Вор и собаки - Махфуз Нагиб - Страница 5

• Предыдущая
• 5/20
• Следующая

– Ну что ж,– сказал Рауф,– все это грустно. Впрочем, дочка твоя и правда не виновата. Она тебя просто не помнит. А вырастет – узнает, полюбит…

– Да нет, все они, бабы, одинаковы…

– Это ты только сейчас так говоришь. А там кто знает? Будешь думать по– другому. Что поделаешь – такова жизнь!

Зазвонил телефон. Рауф снял трубку, расплылся в широкой улыбке и, взяв аппарат, вышел на веранду. Саид пристально за ним следил. Женщина? Ну ясное дело. Заулыбался, ушел на веранду, в темноту. Интересно, он по-прежнему не женат? Вот сидят они тут, пьют, разговаривают. И все-таки почему-то больно. Какое-то предчувствие говорит ему, что подобная встреча вряд ли повторится еще. Он сам не знает, откуда это чувство, но верит ему как человек, привыкший полагаться на свою интуицию. Теперь Рауф – обитатель квартала, где ты раньше бывал только как налетчик. Может быть, он и принимает-то тебя здесь поневоле. Может быть, он тоже переменился и от прежнего Рауфа не осталось ничего, кроме внешней оболочки. С веранды до него долетел смех, и он помрачнел еще больше. Взял яблоко, надкусил. Вся твоя жизнь – воплощение идей человека, который сейчас безмятежно смеется в телефон там, на веранде, и горе ему, если он изменил этим идеям. Рауф снова вошел в комнату, поставил аппарат на место, сел. Он весь светился – так был доволен собой.

– Нет, что ни говори, а свобода – великая вещь. Можно потерять самое дорогое, но если осталась свобода – все утраты тебе нипочем. – Он отправил в рот кусок бастурмы[2].

Теперь он уже почти не скрывал, что беседа потеряла для него всякий интерес.

– Итак, ты вышел из тюрьмы и хочешь начать новую жизнь…

Он снова наполнил бокалы. Саид жадно ел. Украдкой он взглянул на своего собеседника, и тот поспешно улыбнулся. Но Саид успел поймать его откровенно неприязненный взгляд. Ты просто идиот, если думал, что он рад тебе искренне. Да это же простая вежливость! Ему стыдно прогнать тебя сразу, но стыд скоро исчезнет без следа. Эта измена, пожалуй, самая тяжелая. Какая страшная пустота!.. Рауф протянул руку к резной китайской шкатулке, стоявшей в углублении колонны, взял сигарету, закурил.

– Такие-то дела, братец ты мой! То, что отравляло нам когда-то жизнь, ушло безвозвратно.

– Как же, еще в тюрьме об этом услышал. И кто бы мог подумать? – сквозь зубы процедил Саид. Очаровательная улыбка.

– Так что, выходит, воевать нам больше не с кем…

– Что же, пусть будет перемирие. В конце концов, поле битвы обширно… – Саид взглядом обвел комнату. – Да и эта роскошная зала – чем не поле битвы?

И тут же пожалел о своих словах. Глаза Рауфа сверкнули холодным блеском. Ну надо же было тебе, невежа, брякнуть такое!

– Не понимаю, что здесь общего…– В голосе Рауфа звучала тихая ярость.

Саид поспешил исправить оплошность:

– Да нет, я просто хотел сказать… Прекрасная комната… Столько вкуса… Рауф зло прищурился:

– Не юли. Выкладывай лучше все начистоту. Ведь я тебя насквозь вижу, сам знаешь! Он не скрывал раздражения. Сайд улыбнулся, но улыбка получилась жалкой:

– Клянусь, я не хотел сказать ничего обидного…

– Да будет тебе известно, я живу на деньги, которые в поте лица добываю собственным трудом.

– Я никогда в этом и не сомневался. Честное слово, ты напрасно так кипятишься…

Рауф молчал, нервно куря сигарету. Сайд перестал жевать и извиняющимся тоном заговорил:

– Видишь ли, я еще окончательно не пришел в себя после тюрьмы. Наверно, долго еще буду учиться заново вежливым манерам. И потом, не забывай, я сейчас просто сам не свой после той встречи, которую мне устроили дома. И про дочку не могу забыть…

Ах, так!.. Рауф поднял брови, как бы давая понять, что больше не сердится. И, заметив, что Саид вопросительно поглядывает на поднос, сказал:

– Ешь…– К нему вернулось прежнее спокойствие.

Не заставляя себя упрашивать, Саид снова набросился на еду. Происшедшее нисколько не отразилось на его аппетите. Но Рауф, видимо, решил, что разговор пора кончать.

– Надо все изменить в корне. Ты думал о будущем? Саид закурил.

– Я еще весь в прошлом. Где уж тут думать о будущем?

– Мне почему-то всегда казалось, что женщин в мире больше, чем мужчин. А посему не стоит из-за измены жены так убиваться. И дочка в свое время узнает тебя и полюбит. Главное для тебя сейчас – найти работу.

Глядя на китайского божка – само олицетворение сонливой величавости,– Саид задумчиво произнес:

– В тюрьме меня научили шить… Рауф удивился:

– Откроешь мастерскую?

