Предания нашей улицы - Махфуз Нагиб - Страница 7

• Предыдущая
• 7/101
• Следующая

Адхам устремил на брата внимательные глаза.

— Скажи скорее, в чем она заключается.

Идрис придвинулся совсем близко к брату, словно боясь, что стены могут его услышать, и прошептал:

— Я хочу удостовериться в своем будущем после того, как погубил настоящее. Как и ты, я скоро стану отцом. А что ждет моих детей?

— Я сделаю все, что смогу.

Идрис благодарно погладил Адхама по плечу и продолжал:

— Я хочу знать, лишил ли меня отец моей доли наследства.

— Как же я это узнаю? Но если хочешь мое мнение… Идрис с тревогой перебил:

— Я хочу знать не твое мнение, а мнение отца…

— Но тебе хорошо известно, что он ни с кем не делится своими планами.

— Да, но он, конечно, составил на этот счет документ. Адхам молча покачал головой, а Идрис продолжал его убеждать:

— В документе на владение поместьем все записано… — Не знаю. И никто в доме не знает. Всю мою деятельность по управлению отец полностью контролирует. Грустно глядя в глаза брату, Идрис говорил:

— Документ этот находится в огромной книге. Я видел ее однажды, когда был еще мальчиком. Я спросил отца, что в этой книге я был тогда его любимцем, — и он ответил, что в книге записано все о нас. Больше мы об этом не говорили, и на вопросы мои он отвечать не желал. Я уверен, что судьба моя записана в этой книге.

Чувствуя себя припертым к стенке, Адхам пробормотал:

— Бог знает.

— Книга лежит в маленькой комнатке, примыкающей к покоям отца. Ты, конечно, видел дверцу в правой стене — она всегда заперта, а ключ находится в серебряном ларчике, в ящичке отцовского стола, ближнем к его постели. А сама книга лежит в маленькой комнатке на столике.

Адхам тревожно сдвинул брови, спросил еле слышно:

— Чего ты хочешь? Идрис ответил со вздохом:

— Если я могу обрести покой в этом мире, то лишь узнав, что написано обо мне в книге. Адхам испуганно проговорил:

— Мне легче прямо спросить о десяти заповедях!

— Он не ответит. И разгневается. Подумает о тебе плохо, заподозрит в твоем вопросе тайный умысел. Мне вовсе не хочется, чтобы, делая добро мне, ты потерял расположение отца. Наверняка он не намерен разглашать свои десять заповедей.

Если бы это входило в его намерения, он давно поведал бы их всем нам. Узнать содержание документа можно лишь путем, который предложил я. Это легко сделать на заре, когда отец прогуливается по саду.

Адхам побледнел.

— Ты просишь невозможного, брат, — сказал он. Идрис скрыл свое разочарование под кривой улыбкой и возразил:

— Разве это преступление, если сын узнает, что пишет о нем отец?

— Но ты требуешь от меня выведать тайну, которую отец тщательно оберегает.

Идрис вздохнул еще громче.

— Когда я решил обратиться к тебе, — сказал он, — я подумал: нелегко будет уговорить Адхама совершить поступок, который, в его глазах, нарушает волю отца. Но все же я надеялся, что ты согласишься, когда поймешь, как мне это необходимо. Здесь нет никакого преступления. Все обойдется благополучно. Никому не причинив ущерба, ты выручишь живую душу из беды.

— Пронеси, Господь.

— Аминь. Я умоляю тебя, спаси меня от адских мук. Адхам поднялся с места в великом смущении. Идрис встал следом за ним, улыбнулся жалко, как человек, потерявший всякую надежду, сказал:

— Извини, что побеспокоил тебя, Адхам. Мое проклятие в том, что любому человеку, которого я встречаю на своем пути, я так или иначе доставляю неприятности. Имя Идриса сделалось притчей во языцех.

— Как мучает меня мое бессилие помочь тебе. Я не знаю мучения хуже…

Идрис ласково положил руку на плечо брата, нежно поцеловал в лоб и ответил:

— О моих мучениях знаю лишь я сам. К чему требовать от тебя больше того, что ты можешь сделать?! Прощай, оставайся с миром, и пусть все делается по велению божьему.

И ушел.

Впервые за последнее время оживилось лицо Умеймы, когда она с любопытством расспрашивала Адхама:

— А отец никогда не говорил тебе о завещании? Адхам сидел на диване, поджав ноги, смотрел в окно на пустыню, уходящую в темную даль.

