Знающий не говорит. Тетралогия - Астахова Людмила Викторовна - Страница 34
- Предыдущая
- 34/319
- Следующая
В ясных светлых глазах плескалось лишь горе, но совсем не безумие.
– Возможно, вы не знали, милорд генерал, возможно, даже Эверанд не удосужился поинтересоваться, кем была жена Анрада Быстрого до того, как стала его королевой. Правда? Я так и думала.
Внезапно она встала и подошла к Мариалу вплотную. Роенсор схватился за меч, но королева жестом остановила его. Вассал повиновался мгновенно, будто хорошо выдрессированный пес.
– Пойдемте со мной, милорд, я вам кое-что покажу.
Они вышли в соседний зал, гораздо меньше по размеру, зато с большим окном, открывавшим вид на залив. Ильимани его распахнула настежь, и внутрь ворвался мокрый ледяной ветер. Королева ткнула пальцем в сплетение свинцово-серых туч, похожее на клубок рассвирепевших змей.
– Шестнадцать лет назад я стала королевой и надела корону, но прежде, прежде я сняла синие одежды жрицы бога Оррвелла. Я отвергла силу, что нашла приют во мне, но не перестала быть Повелительницей ветров, Владычицей небесных вод и Царицей погод.
Ветер сорвал с ее головы белое вдовье покрывало и подхватил черные, как вороново перо, волосы. Они шевелились точно живые, трепетали за ее спиной, как крылья, как черное шелковое знамя. Ильимани рассмеялась разрывающим душу смехом:
– Сегодня ночью я заплатила сполна за то, чтобы моя сила и власть вернулись ко мне в полной мере. И всю эту силу я направила против Игергарда. Всю без остатка, милорд Мариал. Спросите у верховной жрицы Оррвелла или у самого Хозяина Сфер, сколько могущества можно купить ценой невинной крови, жизни и духа нерожденного ребенка. Теперь я стану терпеливо ждать, когда первые из великих лордов Игергарда принесут корону Эверанда для моей дочери, для дочери Анрада Быстрого. Убирайтесь, лорд-генерал!
Королева порывисто вышла, звонко хлопнув дверью, и Мариалу впервые стало жутко. Его никто не задерживал, незамедлительно подали коня, и только выезжая из ворот, лорд-генерал решил обернуться.
Маленькая принцесса смотрела ему вслед не по-детски серьезно. Девочка знала, что они скоро встретятся, а лорд Мариал еще этого не знал. Потому что девочка безоговорочно верила своей матери, а лорд Мариал пока не верил.
Дождь усилился, словно разозлился, стегая нервными жесткими струями одинокого всадника-парламентера, несущего своему королю недобрую весть.
«12-го числа весеннего месяца Альсира года 1179 небо над землею заволоклось тяжелыми черными тучами, и хлынул дождь, длившийся без остановки 100 дней и 100 ночей. Ни единое зерно не взошло в ту весну на пашнях, ни единый плод не завязался на деревьях. Реки вышли из берегов и смыли плодородные земли, превращая целые провинции в болота и топи. Скот пал от холода и голода. Затем тучи рассеялись, и выглянуло солнце, но его тепло обернулось вместо блага бедствием. Все, что не размыл дождь, изжарилось под палящими лучами немилосердного светила. Так было ровно пятьдесят дней, а затем снова пошел дождь, быстро сменившийся снегом и морозом. Моря же кипели от штормов и ураганов без устали и перерыва.
И пришел в Игергард лютый мор, коего не знали люди от начала времен. Голод и нужда распахнули врата, в которые вошла Великая Чума. И те, кого пощадила голодная смерть, позавидовали мертвым, ибо их пленил еще более могучий и страшный враг. И ни барон в высоком замке, ни монах за стенами обители, ни даже король не смогли оградиться от ниспосланных богами напастей. Игергард обезлюдел, и только падальщики кружили над бескрайними погостами…»
(Безымянный летописец. «Слова Зрящего», 1190 г.)
– Она пришла, мама, – сказала негромко Кайира.
– Пусть войдет.
Губы с трудом шевельнулись на желтом, иссушенном болезнью лице. Островная королева умирала. Мучительно, медленно и тяжело от неведомой лекарям хвори, беспощадной, как лютый зверь, терзающей тело и душу. Королева смирилась с немощью и болью, а ожидание смерти стало для нее почти сладким, как ожидание любовного свидания. Одно было плохо: она умирала в чужом ей и ненавистном городе – в Орфиранге.
