Верная Рука - Май Карл Фридрих - Страница 32

• Предыдущая
• 32/307
• Следующая

Это был человек богатырского сложения, с длинными, как у Олд Уоббла, каштановыми волнистыми волосами. Костюм его состоял из замшевой куртки, распахнутой на могучей загорелой груди, и замшевых штанов. Даже во сне его лицо хранило отпечаток той неукротимой энергии, которая отличает всех истинных сынов Дикого Запада. Именно таким я его себе и представлял по многочисленным рассказам. Сейчас он казался мне почти нереальным существом — настолько полно выразились в его облике все отличительные качества первопроходца, привыкшего к жизни в прериях. Столь совершенное воплощение лучших черт вестмена встретишь не часто. До встречи с Олд Шурхэндом я знал лишь одного человека, несущего эти черты в той же степени, — Олд Файерхэнда. Внешность, увы, часто бывает обманчива: сплошь и рядом в могучем теле скрывается слабая, робкая душа, едва дело доходит до драки, великан пасует, в то время как какой-нибудь замухрышка с виду скорее даст разорвать себя на куски, чем обратится в бегство. Но, конечно, правилом это считать нельзя, хоть мне и доводилось видеть немало подобных примеров.

Настало время будить спящих. Шурхэнд встал, потягиваясь, и я вновь залюбовался его телосложением.

— Доброе утро, сэр! — произнес он, оглядывая меня с не меньшим интересом. — Наконец-то я вижу вас воочию. Вчера было слишком темно, и мы, можно сказать, познакомились на слух. Ну, еще раз спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Вот моя рука!

— Я также очень рад нашей встрече, мистер Шурхэнд, — ответил я, пожимая протянутую руку. — И мне хотелось бы, чтобы отныне мы держались вместе и действовали заодно, если, конечно, это соответствует вашим намерениям.

— Как нельзя более. Надеюсь, наши пути уже не разойдутся, по крайней мере, я приложу к этому все старания. Могу сообщить, что выспался я отлично, а руки и ноги действуют нормально. Со мной полный порядок. С чего мы сегодня начнем?

— Думаю, объявим вождю наши требования и отправим в лагерь команчей того парня, которого взял в плен мистер Каттер.

— А в ожидании его возвращения как следует позавтракаем, — вставил Уоббл. Он тоже проснулся и поспешил присоединиться к разговору. — Зря, что ли, я притащил столько мяса? Имея еду, надо есть, this is clear! Или кто-нибудь не согласен со мною?

Возражений ни у кого не нашлось. Но прежде чем приступать к завтраку, мы договорились обо всем с Вупа-Умуги. Вождь охотно принял наши условия — он, видимо, не ждал, что так легко отделается, попав в руки бледнолицых. Затем я развязал молодого команча, и тот, выслушав приказ своего предводителя, быстро удалился в сторону озера.

Часа через два к нам пожаловали несколько индейцев. Они вели лошадь Шурхэнда, к седлу ее было приторочено ружье и все остальные вещи нашего друга а также его широкополая шляпа, которую мы второпях забыли на острове. Шурхэнд удостоверился, что все цело, и только после этого вождь получил свободу. Вначале мы собирались включить в условия его освобождения требование мира или хотя бы перемирия с племенем команчей, но потом отвергли эту идею. Команчи никогда не отличались верностью клятвам, и мы не выиграли бы ничего, а лишь затянули переговоры. Поэтому я ограничился заявлением о том, что мы не питаем враждебных намерений к индейцам. Вупа-Умуги уже направился было к своим воинам, но на полпути остановился и, обернувшись, спросил у меня:

— Сколько времени будет продолжаться мир, о котором говорят бледнолицые?

— Сколько ты захочешь, — ответил я. — Это зависит только от вас.

— У слов Шеттерхэнда два смысла. Почему ты не называешь определенный срок?

— Только лишь потому, что и сам не знаю его. Мы не желаем зла твоему племени и были бы рады всегда жить в мире и дружбе с индейцами. Однако нам известно, что не все воины и вожди думают так же, как мы. На них и лежит ответственность за поддержание мира. Если на нас не нападут, топор войны останется лежать в земле.

— Уфф! А сколько еще дней белые люди хотят пробыть здесь, у Голубой воды?

— Мы сейчас уезжаем.

— Куда? — выпалил вождь.

— Охотник подобен ветру, не знающему, где он будет завтра или через день. Может, тут, может, там…

— Шеттерхэнд уклоняется от ответа! — заявил Вупа-Умуги.

