Ищи на диком берегу - Монтгомери Джин - Страница 7

• Предыдущая
• 7/46
• Следующая

Степан оглянулся на бегу, кинул через плечо:

— Пошли, молочник!

Степан вскочил на бушприт, ухватился за брус на уровне груди и, осторожно перебирая ногами по канату, натянутому под брусом, начал пробираться к самому краю бушприта. Захар вспрыгнул следом за ним, повис на скользком бревне, норовя по-обезьяньи цепляться за канат пальцами ног. Пока матросы на палубе травили канаты, парус хлопал со звуком пистолетного выстрела.

«Екатерина» заскользила вниз с гребня огромной волны. Захар судорожно обхватил брус, впился ногтями в дерево. Ледяная вода сомкнулась над его головой. Он держался изо всех сил, оглушенный, ослепший, оцепенелый. Нос «Екатерины» стал задираться кверху, бушприт поднимался все выше и выше и, наконец, выдернул из воды Захара. Его легкие горели как в огне. Снова удар водяной горы, снова волна погребла его. Захар держался, захлебываясь безмолвным криком, пока бушприт снова не вытащил его из воды. Они опять нырнули, опять взлетели над водой. Вконец обессилевший, Захар понял: следующий нырок будет для него последним — он разожмет руки, парализованные холодом и страхом.

Но море смилостивилось над ним. После третьего нырка волны стали разбиваться под бушпритом, который все еще раскачивался с головокружительной амплитудой.

Захар перевел дыхание, протер слезящиеся глаза. Оглянулся на Степана, повисшего над бездной. Тот ответил ему своей всегдашней дерзкой ухмылкой и принялся дубасить кулаком отяжелевший, неподатливый парус. Захар тоже стал сминать непослушную парусину, и в конце концов они все же укротили упрямый кливер.

Вдоль качающегося бушприта они вернулись на палубу. Вахта кончилась. Выплевывая воду, дрожа от холода, спотыкаясь, матросы спустились в кубрик.

— Погодите, это еще только цветочки, — пророчил Степан.

Бури с дождем гнали их по шиферно-серым волнам Охотского моря. Капли дождя превращались в льдинки, стегали синие от холода лица. Молнии освещали завесы дождя, гром грохотал адской артиллерией.

Неделя шла за неделей, а солнце все еще не показывалось из холодных темных туч.

Мерзкая погода все еще донимала их, когда «Екатерина» приблизилась к выходу из Охотского моря в Тихий океан. Это был один из самых опасных участков пути.

В густом тумане судно пробиралось между рифами Курильских островов и южной оконечностью Камчатки. При выходе в открытый океан Захар стоял на вахте.

Свежий ветерок начал вдруг разгонять туман над верхушками мачт. Вот показался клочок голубого неба. Голубое пятно ширилось, все глаза поднялись к небу. Люди затаили дыхание, боясь поверить происходящему чуду. И вот показалось солнце.

Тихое помешательство овладело командой. Все работы прекратились. Улыбки растекались по усталым, изможденным лицам. Кто-то вопил как безумный, кто-то свистел. Захар яростно колотил по чьему-то литому плечу, глядя в небо и крича:

— Солнце! Гляди — солнышко!

Рулевой запрокинул голову и заулюлюкал.

Постепенно на палубе воцарилось благодушное спокойствие. Захар обнаружил, что он барабанит по плечу Голуба. Однако на этот раз боцман не двинул ему кулаком в зубы, сказал только:

— Пошел на шпиль.

Захар сглотнул слюну и понесся выполнять приказание.

Ясная погода продержалась до выхода в океан. Потом небо нахмурилось снова. Судно раскачивалось, скрипело, стонало под напором встречного ветра. Насосы «Екатерины» круглосуточно откачивали воду из трюма.

Захар не отрываясь глядел на темную, низкую, неприветливую землю.

— Алеутская гряда, — пояснил помощник капитана Вронский, высокий, костистый офицер с землистым лицом. Вронский стоял на палубе, закутавшись в свой серовато-синий плащ, неподвижный, похожий на цаплю. И голос у него был хриплый, как у цапли. Захару казалось: вот-вот он захлопает своими серо-голубыми крыльями и взлетит.

— Это самый западный край Алеутских островов. Здесь никто не живет.

Птицы тучей висели над скалами, обглоданными морем. Все было серое, бесцветное в этом мрачном морском пейзаже.

