В балканских ущельях - Май Карл Фридрих - Страница 36

• Предыдущая
• 36/77
• Следующая

— Что за чертово ружье, — выговорил он наконец.

— Он волшебник, это колдовство! — запричитали его слуги.

Я молча опустил свою винтовку. Он же поднял свою, осмотрел и сказал:

— Вот черт! Она разбита вдребезги.

— До сих пор я стрелял не в тебя, а в твое ружье. Если ты сделаешь еще шаг, я уложу тебя на месте.

— Ты не осмелишься!

— А мне и не надо осмеливаться. Ты первый угрожал мне ружьем, целился в меня. Я лишь оборонялся и мог убить тебя в целях самообороны.

— Нет, ты стрелял в меня, а в ружье попал случайно. Никто не сможет доказать, что ты целился в замок, а не в лицо, которое находилось рядом.

— Ты что, никогда не видел хорошего штуцера?

— А до того ты меня ударил. Знаешь, что это значит? Ни один человек не осудит меня за то, что я тебя убил. Такой позор можно смыть только кровью!

— А кто смоет позор с этой девочки, которую ты приказал сечь плетьми?

— Разве у слуги может быть честь? — высокомерно парировал он. — И что ты вообще лезешь в мои дела? Я сам решаю здесь, причем именно так, как мне заблагорассудится.

По обычаям этой местности он был прав. Мне не следовало вмешиваться в их дела. Но, сказав «а», я должен был произнести что-то еще, поэтому я ответил:

— За свою жизнь я еще никогда не видел такого бесчеловечного обращения с людьми, а плетку применил потому, что ты невежливо обошелся со мной. На такие выпады я отвечаю только с помощью плетки. Я так привык.

— Что ты за птица такая? И откуда у тебя такой породистый жеребец? Не из конюшни ли великого господина? Надо будет поинтересоваться. — И, повернувшись к слугам, он сказал: — Эй вы, не выпускайте его отсюда. Я скоро вернусь.

— Поедешь за киаджей? — спросил я, улыбаясь.

— Да, я передам тебя в руки правосудия. Он покажет тебе, какие отличные камеры в нашей тюрьме.

— Давай, зови киаджу. Я подожду. А люди эти мне в сторожа не годятся. Если я захочу уйти, они меня здесь не удержат. Но я останусь, чтобы показать тебе, что ты сам на полпути к тюрьме.

Перепрыгивая через грязь и навоз, хозяин пробежал к воротам и скрылся за ними. Я же открыл дверь, за которой скрылась девочка, и оказался в помещении, где хранился сельскохозяйственный инвентарь и другая утварь. Девочка сидела на куче соломы и плакала. Я хотел спросить ее о чем-то, но почувствовал, что кто-то коснулся меня сзади. Я обернулся и увидел женщину, которая попыталась вытолкать меня из помещения. Казалось, она боялась того, что сообщит мне эта девочка.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она. — Выходи отсюда!

— Это ты выходи! — ответил я ей в том же тоне. Она отпрянула и закричала:

— Настоящий людоед!

— Да, — ответил я, — я уже сожрал множество мужчин и женщин. Вот только ты не пришлась мне по вкусу.

Она была настолько поражена, что уже не пыталась помешать мне. Я обратился к девочке:

— Видишь ли, я хочу помочь тебе. Ты должна сказать мне, за что этот господин тебя наказывал.

— Если я скажу, он меня еще сильнее накажет.

— Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Кто был тот чужеземец, с которым ты так приветливо разговаривала?

— Это был господин из… из… Я забыла место, которое он назвал. Он провел здесь ночь.

— А как его звали?

— Он назвал себя Махди Арнаут. И он хотел вернуться.

Это было то самое имя, которое я слышал от Шимина.

— А почему же твой господин так осерчал?

— О, это из-за почтовой сумки, которую я нашла.

— А чья она?

— Чужеземца. Он потерял ее и долго искал. А я обнаружила ее в спальне господина и хотела вернуть хозяину. Но господин меня запер до тех пор, пока тот не уехал, а когда я сказала, что сумка не его, он приказал избить меня.

— Значит, он вор. А что было в сумке?

— Я не успела посмотреть. Господин пришел.

— А ты знаешь, где она сейчас?

— Да, я проследила, куда он ее спрятал. Он отдал ее жене, и она засунула ее за дрова.

