Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 16

• Предыдущая
• 16/90
• Следующая

— Шутник…

После этого последнего слова я услышал, как мой Халеф в большом возмущении удалился. Другой, насвистывая, остался стоять у входа, потом он начал что-то тихо бурчать и зудеть себе под нос, потом наступила пауза, а за нею он вполголоса затянул песню.

Я чуть не подпрыгнул от радостного изумления. Правда, он пел по-арабски, но эти арабские стихи, которые замечательно рифмовались, звучали в переводе на один из немецких диалектов следующим образом:

Что там за шуршанье в кустах, что за шум?

Я думаю, это — Наполиум [59].

Что ищет он там весь день и всю ночь?

Живее, камрад, гони его прочь!

Кто вывел в поля посредине страны

Солдат, облаченных в чудные штаны?

Зачем там стоять им день и всю ночь?

Живее, камрад, гони-ка их прочь!

И мелодия была той же самой — нота за нотой, звук за звуком. Когда он закончил вторую строфу, я подскочил к двери, открыл ее и посмотрел на поющего. Он был одет в широкие белые шаровары, такого же цвета курточку, обут в кожаные ботинки, а на голове носил феску — самый обычный в этих краях вид.

Увидев меня, он уперся кулаками в бока, притворился, что его не смущает мое появление, и спросил:

— Нравится, эфенди?

— Очень! Откуда ты знаешь эту песню?

— Сам сочинил.

— Скажи это кому-нибудь другому! И мелодию сам сочинил?

— А ее-то тем более!

— Врун!

— Эфенди, я Хамсад аль-Джербая, я не позволю себя оскорблять!

— Возможно, что ты Хамсад аль-Джербая и тем не менее большой обманщик. Я-то знаю эту мелодию.

— Значит, тебе ее кто-то напел или насвистел, услышав ее от меня.

— А ты от кого ее услышал?

— Ни от кого.

— Кажется, ты неисправим. Это мелодия немецкой песни.

— О эфенди, что ты знаешь о Германии?

— Песня называется «Что там за шуршанье в кустах, что за шум? Я думаю…»

— Ура! — радостно оборвал он меня, потому что я произнес эти слова по-немецки, — Может быть, вы сами немец?

— Разумеется!

— Действительно? Немецкий эфенди? Откуда же вы, господин хаким-баши, позвольте спросить?

— Из Саксонии.

— Саксонец! Вы должны были приехать сюда еще до заключения мира [60]. И уже стали турком?

— Нет. А вы пруссак?

— Конечно! Пруссак из Ютербога.

— Как вы сюда попали?

— По железной дороге, потом — на пароходе, на лошадях и верблюдах, а еще пешком.

— А кем вы были прежде?

— Ну, скажем, цирюльником. В один прекрасный день мне это разонравилось, и тогда я пошел поглядеть на белый свет, туда-сюда, пока вот не добрался до этих мест.

— Вы обо всем должны мне рассказать. Кому вы теперь служите?

— Мой хозяин — сын константинопольского купца. Зовут его Исла бен Мафлей. У него ужасно много денег.

— Что он здесь делает?

— А я откуда знаю? Кого-то вроде ищет.

— Кого же?

— Кажется, женщину.

— Женщину? Это просто замечательно!

— Возможно, он ее найдет.

— И кто эта женщина, которую он так настойчиво ищет?

— Какая-то черногорка — то ли Зенича, то ли Зеница, или как там это произносится?

— Что-о-о? Ее зовут Зеницей?

— Да.

— Ты это точно знаешь?

— Разумеется! Во-первых, он держит у себя ее портрет; во-вторых, он постоянно делает… Стоп, слышу, что он хлопнул в ладоши. Господин-эфенди, я должен идти наверх!

Я не мог успокоиться и беспрерывно ходил по комнате. Хотя этот цирюльник из Ютербога [61], столь поэтично назвавший себя Хамсадом аль-Джербаей, был мне и интересен в высшей степени, но еще больше пробудилось во мне участие к его хозяину, который здесь, на Ниле, искал черногорку по имени Зеница.

Тем временем стемнело. Пришел капитан дахабии и поднялся наверх, но через каких-то полчаса снова послышалась его шаркающая походка, и он вошел ко мне. Халеф подал табак и кофе, а потом удалился. Некоторое время спустя я услышал, как он спорит с ютербогским турком.

