Нашествие Даньчжинов - Маципуло Эдуард - Страница 13
- Предыдущая
- 13/61
- Следующая
Она заметила, что я озираюсь.
– Надо будет прибрать. Ты поможешь, когда вернетесь из леса.
– С удовольствием, – сказал я в некотором замешательстве.
Удовольствия мало. Разве может нравиться такая работа. И посуду мыть – не может нравиться. Мне не нравится, я и не делаю.
– А что вам нравится, Чхина?
– Ничего не нравится! – Она поднялась, сходила в другую комнату за полотенцем для посуды. – Разве только в лесу и горах ходить – это нравится. И то редко. Тебе же рассказали про меня?
– Что вы всем приносите беду – рассказали. Мы вытерли посуду, составили ее в грубую нишу в толстой каменной стене, после чего Чхина произнесла очень просто:
– Вот и все. Теперь ты меня всю жизнь будешь любить. Я прислушался к своим ощущениям. Никаких вроде бы изменений.
– И шип не исчез, – пробормотал я.
– Уходи, – сказала она, почему-то рассердившись, затем с яростью выкрикнула:
– Убирайся прочь! Ты мне надоел!
И повелительным нетерпеливым жестом руки указала на дверь. В этом жесте, в этом демоническом яростном взгляде промелькнуло что-то знакомое. И уже на захламленном маленьком дворике я вспомнил: живая богиня! Ну да, крошечная живая богиня, повелевающая толпами богомольцев! Из стареющего французского фильма, который мы смотрели вместе с доктором Йенсеном!
Помнится, со смешанным чувством вглядывался я в лицо девчушки. В нем было мало детского. Серьезность, спокойствие, равнодушие, и вдруг вспышка гнева…
– Может, мы видим человекомонстра в раннем детстве? – сказал я тогда.
Мы должны были одолеть спешным маршем почти полсотни километров. И это по горным тропам и непролазным зарослям! Я трясся на смирном муле где-то в середине тинной вереницы верховых и вьючных животных, носильщиков, монахов. Монахи шли пешком, чтобы не обидеть животных. Впереди походной колонны – разведчики, босоногие, как на войне, – чтобы ступать бесшумно. Затем – головное охранение: в сапогах, противомоскитных накидках, с автоматическим оружием и гранатами. И с дымовыми шашками на тот случай, если придется спешно отрываться от противника, другими словами, удирать без оглядки. Сзади колонну прикрывали тоже парни из охраны заповедника, вооруженные до зубов.
Чтобы мой хомут не задевал за скальную стену справа, я сидел в седле криво, рискуя соскользнуть в пропасть, разверзшуюся слева. Мул тяжело вздыхал, напрягаясь, чтобы удержать равновесие под таким седоком, и косил на меня черно-матовым глазом, будто укоряя меня за неумение нормально сидеть в седле. Но впереди меня буквально так же скособенился Джузеппе, так что какое-то оправдание у меня было. Столь солидная экспедиция не могла обойтись без Джузеппе, лучшего в мире специалиста по королевским горным тиграм, не могла обойтись без меня – ответственного за Установку. Ну а мы, по-видимому, не могли обойтись без Духовного Палача, поэтому он семенил впереди Джузеппе, излучая доброту и покой. Я думал о Чхине. Какая поразительная эволюция от живой богини до ведьмы! Я уже знал многое о живых богинях. Их судьбы, как правило, трагичны. Наверное, устоялся своеобразный гималайский стереотип: достигнув двенадцатилетнего возраста, живые богини уходили в мир уже как простые смертные, им давали большое приданое от религиозных организаций, но на них не спешили жениться. В семейной жизни они бывают несносны. И Чхина, привыкшая быть наравне с богами, – каково же ей было опуститься на землю? Ничего не умеющая, ни к чему земному не приученная, с непомерными честолюбием… Вот путь монстра! Дай ей силу, она сожжет ненавистью не только Суверенное Княжество…
В сердце остро кольнуло, даже дыхание перехватило, и все тело покрылось испариной. Вот, пожалуйста. Даже шип не смогла убрать. Да что шип, посуду – и ту вымыть как следует не может. Веник взять в руки для нее трудность. Испортили красотку, и ничто ее уже не спасет.
Высоко в небе над колонной кружили стервятники. Они слетелись со всей округи – целая стая! – как будто у них дел других нет, как глазеть на нас. Неужели предчувствуют бойню?