– Кто ты? – спросила Ильимани, щуря почти слепые глаза.
– Меня зовут Ттаса, – медленно сказала высокая женщина в широком темном плаще. Голос у нее был удивительно мелодичный. Как у эльфов. Но нет, Ттаса не эльфийка. Ильимани осторожно коснулась руки гостьи. Широкая ладонь выдавала простое происхождение. Впрочем, для высшего иерарха Бога-Странника происхождение не имело никакого значения.
– Добро пожаловать, леди Ттаса.
Слишком длинная фраза, казалось, лишила Ильимани последних сил. Она закрыла глаза в изнеможении, продолжая держать леди за руку.
– Ты умираешь, Ильимани, – шепнула та.
– Я знаю.
– Оно пожирает тебя изнутри. Зачем ты сделала это?
Королева не слышала в голосе Верховной жрицы гнева или осуждения. Так мать журит свое любимое дитя за невольную шалость. Только жалость и забота. Мысленно Ильимани рассмеялась. Это у Верховной-то жалость? Женщина, поднявшаяся с самого низа до вершин власти, наверняка позабыла о таких глупостях. «Любовь», «жалость», «доверие» – это только слова, которые можно писать угловатыми аддическими рунами или говорить мягким, как снег, голосом – и не более того.
– Ты отмстила за мужа и сына, смыла их кровь морем крови и слез целого народа, уничтожила династию и королевство. Ты удовлетворена? Рада? Счастлива?
– Да, – твердо сказала Островная королева.
– Ты не можешь умереть. Сила уничтожит тебя медленно. Сердце твое будет биться, а ноги уже начнут есть черви. Разве ты этого не боишься? Тебе не страшна такая участь?
О, она знала, что значит бояться. Она боялась когда выходила замуж за Анрада, и когда рожала Лиинара – тоже боялась, и когда Эверанд пошел на Острова войной, боялась; а сейчас она уже ничего не боялась. Страх умер, и осталась лишь усталость, серая и тяжелая, как каменная пыль. Ильимани в ответ только покачала головой. Она берегла силы.
– Все умерли, Ильимани, – печально сказала Ттаса. – Я осталась единственной Верховной жрицей. Аднес и Кальвина умерли от голода, Толлэ унес мор, Годай утопилась. Ты ведь помнишь леди Годай. Она была такая веселая, самая красивая, самая умная. Аднес скончалась прямо на моих руках, она знала, что это ты сделала, но она тебя не винила. Никто тебя не винил. Наверное, ты имела право всех нас ненавидеть.
Она и сейчас их всех ненавидела, весь Игергард, каждого человечка, каждый локоть этой щедрой земли. И если бы смогла, то унесла бы их всех с собой в могилу. Всех до единого, так, чтобы море сомкнулось над Игергардом и город Орфиранг покоился на самом его дне. Ильимани давно подозревала, что вместо крови течет в ее венах красная ненависть, потому что настоящая кровь ее истлела в башне над осскилльским замком десять лет назад.
– Что тебе надо, Ттаса? – тяжело выдохнула она.
– Отрекись и прости, – просто сказала жрица, низко наклоняясь над умирающей и срываясь на горячий шепот. – Пусть зло кончится вместе с тобой, пусть оно уйдет вслед за теми, кто тебе причинил столько боли. Эверанд мертв, его наследники и весь его род тоже, дочь твоя сидит на престоле. Проклятие должно иссякнуть. Разве ты хочешь навредить собственной дочери?
Веки казались тяжелыми, отлитыми из золота, и каждая ресничка весила, как свинцовая плитка. Любой свет теперь причинял глазам нестерпимую боль, тьма наползала со всех сторон. И никого не было в той тьме.
– Как ты думаешь, они ждут меня… там?
– Не знаю, – честно призналась Ттаса.
– А что говорят, боги?
– Боги молчат.
Ильимани хмыкнула:
– Даже Двуединый Куммунг?
– Особенно он.
За каждым словом лежала темная глубокая пропасть. Ильимани казалось, что они говорят быстро, но на самом деле прошло более двух часов. Мысли плавали в голове у королевы ленивыми полусонными рыбами и были такими же скользкими и противными, как рыбы.
– Значит, никакого утешения не будет?
– Зачем? – удивилась жрица. – Ты скоро сама все узнаешь.
- Предыдущая
- 34/319
- Следующая
