Как стать чародеем. (Дилогия) - Шумская Елизавета - Страница 65

– Это же совсем другая культура, милая. Мы лишь немного знаем об их традициях и философии. По моему опыту, кошки – самые жизнелюбивые существа на свете. Не в том смысле, что умирать не хотят, а именно они более всего любят жизнь во всех ее проявлениях.

– Разве не темные эльфы? – усмехнулась знахарка.

– Они тоже, но у кошек – это просто нечто. Так почему же их кладбищу не выглядеть как роскошному приморскому городку?

– Но ведь смерть – это, прежде всего, разлука с любимыми, а кошкам, судя по истории Аня и Вера, тоже не чужды подобные чувства.

– Не знаю, любимая. Может, они считают, что негоже окружать печалью того, кто был столь радостен при жизни.

– Кладбище… – подала голос Катерина, – в большинстве культур место для живых. Именно нам грустно и больно, а те, кто ушел… им уже все равно. Говорят, там … нас всех ждет покой. Может, кошки считают, что не стоит болью омрачать этот покой.

– Может… – согласилась явно не убежденная Ива.

– Но знаешь, ты права в чем-то, – заметил Т’ьелх. – Есть здесь что-то ненастоящее. Слишком тихо вокруг.

Катерина бросила на эльфа резкий короткий взгляд. Знахарка, лучше спутницы знавшая темного, видела, что тот краем глаза наблюдает за брюнеткой.

Ива попыталась найти причину такого поведения. Вряд ли она ему нравится как женщина. Катерина принадлежала к тому типу, для которых случайный секс – норма жизни. И если бы Т’ьелху хотелось перепихнуться, они давно бы уже столковались на этот счет. Тогда что? Ему просто интересно? Скорее всего, он замечает что-то необычное, ненормальное в поведении девушки, вот и прощупывает ее, пытается найти объяснение этим странностям.

Знахарка тут же задумалась, что ее смущает в новой знакомой, и нашла множество причин. Наверное, Т’ьелх видел больше, ведь он все-таки лучше знает мир.

Пока мысли метались по воспоминаниям последних дней, Ива краем сознания уловила звук, который отличался от неспешного цоканья копыт. Где-то – но не далеко, так, что было еле слышно, – пела девушка. Как только знахарка это осознала, она вынырнула из пучины раздумий и начала оглядываться. Но звук тут же исчез, словно его не было. Стоило травнице вновь отвлечься от окружающего пейзажа, как где-то на грани сознания он вновь возник. Теперь его источник казался ближе, но не так, чтобы сказать: «А слышите – девушка поет?» Он больше походил на некогда знакомую мелодию, которая с непонятным упорством вновь и вновь приходит на ум.

– Милая, что ты головой вертишь из стороны в сторону? – не выдержал наконец эльф.

– Ты скажешь, у меня белая горячка, но мне слышится голос.

– И давно это с тобой? – съехидничал возлюбленный.

– Да вот уже с полчаса.

– И что он тебе говорит?

– Ничего он не говорит, – огрызнулась знахарка. – Поет он. Вернее, она.

Они проехали мимо изящного портика в духе южных городов со статуей обнаженной девушки в центре, и пение стало утихать.

– А о чем?

– Не знаю. Непонятно. Вот черт, а теперь музыка впереди.

– Может, ты духов слышишь?

– А так бывает?

– Почем я знаю? Наверное. Почему нет?

– Только этого не хватало!

– Почему?

– И что мне теперь, по кладбищу не пройтись?

– Милая! – чуть не взвыл Т’ьелх. – Ну не разбираюсь я в магии, не разбираюсь!

– А может, это твое воображение? – резко произнесла Катерина. – Ты у нас девушка впечатлительная. Едем по кладбищу, тишина нехорошая. Того и жди, мертвяки из-под земли вылезать начнут. Вот и разыгралось воображение. Я, например, ничего не слышу.

Ива оторопело посмотрела на девушку. Знахарка так привыкла общаться с эльфом, который потакал всем ее прихотям и чудачествам, что сарказм, свойственный большинству людей, воспринимался как что-то необычное. Пока она обиженно дула губки, Т’ьелх с интересом разглядывал причину неудовольствия любимой и наконец выдал:

– А что же тогда прислушиваешься?

Катерина едва заметно сузила глаза:

– Стараюсь услышать, что там такое Иве померещилось.

– Странно, а мне показалось, что это началось задолго до слов Ивы. Этак за час с небольшим.

Брюнетка безразлично пожала плечами:

– Действительно показалось.

