Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 81

• Предыдущая
• 81/90
• Следующая

— Ты хочешь отомстить? — спросил я.

— Мстить? Что такое месть? — ответил он тем же тоном. — Это злое и коварное деяние. Я покараю миралая, но тогда мое тело отправится туда, куда ему покажет путь душа… Вы будете у нас, на нашем празднике?

— Этого мы еще не знаем.

— Оставайтесь! Если вы уйдете, ваши намерения не увенчаются успехом; если останетесь — можете надеяться, что они осуществятся, потому что вам больше не встретится ни один турок, а езиды легко смогут поддержать вас.

Теперь он говорил совсем другим тоном, а глаза его оживились.

— Наше присутствие, возможно, только помешало бы вашему празднику, — сказал я с надеждой узнать кое-что дополнительное о его секте.

Он медленно покачал головой.

— Ты веришь в сказку или скорее в ложь, которую о нас рассказывают? Сравни нас с другими, и ты найдешь порядочность и чистоту. Чистота — это то, к чему мы стремимся: чистота тела и чистота духа, чистота речи и чистота учения. Чиста вода и чист огонь. Поэтому мы любим воду и крестимся ею. Поэтому почитаем мы свет как символ чистого Бога, о котором говорит и ваша Священная книга, утверждающая, что он живет в сиянии. Вы очищаетесь священной водой, а мы очищаемся освященным огнем. Мы погружаем руку в пламя и благословляем ею свое чело, как вы это делаете с водой. Вы говорите, что Азерат Есау, по-вашему Иисус, был на земле и когда-нибудь возвратится снова. Мы точно так же знаем, что он когда-то ходил среди людей, и верим, что он вернется, чтобы открыть нам врата небесные. Вы почитаете Спасителя, жившего на земле. Мы почитаем Спасителя, который когда-нибудь придет. Мы знаем, что когда-то он был человеком, но мы не знаем, когда он придет снова, а поэтому мы делаем то, что он наказал своим ученикам, когда нашел их спящими в Гефсиманском саду: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение!» Поэтому у нас есть символ бдительности — петух. Разве у вас не так же? Мне приходилось слышать, что христиане на крышах своих домов и на храмах часто прилаживают петуха, сделанного из жести и покрытого позолотой. Вы берете жестяного петуха, а мы живого. И поэтому нас можно называть идолопоклонниками, плохими людьми? Ваши жрецы мудрее, а ваши люди лучше. У нас было бы учение получше, если бы наши жрецы были помудрее. Я единственный среди старых езидов, читавший вашу Священную книгу и умеющий писать, и поэтому я рассказываю тебе то, что никто не расскажет.

— Почему вы не пригласите жрецов, которые обучат вас?

— Потому что мы не хотим участвовать в ваших разногласиях. Учение христиан расколото. Когда вы сможете нам сказать, что стали едины, вы будете нам желанны. Когда христиане из западных стран посылают нам учителей, каждый из которых учит иному, то они сами себе наносят большой вред. Иисус говорит в вашей Священной книге: «Я есть путь, и правда, и жизнь». Почему же у людей с запада так много путей, так много истин, когда есть только один путь, который и есть сама жизнь? Поэтому мы не спорим о Спасителе, который уже был здесь, но содержим себя в чистоте и ждем грядущего Мессию.

В комнату опять вошел Али-бей, и это было мне, честно сказать, очень приятно. Моя любознательность к поклонникам дьявола поставила меня в довольно затруднительное положение по отношению к этому простому курду. Упреки в расколе веры вынудили меня замолчать. Пир поднялся и протянул мне руку.

— Да пребудет Аллах с тобой и со мной! Я пойду путем, которым должен идти, но мы встретимся!

Он и другим присутствующим подал руку и покинул нас. Али-бей кивнул ему вслед и сказал:

— Пир — мудрейший среди езидов; с ним никто не сравнится. Он побывал в Персистане и в Индии; он был в Иерусалиме и в Стамбуле. Он все видел, все изучал и даженаписал книгу.

— Книгу? — спросил я удивленно.

— Он — единственный, кто умеет грамотно писать. Он желает, чтобы наш народ когда-нибудь стал таким же умным и благонравным, как люди западных стран, а этому мы могли обучаться только по книгам франков. Чтобы когда-нибудь такие книги могли появиться на нашем языке, он записал много сотен слов нашего наречия и составил из этих слов целую книгу.

