Рабин, он и в Африке Гут - Лютый Алексей - Страница 19

• Предыдущая
• 19/87
• Следующая

От этого рыка Навин мгновенно протрезвел так, словно на него ведро ледяной воды вылили. Оторопело посмотрев на Жомова, парень перевел взгляд сначала на Рабиновича, а затем на Андрюшу. Все трое сидели с каменными выражениями на лицах, и Навин зябко поежился, видя такую перемену в отношении к себе. Втянув голову в плечи, он поднялся со скамейки.

– Извините, почтенные, если обидел вас вопросом о деньгах, – убитым голосом проговорил он. – Просто поймите меня правильно. Я человек бедный, и мне…

Договорить он не успел. Дверь в трактир с грохотом слетела с петель, и внутрь помещения ввалилась толпа разъяренных оборванцев, вооруженных кольями, дубинками и прочей ударно-костоломной амуницией. Возглавлял ее толстый абориген, почти не уступавший ростом Ване Жомову, но намного тяжелее его. Окруженный оборванцами стандартного для местных жителей размера, толстяк выглядел настоящим гигантом и явно гордился этим. Увидев в омоновце конкурента своей исключительности, громоздкий абориген угрожающе зарычал. Из-за его спины, словно Табаки из-под хвоста Шерхана, выглянул тот самый смуглолицый, которого Рабинович отправил под стол первым. Увидев его, персы бросились врассыпную, прижимаясь к стенам, а менты медленно поднялись из-за стола.

– Вот они, шакалы поганые! – завопил смуглолицый, тыча пальцем в российских милиционеров. – Длинноносый еврей на меня наехал, а тот бычара здоровый у них за главного! А еще они сказали, что все ливийцы – чмыри, – для пущей убедительности приврал он.

– Гляди-ка, Сеня, как этот чувак твою национальность точно определил, – хмыкнул Попов. – Видать, вы и в этом времени популярностью пользуетесь.

– Зато славянскую свинину здесь, похоже, не любят, – злобно оскалившись, парировал Рабинович. – Оттого на тебя и внимания не обратили!

Попов попытался продолжить словесное фехтование, но не успел. Орда оборванцев, возглавляемая бегемотом в человеческом облике, истошно завопив, словно стая котов, прищемленная одной дверью, рванулась вперед. Слоноподобный абориген быстро передвигаться не мог, поэтому явно задержал наступление разъяренной орды. Передние ряды еще успели умерить свой пыл и притормозить перед его необъятной кормой, а вот задние этого маневра не заметили. Ворвавшись в трактир, они с таким энтузиазмом понеслись вперед, что просто впрессовали своих собратьев по дреколью в спину неуклюжего гиганта. Тот, не ожидавший нападения сзади и не успевший подстраховаться, просто обрушился плашмя вперед, сломав своей тушей стол.

– Ну вот, блин! – обиженно проговорил Жомов, глядя на поверженного гиганта мысли и отца местной демократии. – А с кем я теперь драться буду?

Впрочем, горевал Иван недолго. Жирный боров-переросток с удивительной для своей комплекции скоростью оказался на ногах. Правда, проявить такую же прыть при движении к омоновцу толстяку не удалось (видимо, тазобедренный сустав плохо функционировал), но отзывчивый Жомов поспешил облегчить страдания. В два шага преодолев разделявшее их пространство, Ваня остановился перед гигантом, вежливо предоставив тому право первой подачи.

Толстый абориген, увидев противника в радиусе действия своих кулаков, радостно хмыкнул и, от души размахнувшись, попытался окончательно расплющить курносый славянский нос омоновца. Ваня обиженно вздохнул, разочаровавшись в искусности противника и, спокойно отступив в сторону, позволил толстяку промчаться мимо. Ну, а чтобы гигант не скучал всю дорогу до встречи со стенкой, Жомов одарил его ударом дубинки по затылку. Абориген хрюкнул и, разнеся в щепки стойку бара своей тушей, успокоился на полу.

Пока два титана сражались (если, конечно, их стычку так можно назвать!), остальные тоже не бездействовали. Толпа с колами, предоставив возможность своему предводителю лично разобраться с самым грозным из обидевших их друга чужестранцев, бросилась дубасить двух оставшихся врагов ливийского народа.

Рабинович сокрушенно вздохнул, не заметив на аборигенах никаких металлических предметов, но деваться было некуда. Если необычные свойства резиновых дубинок использовать не получится, то придется с налетчиками разобраться и без них. Благо Сеня не зря в милиции несколько лет проработал и у него опыт участия в таких стычках имелся. Да и Мурзик никуда из-под стола не уполз!