Ревущие ветры с Берингова моря колотили «Екатерину» своими ледяными кулаками. Снежные бури одели такелаж в ледовую броню. Замерзшие снасти, казалось, были выкованы из железа. Лед приходилось скалывать с них топорами. Команде раздали шерстяные носки, рукавицы и шарфы, но шерсть в считанные минуты пропитывалась сыростью. Матросы ходили в мокрой одежде и спали в волглых постелях.

Приятные минуты наступали лишь тогда, когда они снимались с вахты. Вахтенной команде выдавали котелок кипятка, приправленного ромом и сахаром. После первых глотков по телу Захара разливалось блаженное тепло.

Несмотря на штормовую качку, на усталость, Захар продолжал ухаживать за скотом, хотя это и лишало его части законного отдыха. Молоко поддерживало его силы, в то время как остальным матросам, сидевшим на гнилой пище и тухлой воде, уже угрожала цинга.

В декабре «Екатерина» миновала Алеутские острова. День за днем корабль одолевал последнюю сотню миль до Кадьяка, пробиваясь сквозь слепящий снег. В конце месяца они достигли наконец Павловской гавани. Потрепанное бурями, обросшее льдом судно с измученной командой вползло в порт.

Здесь команда получила долгожданную передышку, обсушилась, запаслась свежей водой и провизией. На борт поднялся лоцман, чтобы провести судно по последнему отрезку пути — через Аляскинский залив и дальше на юго-восток, до самой Ситхи. Когда они вновь подняли якорь, команда была полна твердой веры в благополучный исход плавания.

Корабль быстро пересекал залив под тугим ветром. А на материке крутые горные кряжи и ледники нависали над просторными бухтами и извилистыми фьордами. С гор обрушивались водопады и рассыпались дымной водяной пылью. Сквозь разрывы в тумане проглядывали леса, окаймленные бесконечными снеговыми полями.

«Екатерина» шла на юг вдоль этого удивительного берега, когда грянул новый шторм. По сравнению с яростью этого снежного урагана любая прежняя буря выглядела легким дуновением ветерка. Всю первую неделю января с ее короткими сумеречными днями и долгими безнадежными ночами «Екатерина» упорно пробивалась к югу.

На восьмой день шторма они приближались к Ситхинскому заливу, до цели было рукой подать. Ветер гнал с океана волны и разбивал их о крутые скалы Эджкема. «Екатерина» снова обледенела и слушалась руля неохотно, неуклюже, как баржа.

В то утро Захар проснулся рано и спустился в трюм к скоту. Качка и рыскание судна ослабли, настолько оно отяжелело ото льда. Звуки, проникавшие снаружи, были приглушены ледяной шубой «Екатерины». Захар решил, что опасности миновали, спокойствие и тишина показались ему благоприятным знаком. В трюме он чувствовал себя уютно и безопасно. Его подопечные приветственно замычали ему навстречу, коровы выдыхали в зловонный воздух клубы теплого пара.

— Ну-ну, Лизка, потише. Тпру, Васька…

Захар негромко разговаривал с животными, грел руки об их теплые тела. Когда он принялся за дойку, ему стало тепло и дремотно в вязаной шапке, застегнутом полушубке, шерстяных носках и сапогах.

Прислонив голову к теплому боку коровы, Захар задремал и впервые за все плавание проспал вызов на вахту. Он сонно клевал носом и механически продолжал доить с полузакрытыми глазами.

И вдруг весь мир взорвался. Страшный толчок отшвырнул Захара к стенке. Судно судорожно дернулось, замерло и в следующее мгновение его бросило на невидимую, неодолимую каменную преграду. Какая-то жуткая сила со скрипом, треском и скрежетом крушила корпус корабля.

Потрясенный, Захар с трудом поднялся на ноги. Молоко струйками стекало по его сапогам. Он услышал зловещий шум воды, хлынувшей в трюм, и сразу понял, что произошло. Судно наткнулось на риф. Они тонули.

Сломя голову Захар бросился к трапу. Когда он добрался до лестницы, ведущей на верхнюю палубу, сердце готово было выскочить у него из груди. Захар увидел, что часть переборки рухнула. Тяжелые балки и брусья преграждали ему путь. Железные ступеньки лестницы торчали во все стороны под нелепыми углами. Захар глядел на них разинув рот, а судно между тем кренилось и содрогалось.

• Предыдущая
• 7/46
• Следующая