— Это было бы превосходно! Где хранится эта книга?

— В его жилище.

— А где его жилище?

— В моем доме. Пир Камек — святой. Он странствует по всей стране, и повсюду его принимают с большой радостью. Весь Курдистан — его жилище, но его родина — у меня.

— Ты думаешь, когда-нибудь он покажет мне свою книгу?

— Он сделает это весьма охотно.

— Я сейчас же попрошу его об этом! Куда он ушел?

— Успокойся! Ты его не найдешь. Тем не менее ты получишь книгу. Однако прежде обещай мне, что вы останетесь!

— Ты полагаешь, что мы должны отложить свою поездку в Амадию?

— Да. Здесь были трое из Калони. Они принадлежат к роду бадинан из племени мисури. Они ловки, храбры, умны и надежны. Я послал их в Амадию собрать сведения о турках. Одновременно они попытаются найти Амада эль-Гандура. Это я им поручил особо. Пока они не передадут собранные сведения, вы можете позволить себе остаться у нас!

Мы очень охотно согласились с этим его доводом. Алибей от радости еще раз обнял нас, когда мы ему сообщили об этом, и попросил:

— Теперь пойдемте со мной — вы увидите мою жену!

Я удивился такому приглашению, однако позднее узнал, что у езидов не такие строгие правила в отношении женщин, как это принято у мусульман. Они ведут патриархальный образ жизни, и нигде на Востоке я так не вспоминал о немецкой семейной жизни, как у езидов. Конечно, обычные люди не обладают такой ясностью религиозных взглядов, как пир Камек, но, сравнив их с двуличными греками, безнравственными торгашами-армянами, мстительными арабами, ленивыми турками, лицемерными персами и разбойными курдами, я научился уважать «поклонников дьявола», понапрасну столь дурно ославленных. Их культ представляет собой объединение различных черт халдейства, ислама и христианства, но нигде христианство не могло бы найти столь плодородную почву, как у езидов, если бы набожные посланцы Христа сумели хоть немного посчитаться с нравами и обычаями езидов.

Снаружи, перед домом, возле своего осла, сидел ротный писарь. Оба ужинали: осел ячменем, башибузук сухим синджарским инжиром, множество связок которого лежало перед ним. Жуя, он рассказывал о своих геройских деяниях многочисленной толпе, собравшейся перед ним. Халеф присоединился к писарю, а мы втроем пошли в ту часть дома, которая служила жильем повелительнице.

Она оказалась совсем юной и держала на руках маленького мальчика. Ее красивые черные волосы были заплетены во множество длинных, свободно свисающих кос, а несколько золотых украшений сверкало на лбу.

— Добро пожаловать, господа! — сказала она просто и протянула нам правую руку.

Али-бей назвал нам ее имя, а потом хозяйке — наши. К сожалению, ее имя выпало у меня из памяти. Я взял у нее с рук мальчика и поцеловал его. Мне показалось, она была этим довольна. Маленький бей оказался, разумеется, славным пареньком, содержавшимся в идеальной чистоте и совершенно непохожим на тех пузатых, рано взрослеющих восточных детей, которых особенно часто встречаешь у турок.

Али-бей спросил меня, где бы мы хотели есть: в своих комнатах или здесь, в женских покоях, и я сейчас же выбрал последнее. Маленькому поклоннику дьявола очень нравилось у меня; он забавно смотрел на меня своими темными глазками; дергал меня за бороду, болтал от удовольствия ручками и ножками, а иногда лепетал какое-то словечко, которого ни я, ни он не понимали. В отношении курдского языка мы стояли на одной ступеньке развития, а поэтому я не отдавал малыша и во время трапезы, за что его мать вознаградила меня тем, что предлагала самые лакомые кусочки, а после еды показала мне свой сад.

Больше всего мне понравился курш, блюдо из протомленных в печи сливок, политых сахаром и медом, а в саду — то чудесное огненноцветное дерево, цветки у которого расположены один к другому и которое арабы называют «бинт эль-онсул» («дочь консула»).

• Предыдущая
• 81/90
• Следующая