Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 45

• Предыдущая
• 45/90
• Следующая

— Как имя твоего шейха?

— Его зовут Мохаммед Эмин.

— Он далеко отсюда?

— Если ты хочешь попасть к нему, мы будем вас сопровождать.

Они развернулись и присоединились к нам. В то время как мы — и слуги вместе с нами — сидели в седлах в достойных позах, арабы скакали вокруг нас по широкой дуге, показывая свое искусство верховой езды. Их главный трюк заключался в том, чтобы остановиться на полном скаку, причем мне бросилось в глаза, что их лошади были, конечно, утомленными и немножко загнанными. Я полагаю, что вправе сделать некоторое обобщение: этих всадников в любом отношении превзошел бы первый попавшийся индеец на своем мустанге. Однако англичанину понравилось представление.

— Великолепно! Хм, так я не могу… сломал бы шею!

— Я видывал и лучших всадников.

— А! Где?

— Скачку не на жизнь, а на смерть в американском диком лесу, на замерзшей речке, когда у лошади нет подков, или в каменистом каньоне — это нечто совершенно иное!

— Хм! Я тоже поеду в Америку… Скакать в диком лесу… по речному льду… в каньоне… Прекрасное приключение!.. Что говорят эти люди?

— Они поприветствовали нас и спросили, зачем мы приехали. Они довезут нас до своего шейха. Его зовут Мохаммед Эмин, и он вождь хаддединов.

— Это храброе племя?

— Все эти люди называют себя храбрыми и до определенной степени такими оказываются. Это неудивительно. Женщина здесь должна делать все, мужчина же — ничего, только лишь скакать, курить, грабить, воевать, болтать и бить баклуши.

— Прекрасная жизнь… великолепная… Я хотел бы стать шейхом… много копать… найти много Fowling bulls и послать их в Лондон… Хм!

Равнина становилась все оживленнее, и мы поняли, что приближаемся к стоянке хаддединов. Большая часть племени еще находилась на перекочевке.

Мы очутились посреди многотысячных стад овец и верблюдов. Куда только ни бросишь глаз — справа и слева от нас, впереди и позади нас — волновалось море пасущихся, бродящих животных. Мы видели длинные вереницы волов и ослов, нагруженных черными палатками, пестрыми коврами и огромными котлами. На эти горы утвари привязывают стариков и старух, которые больше не в состоянии ни ходить, ни держаться в седле без опоры. Иногда какое-нибудь животное перевозит малышей, так глубоко посаженных в седельные сумки, что в маленькие отверстия выглядывают только головки. В таких случаях для сохранения равновесия на другой бок вьючному животному приторачивают молодых ягнят и козочек, которые с нежным блеянием выглядывают из сумок. За стадами идут девушки, одетые только в плотно прилегающие к телу длинные арабские рубашки, матери с детьми на плечах, мальчишки, подгоняющие перед собой барашков. Погонщики одногорбых дромадеров, сидя верхом на своих царственных животных, ведут рядом с собой, в поводу, своих благородных лошадей. И наконец шествие замыкают многочисленные всадники, которые, вооружившись опушенными перьями копьями, гоняются по равнине за отбившимся, не желающим выдерживать порядок движения скотом.

Особые группы образуют скаковые верблюды, предназначенные в основном для перевозки женщин. Я очень часто видел в Сахаре джеммелов, на которых женщины путешествовали в похожих на люльки корзинах. Но такого приспособления, как здешнее, мне еще не встречалось. Оно составлено из двух солидных жердей длиной по десять локтей, а то и больше, которые кладутся поперек верблюжьей спины — перед горбом и за ним. Концы жердей сближают и связывают стеблями тростника или веревками. Это сооружение украшается бахромой и шерстяными кистями всех цветов, нитками жемчуга и ракушками точно так же, как седло и сбруя. Между жердями, на самом горбу, покоится устройство, состоящее из толстого бруса и матерчатого перекрытия, очень похожего на полицейскую будку. Оно тоже увешано разного рода кистями. Все сооружение необыкновенно вытянуто в высоту, и когда оно появляется на горизонте, колышущееся от покачиваний верблюда, то его можно принять за огромную бабочку или гигантскую стрекозу, то поднимающую, то опускающую крылья.