— Что, течь на судне уменьшилась? — спросил я Хасана.

— Еще нет. Я смог сегодня только выкачать воду и законопатить щель. Завтра Аллах снова даст день.

— И когда ты отплываешь?

— Ранним утром послезавтра.

— Ты взял бы меня с собой?

— Моя душа обрадовалась бы, если ты будешь со мной.

— А если бы еще кое-кого прихватить?

— На моей дахабии много места. Кто он?

— Это не мужчина, а женщина.

— Женщина? Ты купил себе рабыню, эфенди?

— Нет. Она жена другого.

— Он тоже поедет с нами?

— Нет.

— Так ты ее купил у него или нет?

— Да нет же.

— Он подарил ее тебе?

— Нет. Я отниму ее у него.

— Аллах керим! Ты хочешь взять у него жену без разрешения?

— Что-то вроде.

— Ты знаешь, как это называется? Похищение.

— Конечно.

— Похищение жены у правоверного наказывается смертью. Разве твой разум помрачился, разве стала сумрачной душа, что ты решился на преступление?

— Нет. Все гораздо сложнее. Я знаю, ты мой друг и умеешь молчать. Я все тебе расскажу.

— Открой врата своей души, сын мой. Я слушаю!

Я рассказал ему о своем сегодняшнем приключении, и он внимательно меня выслушал. Когда я окончил, он поднялся.

— Встань, сын мой, возьми свою трубку и следуй за мной!

Я догадался о его замысле и последовал за ним. Капитан вел меня наверх, в комнату купца. Слуги его не было на месте, поэтому мы вошли, предварительно объявив о себе легким покашливанием.

Нам поднялся навстречу совсем молодой мужчина. Ему было лет двадцать шесть. Дорогая трубка, которую он курил, свидетельствовала о том, что уроженец Ютербога был, видимо, прав относительно «ужасных денег». На первый взгляд купец выглядел весьма симпатичным, и я сразу же, в первую минуту знакомства, почувствовал к нему расположение.

Старый Абу эль-Рейсан взял слово.

— Это оптовый торговец Исла бен Мафлей из Стамбула, а это эфенди Кара бен Немей, мой друг, которого я очень люблю.

— Приветствую вас обоих у себя. Садитесь! — ответил молодой человек.

— Хочешь доставить мне удовольствие, Исла бен Мафлей? — спросил старик.

— Охотно. Скажи мне, чего ты хочешь.

— Расскажи вот этому человеку историю, которую ты поведал мне.

На лице купца отразились удивление и досада.

— Хасан эль-Рейсан, — сказал он, — ты дал мне клятву молчания и уже проболтался!

— Спроси моего друга, сказал ли я хоть одно слово!

— Почему же ты тогда привел его сюда и желаешь, чтобы я рассказал свою историю еще и ему?

— Ты говорил мне, что во время рейса, куда бы я ни пристал вечером, я должен держать глаза и уши открытыми и справляться о твоей пропаже. И вот я открыл свои глаза и уши и привел к тебе этого человека, который, возможно, сообщит тебе важные сведения.

Исла резко вскочил, отбросив трубку.

— Это так? Ты можешь сообщить мне нужные сведения?

— Мой друг Хасан не перемолвился со мной ни единым словом, поэтому я не знаю, чем я могу тебе помочь. Спрашивай.

— Эфенди, если ты только сможешь сказать мне то, что я хотел бы услышать, я заплачу тебе так щедро, как этого не сможет сделать ни один паша!

— Я не требую никакой платы. Говори!

— Я ищу девушку, которую зовут Зеницей.

— Что ж, я знаю женщину, которая так назвала себя.

— Где? Где, эфенди? Говори скорей.

— Не мог ли бы ты сначала описать мне ее?

— О, она красива, как роза, и прекрасна, как утренняя заря; она благоухает, как цветок резеды…

Я прервал его движением руки.

— Исла бен Мафлей, это вовсе не то описание, которого я ждал. Говори со мной не языком жениха, а голосом рассудка! Когда она пропала?

— С тех пор прошло две луны.

— Не было ли при ней какой-нибудь вещи, по которой ее можно было бы узнать?

• Предыдущая
• 16/90
• Следующая