– Ну уж нет!

– Тогда что же?

Саид вызывающе усмехнулся:

– В своей жизни я умел делать хорошо только одно…

– Неужели опять воровать? – В голосе Рауфа снова послышалось раздражение.

– А почему бы и нет? Воровское ремесло дело выгодное, сам знаешь…

Рауф взорвался:

– А откуда, собственно, я должен это знать? Саид прикинулся удивленным.

– Не надо так горячиться, я хотел сказать: «Сам знаешь из моего опыта». Разве нет?

Рауф опустил глаза, словно раздумывая, верить или нет. Но радушное выражение уже окончательно исчезло с его лица, и он сказал тоном человека, который торопится закончить неприятный разговор:

– Ну вот что, сегодняшний день – не вчерашний. Ты был вором и в силу ряда известных тебе причин был также моим другом. Но, я повторяю, сегодняшний день – не вчерашний. И если ты опять вернешься к старому, то будешь вором, но и только!

Саид резко вскочил, не в силах совладать с отчаянием, которое охватило его теперь со всей беспощадностью. Однако он заставил себя сесть и, стараясь казаться спокойным, предложил:

– Раз так, подыщи мне подходящую работу.

– Что ты называешь подходящей? Говори – я тебя слушаю.

Усмехнувшись в душе, Саид сказал:

– Ну, например, предложи мне работу у себя в газете. Я человек грамотный, когда-то был твоим учеником. Под твоим наблюдением прочел горы книг. Ты ведь сам не раз говорил, что у меня большие способности…

Рауф так яростно замотал головой, что на его густой черной шевелюре испуганно запрыгал отраженный свет люстры.

– Сейчас не время для шуток. Ты никогда не занимался журналистикой, к тому же только вчера вышел из тюрьмы. Нет, видно, я просто даром на тебя трачу время.

– Так что же, значит, заняться каким-нибудь жалким ремеслом?

– Честное ремесло не может быть жалким.

На смену отчаянию пришла пустота. Он обвел взглядом богатую красивую залу и горько усмехнулся.

– Как это благородно, когда богачи учат нас жить в бедности…

Вместо ответа Рауф взглянул на часы. Саид заторопился. – В самом деле, я отнял у тебя бездну времени. Рауф откровенно просиял:

– Что поделаешь, уйма работы.

– Спасибо,– сказал Саид.– И за теплый прием спасибо, и за ужин, и за доброту твою.

Рауф вытащил из кармана бумажник, вытянул две бумажки по пять фунтов каждая и протянул их Саиду.

– Утешься. И не сердись на меня, я и вправду занят. Тебе сегодня просто повезло, что застал меня.

Саид взял деньги, улыбнулся, пожал Рауфу руку, пожелал успеха и вышел.

Так вот он каков, Рауф Альван. Вот она истина без прикрас – зловонный труп, не засыпанный землей. Другой Рауф, прежний, исчез без следа, как вчерашний день, как любовь Набавии или верность Илеша. Меня не проведешь. Красивые слова?.. Хитрость. Улыбки?.. Скривленные губы. Щедрость?.. Простое движение руки. Если б это было удобно, он не пустил бы меня на порог. Сам меня создал, и сам же от меня отступился. Легко и просто изменил своим идеям, после того как я стал их воплощением. И вот теперь я стою как потерянный, и мне не на что надеяться, и некуда податься, и никому я не нужен. Подлец, предатель… Даже если б гора Мукаттам сейчас обрушилась тебе на голову, и тогда, кажется, мне не стало бы легче. Интересно, а сам с собой наедине признаешься ли ты в своей измене? Или и душу свою обманываешь, так же, как пытаешься обмануть других? Неужели никогда, даже ночью, не тревожит тебя совесть? Хотел бы я заглянуть к тебе в душу, как заглянул сегодня в твой дом с зеркалами и статуэтками. Впрочем, и там я нашел бы, наверное, только измену. Нашел бы Набавию в облике Рауфа, или Рауфа в облике Набавии, или, может, ни того и ни другого, а Илеша Сидру. И Измена призналась бы мне, что среди всех земных подлостей она – самая гнусная… Представляю, как они переглядывались за моей спиной – эти настороженные, тревожные, похотливые глаза. Как у кошки, когда она, подкрадываясь на брюхе, несет с собой смерть беспечной птахе. А потом боязнь упустить удобный момент взяла верх над стыдом и колебаниями, и Илеш Сидра сказал ей где– нибудь в переулке Сайрафи, а может, и у меня дома: «Выдадим его полиции, и дело с концом». И мать твоей дочери промолчала. И губы, что столько раз горячо шептали мне: «Люблю… Ты мой единственный мужчина», на этот раз безмолвствовали. И я, которого сам черт не мог перехитрить, попал в западню в переулке Сайрафи. И посыпались пинки и удары. А теперь ты, Рауф. Даже не знаю, кто из вас подлее. Да нет, пожалуй, все-таки ты. Мудрец и книжник. Это ты довел меня до тюрьмы, а сам поселился во дворце из света и зеркал. Или ты, может, забыл свои огненные речи о хижинах и дворцах? Но я-то их хорошо помню…

• Предыдущая
• 5/20
• Следующая