Наше появление вызывало в каждой группе бедуинов плохо скрываемый интерес. Конечно, я привлекал куда меньшее внимание, чем сэр Линдсей, в котором, так же как и в его слугах, с первого взгляда можно было признать европейцев. В своем серо-клетчатом наряде Линдсей поражал здешних жителей куда больше, чем это сделал бы араб в живописной одежде на какой-нибудь людной площади Мюнхена или Лейпцига.

Мы двигались за своими проводниками до тех пор, пока не заметили очень большую палатку, перед которой было воткнуто в землю множество копий, свидетельствующих, что мы оказались перед палаткой вождя. Вокруг в это самое время вырастали другие палатки.

Двое арабов-проводников спрыгнули на землю и вошли в шатер вождя. Через несколько мгновений они появились вновь в сопровождении третьего, имевшего наружность патриарха. Именно так должен был выглядеть Авраам, когда вышел из своего дома у дубравы Мамре, чтобы приветствовать своих гостей: снежно-белая борода свисала ему на грудь, тем не менее старик производил впечатление бодрого человека, способного перенести любой недуг. Его темные глаза смотрели на нас не очень-то приветливо и дружелюбно. Он поднес руку к сердцу и поздоровался: «Селям!»

Таково приветствие ревностного магометанина, когда к нему приходит неверный. А каждого правоверного он принимает словами «селям алейкум!».

— Алейкум! — ответил я и соскочил с лошади.

Он посмотрел на меня, словно осмысливая мой ответ, а потом сказал:

— Ты мусульманин или гяур?

— С каких это пор сын благородного племени шаммаров принимает своих гостей подобным вопросом? Разве не предписывает Коран поить и кормить чужестранца, разве не призывает дать ему отдохнуть, не интересуясь ни его происхождением, ни доходом? Да простит тебе Аллах то, что ты принимаешь своих гостей, словно турецкий полицейский!

Как бы защищаясь, он поднял руку.

— Шаммары и хаддедины рады каждому, но только не лжецам и предателям.

При этом он бросил характерный взгляд на англичанина.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил я.

— Людей, прибывающих с запада, чтоб натравливать пашу на сынов пустыни. А иначе зачем нужен Королеве Островов консул в Мосуле?

— Эти трое не принадлежат к консульской службе. Мы просто усталые путешественники. Мы не хотим от тебя ничего иного, кроме глотка воды для себя и горстки фиников для наших лошадей.

— Если вы не из консульства, то получите то, что желаете. Входите, добро пожаловать!

Мы привязали лошадей к воткнутым в землю копьям и проследовали в палатку. Там нам дали по кружке верблюжьего молока. Еда состояла только из тонкой черствой, полусожженной ячменной лепешки — знак того, что шейх не рассматривает нас как гостей. За то недолгое время, пока мы ели, он, не говоря ни слова, подозрительно разглядывал нас. У него, верно, были важные причины не доверять чужим. По виду же его было заметно, что ему очень хочется узнать о нас побольше.

Линдсей оглядел палатку и спросил меня:

— Плохой парень, не так ли?

— Кажется.

— Он выглядит так, как будто хочет нас съесть. Что он сказал?

— Он приветствовал нас как неверных. Мы еще не его гости, и нас здесь очень боятся.

— Не его гости? Мы же едим и пьем у него!

— Он не дал нам хлеб из своих рук и соль — тоже! Он признал в вас англичанина, а эту нацию он, кажется, ненавидит.

— Почему?

— Не знаю.

— Так спросите!

— Нельзя. Это было бы невежливо. Но я думаю, что мы это еще узнаем.

Мы управились с закуской, и я поднялся.

— Ты дал попить и поесть, Мохаммед Эмин; мы благодарим тебя и будем прославлять твое гостеприимство везде, куда только попадем. Прощай! Пусть Аллах благословит тебя и твоих подданных!

Такого быстрого прощания он не ожидал.

— Почему вы так быстро покидаете меня? Останьтесь, отдохните у нас!

— Мы пойдем, потому что солнце твоей милости светит не нам.

— Все же здесь, в моей палатке, вы в безопасности.

• Предыдущая
• 45/90
• Следующая