Но надо было что-то делать с шипом. Ведь фикция, ничто, а колет. Боль появлялась в самые неожиданные моменты, главным образом, когда я начинал думать о женщине, о научной монстрологии или, допустим, каком-нибудь хорошо известном монстре. Вот и снова кольнуло – боль достигала аж до печенки. Ну, конечно, я же подумал сразу обо всем: и о монстрах, и о женщинах, и о научной монстрологии. Надо сделать эту боль сигналом к приятному, сказал я себе. Ведь это так просто: немного воображения плюс волевые усилия в течение каких-то десятилетий – и появится стойкий рефлекс радости через боль. И как только снова кольнуло, я принялся вспоминать самое приятное из моего детства.
Колонна спустилась в ущелье, густо заросшее мелкими пальмочками и болотными травами. Жирная вязкая грязь сочно зачавкала под ногами монахов и мулов. Но люди смотрели не под ноги, а вверх, на стаю черных грифов. Говинд остановил колонну прямо в болоте и подошел к Духовному Палачу. Монах выслушал его со всем вниманием и еще раз полюбовался черными птицами, замаравшими своим присутствием такой чистый небосвод. Я пришпорил мула и подъехал к ним.
– Что случилось?
– Остановимся на привал, – ответил начальник охраны с нотками беспокойства в голосе. – Вернемся на сухое место и разобьем бивак.
– Из-за птиц? – спросил я. Он кивнул и побежал отдавать распоряжения. И только на привале он объяснил мне, отчего тревога. В заповеднике, богатом живностью, он изучал феномен разумного поведения животных. Разумеется, до того, как вынужден был стать начальником охраны. Он серьезно полагал, что большинство животных и птиц обладают зачаточным мышлением. Они способны, выделяя простейшие закономерности, обобщать ситуацию.
– Ты, наверное, этого не знал, Пхунг: сороки, серые вороны и грифы умеют находить среди разрозненных фактов именно то, что может привести их к добыче. И могут экстраполировать их, делая безошибочный вывод, где и когда появится, допустим, приманка с пищей. И то, что они собрались сейчас здесь, – тревожный факт.
– Они видят в нас будущую падаль? Или в наших мулах?
– Во-первых, они, возможно, видят тэуранов и, сопоставив оба факта – тэуранов и нас, сделали определенный вывод. Во-вторых, у них есть интуиция, почти такая же безошибочная, как и у королевских горных тигров. А так как они упорно кружат точно над нами, а не впереди или позади нас…
– Они уверены: не надо ходить далеко, события произойдут здесь. Так?
Он кивнул.
– Но, Говинд! Пожиратели падали, насколько мне известно, всегда следуют за караванами в ожидании павших животных.
– У нас никогда не бросают павших животных. И это не караванный путь. Так что рефлекса на караванную падаль у них нет.
– Тогда прочеши местность вокруг.
– Это я и собираюсь сделать.
Джузеппе был в превосходном настроении, несмотря на сложные походные условия. Он осторожно откусывал от зажаренного на костре банана и мурлыкал мягким, слегка простуженным тенором арию Рудольфа.
Красиво пел, с чувством, временами забывая о банане, Вообще-то, дикое зрелище – поющий колодник с бананом на прутике.
– А какая это женщина, Пхунг! – проговорил он восторженно. – Та, которую вы слышали на пластинке у меня в доме. И она была со мной сорок три дня! Вы можете в такое поверить? Мне самому это иногда кажется сном! И я вовсе ни о чем не жалею…
– Не жалеете, что убивали ради нее тигров?
– Деньги! Проклятые деньги! – моментально расстроился Джузеппе. – А женщины так ненасытны! Особенно красивые и талантливые!
Он рассказал мне о своей романтической любви. Это была история, достойная пера Шекспира, и лучше мне ее не пересказать, тем более, что об этом писали во многих газетах.
– Теперь она поет где-то в Эмиратах, и ей аплодируют шейхи, которые ни черта не смыслят в итальянской опере, – проговорил он с горечью. – О женщины, они даны нам в наказание! Сколько превосходных умов сгинуло по вине хорошеньких созданий, а то и вовсе из-за шлюх! Должно быть, на других планетах эта проблема решается проще – физиологией. Это сколько же энергии высвобождается у них для науки и искусства!
- Предыдущая
- 13/61
- Следующая