Разубеждать его я, конечно, не стал, а только заметил:

— Ты на моем месте отвечал бы точно так же.

— Нет, — упорствовал индеец, — я бы сказал тебе правду.

— В самом деле? — заинтересовался я. — Ну-ка, давай проверим. Скажи, сколько времени проведут твои воины возле Голубой воды?

— Еще несколько дней. Мы пришли сюда, чтобы наловить рыбы, и уйдем, как только закончим ловлю 27.

— А куда вы направляетесь?

— В свои вигвамы, к нашим женам и детям.

— Ты утверждаешь, что все сказанное тобой — правда?

— Да, — твердо ответил Вупа-Умуги.

Продолжать эту беседу не имело смысла. Я сказал:

— Будь же мудр и исполни твои собственные слова! И помни, что всякая ложь подобна ореху, ядро которого — неотвратимое наказание. Ты говорил, что не боишься Шеттерхзнда, и бояться тебе действительно нечего — если только ты сам не вынудишь меня свести с тобой счеты. Я сказал. Хуг!

Вождь ничего не ответил. Сделав жест, выражающий презрение, он повернулся, вскочил на коня и уехал вместе со своими людьми. Мои спутники принялись на все лады обсуждать беспримерную наглость команча, но я прервал их, объяснив:

— Джентльмены, мы сможем поговорить об этом немного позже. Сейчас нам надо убираться отсюда, да поживее.

— Что, неужели дело настолько серьезное? — недоверчиво спросил Сэм Паркер.

— Да.

— Простите, сэр, но мне так не кажется. Мы преподали краснокожим хороший урок, и они теперь дважды подумают, прежде чем сунутся к нам.

— Неплохо сказано, мистер Паркер. Но вспомните, что нас всего лишь двенадцать человек, а их — полторы сотни.

— Верно, но среди этих двенадцати — Олд Шеттерхэнд, Олд Шурхэнд и Олд Уоббл. Одни эти имена чего-нибудь да стоят, даже если не упоминать о других. Команчи уже не посмеют надоедать нам, сэр!

— А я, напротив, уверен, что сейчас они думают только о мести. И пускай даже наши имена внушают им определенное почтение, соотношение сил — двенадцать их воинов на одного белого — известно команчам не хуже, чем нам. Они потеряли своего знаменитого пленника и вдобавок чувствуют себя оскорбленными. Нет сомнений, что теперь они постараются наверстать упущенное и заполучить не только его, но и всех нас. Здесь, в прерии, нам не найти ни малейшего прикрытия. В случае нападения команчей мы, конечно, успеем перестрелять десяток-другой, но затем все-таки неминуемо погибнем. Нет, нам надо уезжать.

Но Сэм уперся.

— Уж если они решили напасть, то отъезд нам не поможет. Команчи поскачут следом и догонят нас!

— Догонят, но к тому времени мы займем более удобную позицию для обороны, чем эта, — объяснил я. — А преследовать нас они будут в любом случае, чтобы узнать, куда мы направляемся. Но от своего лагеря индейцы удаляться не станут, им ведь еще предстоит поход в Льяно.

Шурхэнд и Олд Уоббл энергично поддержали меня, а Джош Холи и подавно посчитал бы кощунством высказать какое-либо мнение, отличное от моего. Остальные наши спутники также высказались за немедленный отъезд, и ясно было, что они охвачены единодушным желанием проложить как можно большее количество миль между собой и лагерем команчей. Это были обычные люди, не очень храброго десятка, и вся приносимая ими польза определялась только их численностью. Их присутствие отдавало в мое распоряжение несколько дополнительных винтовок, но зато прибавляло мне хлопот по обеспечению безопасности и лишало меня свободы маневра. Ни один из них не мог действовать самостоятельно — для этого они были слишком неопытны, и при нынешних обстоятельствах их дальнейшее пребывания в отряде могло принести только вред. Имелось и другое соображение — тайна оазиса. Могу ли я доверить ее случайным попутчикам, о которых знаю лишь то, что они не производят впечатления надежных людей? Значит, от них нужно поскорее отделаться. Но каким образом — вот вопрос. Не могу же я просто объявить, что меня перестало устраивать их общество! Поразмыслив, я решил повести дело так, чтобы спасительная мысль об уходе зародилась в их собственных головах. Задача не очень трудная, если учесть, что никто из них не блистал ни отчаянной отвагой, ни особой сообразительностью.

• Предыдущая
• 32/307
• Следующая