Ива, широко раскрыв глаза, смотрела на спутников, понимая, что происходит что-то важное, но не улавливала истинной подоплеки перебранки. Немного подумав, она решила сгладить углы, переведя разговор на другую тему:

– Т’ьелх, а нам долго еще ехать?

Эльф еще пару секунд продолжил сверлить в Катерине дырку, потом перевел взгляд на подругу:

– В принципе нет, но сегодня уже не успеем. К тому же к храму Аня и Вера надо подходить после полудня. Через час-два, но не позже. Это вроде как дань уважения. Помнишь, в легенде говорилось, что последняя встреча, то есть не самая последняя, а из тех, когда они были еще заколдованы, произошла в самом разгаре дня, после праздничной службы. Вот и считается: лучше приходить к ним именно в это время. Так что проедем еще немного. Там будет храм Миетан – богини покоя. Рядышком и переночуем. Это хоть и кладбище, то есть по сути святая земля, а я точно знаю, что лихим людям это не помеха, но около храма все ж поспокойней будет. Любой идиот дважды подумает, прежде чем злодеянием тревожить Миетан. Но все равно придется дежурить.

– А что тут, много, как ты выразился, лихих людей? И кошки на это закрывают глаза?!

– Можешь мне поверить – много. И, прежде всего, сами кошки.

– Не понимаю… – вздохнула Ива.

– Я же тебе говорил, милая, другая культура. А кошки…

– Да, я помню – вредные, ехидные, хитрые, шпионы, воры, наемные убийцы и отравители.

– Точно!

– Но не разбойники же! – возмутилась Катерина.

– А почему нет? Иногда так… чтобы кровь разогнать, да мастерство не потерять.

Вечер окрасил Город Мертвых в тускло-синий цвет. Храм Миетан находился на небольшом холме, и оттуда очень хорошо просматривалась вся долина. Сверху казалось, что это вполне обычный городок. Разве что очень чистый и ухоженный. С разнообразными крышами – кто во что горазд – с памятниками, садами, дорожками.

Но вот на небо величественно вплыла полночная красавица луна, и все мгновенно преобразилось вокруг. Исчезла яркость красок, уступив место бледности и тусклости, очертания предметов потеряли свою четкость, поползли от каждого угла неясные туманные тени, – и Город Мертвых сам стал похож на призрак.

Ива поежилась и вернулась к костру. Эльф молча протянул ей ее порцию ужина. Когда она уже расправилась с половиной, он произнес:

– Не вглядывайся в город сильно, милая.

– Что?

– Я видел, как ты смотрела на него. – Т’ьелх мотнул головой куда-то в сторону, куда именно, было в общем-то все равно, так как город был везде. – Не надо. Не надо слишком пристально вглядываться в него. Да еще ночью.

– Но почему?

Эльф вздохнул, поставил миску на землю и, уперев подбородок в сложенные на колене руки, задал вопрос:

– Скажи мне, почему опасно смотреть в зеркала после заката?

Ива пожала плечами: это знал каждый ребенок, но по-другому объяснять Т’ьелх, видимо, не умел.

– Повылазить может всякое. А не вылезет, так что-нибудь такое увидишь, что можно седой остаться.

Знахарке тут же вспомнилась тетушка. Она говорила:

«Остерегайся по ночам смотреть в зеркала. Какими бы силами мы ни обладали, ночью за свое любопытство мы платим частичкой себя».

– Не поняла, – вмешалась Катерина. – Что может повылазить? Что увидишь?

Знахарка еще раз вздохнула:

– Разве ты не знаешь? Ну слушай. Зеркало – это своего рода грань между мирами. Причем ночью грань между этим миром и тем, в котором прячется неизвестное: то, что было, то, что будет, чего боимся и чего хотим. Считается, что большинство мелких демонов как раз оттуда.

– Потусторонний мир… – зачем-то произнесла девушка.

– Да. Даже название двойное значение получает. Ночью эта грань особо истончается. Поэтому-то и гадают в основном ночью. Легче увидеть желаемое. Но как мы смотрим на них, так и они на нас. А где гарантия, что у кого-то из того мира не хватит сил, чтобы проникнуть сюда. Ты наверняка слышала рассказы о том, что когда девушка гадала, суженый не только появился, но и пощечину дал любопытной. Или о том, что зеркала переворачивают или закрывают, когда в доме покойник, чтобы мертвец не вернулся. Можно до бесконечности продолжать. Однако опасность кроется и в том, что потусторонний мир хоть и с удовольствием идет на сделки с людьми, но платить ему за это придется частичкой себя.