Первых двух нападавших Сеня просто стукнул лбами друг о друга, третьему дал пинка, отправляя в юрисдикцию Попова, а четвертому самым бессовестным образом привел в негодность его мужское достоинство. Тот взвыл и упал на колени, предоставив Мурзику возможность укусить себя за нос. Что пес, хоть и не любивший вкус человечины, сделал, дабы порадовать своего хозяина.

Увидев необычного пса, явно выделявшегося и размерами и окрасом среди мелких местных шавок, обиженные Рабиновичем ливийцы остановились. На несколько секунд они замешкались, видимо, раздумывая, как и персы ранее, не являются ли хозяева такой огромной собаки служителями Сета, а затем, придя явно к отрицательному выводу (жрецы по кабакам не шляются!), снова бросились в атаку.

Но было поздно. Жомов, разделавшись с предводителем агрессивно настроенной ливийской диаспоры Мемфиса, пришел друзьям на помощь. Он легко поднял один из столов и, используя его в качестве ножа бульдозера, сгреб всех аборигенов в один угол. Те, жалобно хрюкнув, спрессовались в однородную массу и плавно стекли на пол. Жомов отбросил стол и оглянулся по сторонам, выискивая новых противников. Таковых вокруг не оказалось!

– Ну вот, блин, так всегда. На самом интересном месте, – горестно вздохнул он и обернулся к друзьям. – Ну что, мужики, пошли дальше бухать? – а затем обернулся к персам: – Вынесите этот мусор на улицу, а то они весь пейзаж портят.

Перепуганные караванщики тут же бросились выполнять распоряжение «великого богатура», а Жомов, хлопнув ладонью по столу, от чего тот едва не развалился, потребовал у бармена (он же владелец кабака, он же жирный баран, он же чмо нерусское) принести ментам побольше вина. Толстый кабатчик, стеная, копался пару минут в своих кладовых, а затем вернулся назад с кувшином вина в каждой руке и, поставив их на стол перед грозными гостями, повернулся к Навину.

– Что стоишь, как крокодил в порту, ленивый оборванец, – накинулся он на официанта. – Быстро убирай обломки, иначе быть тебе битым, еврейская морда.

Сеня, вспомнив, до чего может довести вмешательство в судьбу людей из прошлого, действительно, хотел оставить Навина в покое и не иметь никакого касательства к его личной жизни. Он и правда не хотел бить кабатчику в челюсть и уж меньше всего собирался выбивать тому зубы. Просто все само собой получилось. И на Иисуса бармен зря наехал, и еврейской мордой его не вовремя назвал, и пустые кружки никто убрать со стола не позаботился, а уж о том, чтобы сковать руки кинолога наручниками, даже и мысли ни у кого не было! Именно поэтому левая рука Рабиновича сама, без ведома хозяина, схватила кабатчика за грудки, а правая подняла со стола кружку и врезала ею наглецу по зубам. Тот выплюнул последние два клыка, остававшиеся во рту, заплакал и побежал жаловаться теще – несчастный кабатчик был сиротой! Обратно он вернулся еще и с синяком под глазом, но уже без слез.

– Оплачиваем ужин, – буркнул он, останавливаясь около ментов и буравя их абсолютно чумным взором. – С вас пять с половиной сиклей серебра по вавилонскому счету.

– Че-его?! – взревел от изумления Рабинович.

– И правда, чего это я? – оторопело заморгал глазами толстяк. – Блин, на целый сикль ошибся! Шесть с половиной сиклей, конечно же…

Сеня снова не сдержался и, вскочив с кресла, залепил кабатчику увесистую оплеуху. Тот затряс головой, словно бык, боднувший вместо тореадора статую Минину и Пожарскому. Несколько секунд кабатчик вращал глазами, а затем, на секунду сфокусировав взгляд на переносице, постепенно пришел в себя. Обведя взглядом ментов, не спускавших с него глаз, толстяк удивленно поинтересовался:

– Вы меня зачем-то звали?

– Вот, блин, классно у него теща «машется»! – восхищенно проговорил омоновец. – Всего-то разочек в глаз стукнула, и шарики у этого чукчи с роликов стряхнула. Вот бы ее к нам, в ОМОН, двери вышибать.

• Предыдущая
• 19/87
• Следующая