Предания нашей улицы - Махфуз Нагиб - Страница 38

• Предыдущая
• 38/101
• Следующая

— Ты выбил ему глаз!

Даабас ужаснулся тому, что натворил, и убежал из кофейни.

Некоторое время спустя Габаль снова стоял во дворе дома хамданов, окруженный сородичами. Он весь кипел от негодования. Перед ним на корточках сидел Каабильха с перевязанным глазом, а Даабас стоял, понурив голову, и молча выслушивал возмущенную речь Габаля. Хамдан, желая хоть немного успокоить главу рода, сказал:

— Даабас вернет деньги Каабильхе.

— Пусть сначала вернет ему глаз! — воскликнул Габаль. Каабильха заплакал, а поэт Ридван, тяжко вздыхая, проговорил:

— Увы, это невозможно.

— Однако можно расплатиться оком за око! — ответил Габаль, и лицо его при этом напоминало предгрозовое небо.

Даабас испуганно поднял взгляд на Габаля и, протягивая деньги Хамдану, прошептал:

— Злоба лишила меня разума, но я не хотел покалечить его.

Габаль долго глядел на него в молчании, а потом грозно произнес:

— Око за око! Вина на зачинщике!

Члены рода Хамдан растерянно переглянулись: никогда еще они не видели Габаля в таком состоянии. Его охватила ярость, какой он не испытал ни в тот день, когДа покинул дом Ходы-ханум, ни даже когда убил Кадру. Воистину в гневе своем он был страшен, и не было силы, способной удержать его от задуманного. Хамдан хотел было что-то сказать, но Габаль опередил его:

— Владелец имения не для того отметил вас своей любовью, чтобы вы калечили друг друга. Если в нашей жизни не будет закона и порядка, смута погубит нас всех. Поэтому, Даабас, ты должен поплатиться собственным глазом.

В ужасе и исступлении Даабас закричал:

— Не смейте меня трогать, а не то я всех убью!

Но Габаль бросился на него, как свирепый бык, и сильным ударом сбил с ног. Даабас потерял сознание. Габаль подхватил его под мышки, поставил на ноги и, повернув лицом в сторону Каабильхи, приказал тому:

— Отомсти за себя!

Каабильха подошел к Даабасу и остановился в нерешительности, а из жилища Даабаса донеслись крики и плач. Несмотря на это, Габаль был неумолим.

— Давай же, пока я не закопал тебя живьем! — крикнул он.

Каабильха приблизился к Даабасу, ткнул его пальцем в правый глаз и выбил его. А из жилища Даабаса донеслись еще более громкие крики и плач…

Некоторые мужчины из друзей Даабаса, в том числе Атрис и Али Фаванис, Тоже плакали, а Габаль, обращаясь к ним, сказал:

— Эх вы, злобные трусы! Вы ненавидели футувв только за то, что они были сильнее вас. А стоило вам почувствовать себя сильными, как вы забыли о милосердии. Помните: либо порядок, либо конец всему!

С этими словами Габаль ушел, оставив Даабаса на попечении его друзей. Случившееся оставило глубокий след в душах людей. Раньше Габаль был любимым вождем, которого весь род считал своим футуввой, полагая, что Габаль просто не хочет, чтобы его так называли. Теперь люди стали бояться его, передавали друг другу шепотом рассказы о его жестокости и беспощадности. Но всегда находился и такой, кто напоминал о причинах этой жестокости и о том, что вызвана она была искренним желанием установить справедливость, порядок и братские отношения между членами рода Хамдан. Это мнение каждый день находило себе подтверждение в словах и делах Габаля, и люди снова поверили ему и перестали бояться. Все строго соблюдали установленный порядок и не нарушали законов. Пока был жив Габаль, царили спокойствие и безопасность. В глазах своих сородичей он всегда оставался символом справедливости и ни разу до конца дней своих не отступил от установленных законов.

Такова история Габаля. Он первым на нашей улице восстал против угнетения и первым удостоился свидания с владельцем имения после того, как тот удалился от мира. Он добился такой власти, которую никто не мог у него оспаривать. И при этом он был скромен, не терпел мошенничества и накопления богатства путем поборов и нечестной торговли. В глазах рода своего он остался образцом справедливости, силы и порядка. Правда, он не заботился о судьбе других жителей нашей улицы. Быть может, он даже презирал их, как и другие его сородичи. Однако он не обижал их и не делал никому из них зла, показывая всем пример, достойный подражания.