Тут я услышал на дворе громкий голос. Я вышел наружу и увидел маленького человечка в необъятных размеров меховой шапке и таких же гигантских сапогах. Он был одет в ярко-красные штаны и куртку, под которой виднелась голубая безрукавка. Вся одежда выглядела весьма поношенной, на ней не видно было ни пуговиц, ни пряжек, все держалось на простой веревочке.

На носу человечка красовались роговые очки с половинками стекол, а в руках он держал чернильницу, гусиное перо и множество покрытых жирными пятнами листочков.

— Это он! — заявил хозяин, указывая на меня. Ах вот оно что! Этот чудо-человечек был старостой деревни. Я сразу же заметил, что у пера сильно затупленный кончик, а чернила представляют собой некую грязную полу высохшую массу.

— Значит, ты убийца? — деловито осведомился это карлик, уставившись на меня.

— Нет.

— А этот говорит, что ты.

— Если бы я был убийцей, то кого-нибудь убил.

— Ты хотел убить, этого достаточно. Идемте в помещение. Я учиню строгий допрос, и пусть виновный не думает, что ему удастся уйти от моих вопросов. Пошли!

— Это мы еще посмотрим. Мы пока не знаем, кто здесь настоящий убийца! Я пойду вперед.

Мы вошли в дом. Я уселся перед своим горшком с ракией. Это было самое удобное место здесь.

— Ну-ка уйди с этого места, здесь я сижу! — заявил киаджа.

— Разве ты не видишь, что я занял его?

— Так встань!

— А я не вижу тут человека, перед которым я должен вставать!

— Ты меня не видишь? Если не послушаешься добровольно, я займу твое место силой!

— Попробуй только дотронуться до меня — и тогда все эти шесть зарядов окажутся у тебя в теле.

И я направил на него револьвер. Он отпрянул с проворностью, сделавшей бы честь любому прилежному физкультурнику, и быстро проговорил:

— Этот человек действительно опасен. Надо будет заняться им.

Он нашел другое место, положил перед собой бумагу, поставил чернильницу, наморщил лоб, посмотрел перо на свет и обследовал кончик. Обнаружив, что с главным орудием производства непорядок, приказал хозяину:

— Дай мне нож.

Хозяин притащил огромный тесак, которым можно было рубить дрова. Киаджа попытался им что-то сделать, и последовал новый приказ:

— Принеси воды!

Чернильница совершенно высохла, и он долго возил пером в этой тине, размешивая там мух и комаров. Эта ситуация меня необычайно развеселила. Я протянул ему свой горшок и сказал:

— Ну и тяжелая у тебя работа. Выпей. Произошло все именно так, как я и предполагал. Он спросил:

— А что там?

— Сливовица.

— Ну и как она?

— Весьма недурна.

Он взял горшок, заглянул в него и опрокинул в глотку.

— Еще хочешь? — спросил я.

— А деньги у тебя есть?

— Да, я плачу.

— Налей полный. Выпьем все!

Горшок наполнили, и он пошел по кругу. Когда очередь дошла до меня, киаджа вдруг заявил:

— Он преступник, ему не давать.

Это как раз мне и нужно было. Последний глоток сделал сам видный начальник, после чего заявил, поправляя очки:

— Итак, начинается допрос. Ты стрелял в этого человека? Это правда?

— Не в него, а в его ружье.

— Это все равно. Ты стрелял. Ты наставлял на него ружье. Допрос окончен, мне не надо даже записывать, тебя уведут.

— Куда?

— Там узнаешь. А сейчас ты должен повиноваться и не задавать никаких вопросов.

— Прекрасно! Но если ты не разрешаешь задавать вопросы, то не мог бы сам спросить меня еще кое о чем?

— А что тут спрашивать? И так все ясно.

— Что ж. Как хочешь. Я тоже вроде все закончил и поехал дальше по своим делам.

— Куда это ты собрался? Ты ведь арестован!

— Послушай, если ты хочешь сделать какой-нибудь более-менее приличный поступок, пусть он будет хорошим. Мне интересно, кто меня задержал. Не ты ли?

Он выпятил грудь и ответил:

— Да, я.

— Тогда попробуй арестовать меня. Стоит мне до тебя дотронуться, как ты согнешься, как тростинка. А если кто-нибудь другой попытается задержать меня, я застрелю его.

• Предыдущая
• 36/77
• Следующая