— Никто никогда о нем не говорил, — ответил он жене.

— Но ты…

— Я лишь один из его многочисленных сыновей. Умейма слегка улыбнулась.

— Но ведь именно тебя он избрал управлять имением.

— Я же сказал, что никто никогда не говорил об этом завещании. — В тоне Адхама звучало нетерпение.

Умейма снова улыбнулась, как бы желая смягчить его резкость. Она решила схитрить и сказала:

— Выкинь это из головы. Идрис не заслуживает такой заботы, слишком много вреда он тебе причинил.

Адхам повернул голову к окну, печально произнес:

— Идрис, который приходил ко мне сегодня, и Идрис, который вредил мне, — разные люди. У меня так и стоит перед глазами его несчастное, покаянное лицо.

С явным удовлетворением Умейма сказала:

— Я так и поняла из твоих слов. Поэтому и заинтересовалась. А ты вопреки обыкновению невеликодушен.

Адхам вглядывался в густую темноту ночи, а голова раскалывалась от мыслей.

— Бесполезно затевать это, — сказал он наконец. Но твой раскаявшийся брат просит о милости. Видит око, да зуб неймет.

— Ты должен наладить отношения с Идрисом и с другими братьями, иначе когда-нибудь ты окажешься в одиночку против них.

— Лучше бы ты заботилась о себе, а не об Идрисе. Умейма, поняв, что хитростью ничего не добьешься, тряхнула решительно головой и сказала:

— Заботиться о себе для меня означает заботиться о тебе и о том, кого я ношу под сердцем.

Чего хочет эта женщина? А эта тьма за окном, как она густа! Даже высокий Мукаттам поглотила от подножия до вершины.

Адхам молчал. Вдруг Умейма спросила:

— Ты никогда не заходил в маленькую комнатку?

— Никогда. Помню, мальчишкой я хотел заглянуть в нее, но отец запретил. А мать не велела даже приближаться к ней.

— А тебе, конечно, очень хотелось…

Адхам завел этот разговор с женой лишь в надежде, что она отговорит его. Ему нужно было утвердиться в своем решении. А оказался в положении ночного путника, на зов которого о помощи прибегает грабитель. Умейма продолжала расспрашивать:

— А стол, в ящике которого находится серебряный ларец, ты знаешь?

— Всякий, кто бывал в комнате отца, знает этот стол. Зачем ты спрашиваешь?

Умейма встала с дивана, приблизилась к мужу и прошептала с видом искусительницы:

— Неужто тебе не хочется узнать, что написано в завещании?

— Ничуть, — решительно возразил Адхам. — Почему мне должно этого хотеться?

— Кому же не интересно узнать свое будущее!

— Ты имеешь в виду твое будущее?

— Мое и твое. И будущее Идриса, которого тебе все же жаль, несмотря на его козни.

Эта женщина словно подслушала его мысли. Адхам начал злиться. Желая положить конец разговору, он отвернулся к окну.

— Я не хочу делать того, что не угодно отцу. Умейма удивленно вскинула подведенные брови.

— Но почему он это скрывает?

— Это его дело. Ты сегодня задаешь слишком много вопросов.

Словно размышляя вслух, Умейма продолжала:

— Будущее. Мы узнаем свое будущее и сможем оказать услугу несчастному Идрису. Для этого стоит только прочесть бумагу так, чтобы никто этого не видел. Я уверена, что ни друг, ни враг не смогут упрекнуть нас в дурных намерениях по отношению к отцу.

Адхам в это время, глядя в окно, любовался звездой, которая светилась ярче всех остальных, и, не обращая внимания на слова жены, сказал:

— Как прекрасно небо! Если бы не ночная сырость, я сидел бы в саду и безотрывно смотрел бы на него сквозь ветви…

— Не приходится сомневаться, что в завещании он кого-то выделил…

Раздраженный, Адхам воскликнул:

— Меня не прельщают привилегии, которые влекут за собой лишь заботы!

— Если бы я умела читать, — вздохнула Умейма, — я сама достала бы ключ из серебряного ларца.

Адхам подумал, что это был бы наилучший выход, и еще больше разозлился и на нее, и на себя. Он почувствовал, что попал в настоящую западню и думает о деле как об уже решенном. Повернувшись к Умейме — лицо его при колеблющемся пламени светильника казалось одновременно мрачным и жалким, — он проговорил:

• Предыдущая
• 7/101
• Следующая