И если бы не забывчивость, истинное бедствие нашей улицы, он навсегда остался бы для нас примером.

Но беда нашей улицы — забывчивость.

Приближался рассвет. Кругом было тихо. Все живое на нашей улице находилось во власти сна. Даже футуввы, собаки и кошки и те угомонились. Тьма затаилась во всех углах, словно не желая уступать место утреннему свету. Среди полной тишины в одном из домов квартала Габаль осторожно отворилась дверь. Из нее выскользнули две тени и направились в сторону Большого дома. Обогнув его высокую стену, они свернули к пустыне. Двигались они бесшумно, время от времени оборачиваясь назад, чтобы убедиться, что за ними никто не идет. Вот они углубились в пустыню и, определяя свой путь по звездам, вскоре добрались до скалы Хинд, которая темной громадой возвышалась в предрассветных сумерках. Это были мужчина средних лет и молодая женщина на сносях. Каждый нес по узлу. У подножия скалы женщина в изнеможении вздохнула и сказала:

— Послушай, Шафеи, я устала!

Мужчина остановился и недовольно проговорил:

— Отдыхай, но не следует поддаваться усталости! Женщина поставила на землю свой узел и села на него, широко расставив ноги, чтобы передохнуть. Мужчина с минуту постоял, оглядываясь по сторонам, затем тоже устроился на своем узле. Потянуло свежим предрассветным ветерком, но женщина, погруженная в свои мысли, и не почувствовала его.

— Интересно, где мне придется рожать? — спросила она.

— Любое место лучше, чем наша проклятая улица, Абда! — гневно воскликнул Шафеи. Он окинул взглядом проступавшие из мрака очертания горы Мукаттам, протянувшейся с севера на юг, и продолжал: — Мы пойдем на рынок Мукаттам, куда ушел Габаль в трудное для него время. Я открою столярную мастерскую и буду работать, как работал на нашей улице. Ты же знаешь, руки у меня золотые и деньги на обзаведение имеются, а это уже неплохо!

Женщина накинула на голову и плечи платок и грустно сказала:

— Мы будем жить на чужбине, как сироты, а ведь мы из рода Габаль, истинных хозяев улицы!

Мужчина сплюнул с досадой и проворчал:

— Хозяева улицы! Да мы хуже рабов! Ушел Габаль, а с ним ушло и золотое время. Пришел Занфаль, будь он проклят! Какой он футувва, если вместо того, чтобы защищать, грабит нас и мстит тем, кто осмеливается жаловаться?

Абда не возражала. Она слишком хорошо помнила те горькие дни и печальные ночи. Но вдруг она осознала, что они на самом деле покинули свою улицу, и в памяти ее всплыли хорошие воспоминания.

— Если бы не злые люди, — мечтательно произнесла она, — лучше нашей улицы нет! Где еще ты найдешь такой дом, как дом нашего деда? А соседей, подобных нашим? Где еще ты услышишь истории об Адхаме и Габале, о скале Хинд? Да будут прокляты злодеи!

— Эти кичливые футуввы хуже всякой напасти! Их дубинки так и гуляют по головам, — горько отозвался Шафеи. И вспомнил, как однажды проклятый Занфаль схватил его за шиворот и толкнул так, что чуть не сломал ему ребра, а потом повалил на землю на глазах у всех людей. И только из-за того, что Шафеи заговорил об имении. Топнув ногой, мужчина продолжал: — Мерзкий преступник похитил дитя Сидхума, продавца мяса, и больше никто и никогда не слышал об этом ребенке. Негодяй не пожалел ребенка на первом месяце его жизни! А ты еще спрашиваешь, где ты родишь! Так вот, ты родишь среди людей, которые не убивают детей!

Абда вздохнула, словно желая смягчить смысл своих слов, и сказала:

— Если бы ты мог примириться с тем, с чем мирятся другие!

— В чем я провинился, Абда?! Я всего-навсего спросил: где Габаль и его время, куда исчезла справедливая сила? Почему род Габаль снова сделался несчастным и униженным? А Занфаль разгромил мою мастерскую и жестоко избил меня. Если бы не соседи, то и вовсе убил бы. Останься мы дома, он поступил бы с нашим ребенком так же, как и с ребенком Сидхума.

• Предыдущая
• 38/101
• Следующая