Самая нужная книга для чтения в метро. Третья линия (сборник) - Чернов Александр Викторович - Страница 34

Спьяну я даже не врубился, о чем она. А она пошарила в списке и нашла — Ника Кейва и эту тетку, Кайли, — и их убийственную балладу про Дикую Розу.

Где он топит девушку в ручье. Предварительно огревши по голове камнем. А она описывает впечатления.

Я попробовал встать на ноги и снова сел.

Заскрежетал зубами.

А потом выложил мелкой все, сбиваясь и глотая слезы.

Я говорил долго. Будто исповедовался. Поднимался на ноги, пошатываясь, прохаживался по комнате. Едва не обрушил плазменную панель. То и дело наливал (только себе) и глотал эту дрянь, зажмурясь, как водку. Я рассказал даже про Лидию, смеясь сквозь слезы и качая головой. Про то, как принудительно лишился девственности. Не дошел только до Ромика.

Да, она слушала внимательно. На глазах у нее блестели слезинки. Я почти любил ее в эту минуту. Да что там: действительно любил. Как никогда и никого. Маленькую нежную девочку из Сызрани.

Она облизнула губы.

«Я так люблю тебя, — сказала она тихонько. — Мне так хорошо с тобой. Ты… мой Любимый».

Я был почти счастлив.

Уселся рядом. Взял ее за руку.

«Я тоже тебя очень, очень…» — начал я.

Она уронила голову мне на плечо. Закашлялась. И ее вырвало.

Едва не взвыв, я вскочил с дивана. Стягивая на ходу Пола Смита, вписался в дверной косяк.

Никогда, повторял я. Никогда больше.

Ладно, думаю я. Пора заканчивать с рефлексией. Пора заканчивать с амплуа печального клоуна.

Просто войти и поговорить.

Мне уже предоставлена новая жилплощадь. А мелкая взята на иждивение вместо. Какое циничное благородство.

А ты как полагаешь, мой ангел?

Зря ты молчишь.

Мамочка умна и проницательна, этого у нее не отнимешь. Но лично я думаю, что это настоящее паскудство: знать все обо всем и не подавать виду. Плести интригу. Собирать пасьянс из живых людей. Рассматривать каждую карту, размышлять, ставить на место. Удивительная низость.

А Мелкая? Тут я вообще молчу. Как легко она вписалась на содержание. Пустила слезу? Или — чего там, — кажется, ее вырвало старухе на передник?

Это она умеет.

…Бессовестные… Представляю себе их разговоры.

Они перемыли каждую мою косточку, это стопудово. Я теперь, как скелет в лаборантской. Белый и блестящий. Меня можно показывать школоте, дергать меня за руки и заставлять щелкать зубами, ибо челюсть у меня на пружинке. Слышишь, мой ангел? У меня и вправду зубы стучат.

И рука тоже дрожит. Ничего, сейчас я вам устрою. Сейчас войду и скажу что-нибудь убийственно-саркастичное. Типатого: приветствую вас, уважаемые!

Погоди, надо вставить ключ.

Я просто охренел. Я взбесился. Они все издеваются надо мной. Просто издеваются. Меня выставили на посмешище, и кто? Похотливая старуха и маленькая сучка, которая только и знала, что плющиться по чужим постелям! Она еще шутит надо мной. Недолет!

Я знаю, что она имеет в виду. Я — недолетчик. Недо-Сент-Экзюпери, мать его. Недописатель, недожурналист. Недомужик.

Да, я метнул в нее стакан. Все слышали? Все видели? Я — шизофреник. Я урод. У меня «не все дома».

Зато у вас все тут, в наличии. Всем хорошо, все счастливы. Все абсолютно зд… здоровы.

3-зубы стучат о край бокала. Это Алексей дает мне попить воды. Обыкновенной холодной воды из-под крана.

Странно. Это помогает.

— Послушайте, Алексей, — говорю я, не глядя на него. — В общем, не обращайте внимания. У меня… определенные сложности. Нервы на пределе.

— Shit happens, — говорит он дипломатично. А сам тоже не глядит на меня. Находится где-то позади, вне пределов видимости. Стоит, прислоняясь к дверному косяку — вроде он здесь, а вроде и нет. Деликатный парень, думаю я.

— Даже не знаю, — говорю я. — Может, мне лучше уйти, пока они…

Пока они меня не выгнали, — это я произношу про себя.

