействии Олега, теперь вставал у него перед глазами, и юноша вынужден был переосмысливать все смерти, к которым был причастен. И нельзя сказать, что это давалось ему легко.

Со дня гибели Кирилла Черканов практически не спал, если не считать сном то тревожное забытье, в которое его погрузили пережитый стресс и успокоительные препараты, в избытке вколотые ему врачами, спешно прибывшими к институту. Каждый раз, стоило Олегу смежить веки, как он снова проваливался в тот кошмар, снова навстречу ему, не разбирая дороги, едва удерживаясь на ногах, шел шатающийся Бекасов и снова падал на колени, с бледных губ срывались последние слова… Рука поднимала пистолет, приставляя его к виску, палец жал на курок, а Олег каждый раз не успевал отвернуться…

Проще было не спать, но Черканов понимал — вечно бегать от преследующего его во сне Кирилла он не сможет. Кто-нибудь другой пошел бы к психоаналитику — но у Олега не было ни денег, ни доверия к представителям смежной профессии. И тем более, едва ли нашелся бы такой психоаналитик, которому он решился бы объяснить все тонкости своей беды.

Оставался еще один способ решения проблемы. Совершенно дурацкий, нелогичный, необоснованный и вообще кажущийся бредом спятившего на фоне чтения мистической литературы подростка, но зато — единственный. Этот способ Олег нашел, задав себе вопрос: зачем покойный Бекасов может мучить того, кто невиновен в его смерти? Ответ оказался прост, хоть и звучал глупо: Кирилл не был самоубийцей. То есть, де-юре, конечно же, был — он сам поднял пистолет и сам в себя выстрелил. Но де-факто он сделал это не по своей воле, его каким-то образом заставили! А Олег оказался ближе всех в момент выстрела, и потому именно ему неупокоенный дух теперь и снится в поисках того, кто сможет выяснить правду, отомстить, а может, и открыть эту правду общественности, очистив имя Кирилла.

От версии за версту несло шизофреническим бредом, но иных вариантов у Черканова не было. Да и с этим-то… Во-первых и в-главных, он понятия не имел, как именно искать человека, виновного в самоубийстве Бекасова. Во-вторых, попросту боялся — рабочая версия принимала за аксиому возможность вынудить здорового и счастливого человека покончить с собой, и кто сказал, что сам Черканов окажется застрахован от подобного, что его не найдут через несколько дней повесившимся на карнизе в комнате общежития? В-третьих, Олег не представлял себе, что будет, не выполни он желание покойного, а мистические россказни стращали скорым утаскиванием на тот свет неудачника, не оправдавшего надежд мертвеца. Было еще в-четвертых и в-пятых, но до них вряд ли могло дойти дело — в общем-то, Черканову за глаза и за уши хватало даже не первого, а третьего пункта.

От долгого сидения в одной и той же позе затекли колени и бедра. Олег поднялся на ноги, с удовольствием потянулся и вновь тоскливо уставился на воду.

Кто может знать что-либо о Бекасове, что способно вывести на след убийцы? Друзья? Так их у блестящего студента и души компании было огромное количество, и ни с кем из них у самого Черканова не было даже шапочного знакомства. Девушка? Так их, по мнению большинства, у красавчика-спортсмена водилось совсем немногим меньше, чем друзей, и их Олег также не знал, за исключением разве что Марины Велагиной… но к ней идти очень не хотелось. Кто еще мог быть достаточно близок к покойному, чтобы рассказать нечто, способное дать доморощенному сыщику Черканову хоть какую-нибудь ниточку к разгадке?

Сыну алкоголички и наркоманки, никогда не знавшему собственного отца, потребовалось почти полчаса, чтобы произнести сперва мысленно, а потом уже и вслух недлинное и так чуждо звучащее для него слово:

Родители.

— …Кириллка, он был совсем не такой, как современная молодежь… Он добрый был, отзывчивый, помогал всем, кому мог… Знаете, он ведь половине однокурсников своих помогал, объяснял, кто чего не понимал, с курсовыми помогал, все такое… причем не за них делал, а показывал, как надо! И денег, как другие отличники, никогда не брал, все по-честному! Знаете, Олег, мне даже иногда было стыдно, что у такого замечательного мальчика такая мать! Я же обычная женщина, жила как все, судьбу свою складывала, как все… и в учебе другим мешала, чтобы лучшую оценку получить, и в работе тоже бывало всякое… Мужа своего у лучшей подруги увела… да-да, налейте еще вина, пожалуйста! Вы извините, что на вас все это вываливаю, но поговорить больше не с кем… Бросил меня сынок одну совсем… А он у меня хороший был, любил меня… Замечательный мальчик… Представляете, он ведь не пил, не курил, спортом с детства занимался, ни в какие компании плохие не попадал никогда! Девочки? Нет, девочек он не водил. Говорил, что у него кто-то есть, но я плохо помню, особо никогда не прислушивалась — это ж все несерьезно, ему всего-то двадцать один год был, сперва ж карьеру надо сделать, человеком стать, а потом уже можно и о семье задумываться. Вот друзей у него много было, это да… Особенно с одним молодым человеком он дружил, как там его звали… Леша, кажется. Правда, я не помню, вместе они учились или все-таки нет? А впрочем, неважно. А вот девушки у него не было, по крайней мере, постоянной. Хотя была одна подружка, вот уж не знаю, какие отношения их связывали… но она такая была, не очень красивая… вряд ли Кириллка мог на ее позариться, он у меня красивый мальчик был… Но дружил с ней, да. Даже пару раз домой приводил, ну да мы с мужем никогда не препятствовали. Как звали ее? Что-то не припомню. Мария, кажется, или как-то так. А вы почему спрашиваете? А, общая знакомая? Может быть, конечно. Вы же учились вместе с моим мальчиком, да? Тогда вы ее знаете, такая серьезная девочка, темненькая, прилежная… Да, точно, Марина, а не Мария… По фото? Скорее всего, узнаю. Да, точно, она! Ой, кажется, муж пришел… Здравствуй, Коля, а мы тут с Олегом… Нет, что ты!

• Предыдущая
• 80/208
• Следующая