Я так и слышу, как этот деликатный Алексей деликатно улыбается:

— Может быть, перейдем на «ты»?

— Не вопрос, — откликаюсь я грубовато. Но не оборачиваюсь.

Я по памяти представляю себе его внешность: длинные волосы и длинные ресницы. И деликатные карие глаза. Нет, не в мамочку он пошел, не в Мамочку.

К этому времени я — уже в прихожей. Осталось всего-то — неслышно отворить дверь и свалить отсюда. И не оглядываться.

— Оставайся, — вдруг просит этот Лешка. — Ну что я тут один… с этими бабами.

Мне почему-то смешно от таких его слов. Он снова оказывается позади, на расстоянии шага, будто закрывает мне путь к двери. Я поднимаю глаза и вижу его в зеркале.

Он смотрит на меня.

А потом говорит — почему-то сбивчиво и как-то не вполне по-русски, будто повторно забыл родной язык после своей Германии:

— Тебе не надо думать, что я… честно-сердечно, я не сразу хотел ехать в Россию. Я хотел жить в Праге, до Нового года, и после… ты помнишь наш разговор? По телефону?

Я не свожу с него глаз. Точнее, с его отражения в зеркале.

Помню ли я наш разговор. Да. Помню. Я сперва прикинулся шлангом, думал, что это не он звонит, а мелкая. «Это Алексей», — представился он. А потом спросил: не я ли это? — и назвал мое имя. Он не просил ничего объяснять — кто я и что я делаю в квартире его матери. Как будто знал. А может, и не знал.

— Я тогда думал… — говорит он. — Я тогда подумал, что у тебя красивый голос. Что ты не зря нравился… маме… Я хотел посмотреть, какой ты есть.

Мгновенное понимание прошивает мой мозг наподобие электрического разряда.

А он опускает ресницы. И опять говорит — очень тихо.

— И еще… только не смейся… Я почему-то думал, что очень давно тебя уже видел. Так не могло быть, я знаю. Мне просто казалось. Я с детства мечтал, что у меня есть… как это… аватар, да? Нет, не аватар, здесь другое. Двойник. Такой же, но очень далеко. А иногда я думал: вот, может быть, ты нуждаешься в поддержке… может, ты тоже один, как я… может, тебе плохо… и вот я смогу тебе помочь. Я хотел быть как бы твой… как это по-русски… ангел-хранитель…

Мне показалось, что он бредит. Или что бредим мы оба. Я вытянул руку и накрыл ладонью его лицо в зеркале. Почти целиком.

— Тебя нет, — сказал я. — Я же тебя придумал.

Все-таки вискарь бродил в моих жилах, и стакана холодной воды явно было мало, чтобы…

— Вот же я, — отозвался ты еле слышно.

Я обернулся, но ты не исчез.

Нет, правильнее так: я все еще оборачиваюсь. А ты не исчезаешь. Ты все еще делаешь шаг мне навстречу. И это мгновение я хотел бы сделать бесконечным.

Но есть вещи, неповторимые, как смерть. Теперь-то я знаю точно, мой ангел. Ты открыл мне.

Нет. Если быть точным — я сам открыл, своим ключом. Отворил дверь и сказал какую-то пошлость — здравствуйте, уважаемая, и все такое.

Теперь эта дверь захлопнулась, и я спускаюсь по ступенькам, неторопливо и невозмутимо. Несколько лестничных пролетов — и я выберусь в застывший московский ад, заледеневший в своем убожестве. Еще бы: в нем ведь не было тебя.

Баммм! Это кончилась прежняя жизнь.

Мерзкая слякоть хлюпает под ногами. Нет, прямо сейчас весна не начнется, на это надежды нет. Но всегда можно устроить генеральную репетицию. Repeat: все повторяется.

Для этого всего-то — зайти в знакомый магазин. Купить что-нибудь символичное. Пиво с сисястыми телками на этикетке, и чоризо, и теперь уже точно — «Эстреллу». Улыбнуться кассирше с бейджиком «Любовь».

Любовь — это странная вещь. Взятое ниоткуда счастье, когда ты уже и не надеялся, родившееся из холодного пустого пространства между нами, как шаровая молния. Мы дотронулись до нее руками, и она взорвалась безумным фейерверком. Чудным китайским огненным драконом. Боже, как глупо. Но я, кажется, счастлив.

Теперь всего-то и осталось — набрать твой номер, мой ангел.