Золотой мираж - Майкл Джудит - Страница 89
- Предыдущая
- 89/122
- Следующая
Свет в фойе потускнел и вспыхнул, и немедленно толпа зашевелилась. Алекса и Клер зажали в углу, и они оказались почти вплотную друг к другу.
— Начало второго акта, — сказал он.
Он осторожно взял Клер за руку и повел за толпой в зал. Когда они сели на свои места, он снова взял ее ладонь, а сам просматривал программку.
— Следите за девушкой в первой сцене: я думаю, она станет великой актрисой. — С этого момента они сосредоточились на пьесе, но их глаза встречались время от времени, когда обоих поражало что-то одновременно. Потом вдруг Клер осознала, как часто это случалось — едва она поднимала глаза, как встречалась с глазами Алекса, как только нечто вызывало ее одобрение или удивление, из происходившего на сцене, и так было каждый раз, когда она поднимала взгляд. Казалось, они мыслили одинаково.
Когда в следующий раз ей захотелось повернуть к нему голову, она нарочно продолжала смотреть на сцену. Но краешком глаза заметила движение его головы и почувствовала на себе его взгляд. Через несколько мгновений смотреть прямо стало невыносимо, она повернулась, их глаза встретились, и они оба тихо рассмеялись. Впервые за всю жизнь, подумала Клер, она разделила с кем-то любимую шутку, не произнося ни слова.
Когда упал занавес и зал заполнили аплодисменты, Алекс повернулся к ней снова:
— Я должен показаться на вечеринке — это мой долг вкладчика. Но мне хочется уйти пораньше, я хочу побыть с вами. Вы пойдете ко мне, после того как мы проведем полчаса или час с остальными?
— Да.
— Женщина, быстрая на решения, — пробормотал он, и после вызовов на бис, и медленного растекания зрителей, они вышли из театра и пошли по улице к Гаргойл Кафе, блиставшему висячими разноцветными лампочками, наподобие театральных, и бурлившему энергией.
— Они знают, что все удалось, несмотря на все премьерные промашки, — сказал Алекс в промежутке между приветствиями и представлениями Клер окружающим. — Наверняка они знают, что все прошло великолепно это в воздухе ощущается. Особого рода возбуждение людей, которые знают, что все, о чем они мечтали, осуществилось; как некое блаженство, которое охватывает всех, даже тех, кто имеет к его причинам косвенное отношение. В мире нет похожего ощущения.
Они с Клер стояли у бара и беседовали с постановщиком и продюсером, закулисной бригадой, конторщиками, а также с разными патронами и спонсорами, которые как и Алекс, помогали театру выжить. Беседа становилась все громче и взволнованней, и когда в ресторан вошла новая толпа, то они снова оказались окруженными со всех сторон. Прошло еще полчаса, прежде чем Алекс повернулся к Клер и виновато улыбнулся:
— Я пробуду еще пару минут и поедем. Вы готовы?
— Да, хотя мне здесь ужасно нравится. Так отличается от вечеринок, которые я посещала раньше. Я узнаю кучу интересного и одновременно веселюсь.
— На это и надеялся. — Он взял ее за руку и провел сквозь толпу, прощаясь со всеми, мимо кого они проходили. Все прерывали свои разговоры, чтобы обратиться к Клер.
— Приходите как-нибудь за кулисы — мы после спектакля все идем в ресторан.
— Если вам захочется посмотреть репетиции или театральные занятия, не стесняйтесь.
— У нас будет ужин для дарителей в январе в Рэйнбоу Рум; я уверен, что Алекс вам уже рассказал, но хочу сообщить, что мы все будем очень рады видеть вас там.
Клер припомнила приглашения, которое получила от друзей Квентина при первой встрече. Два разных мира, подумала она, и весьма далеких друг от друга. Алекс подал ей куртку, и она скользнула в нее, а затем они пошли к его машине, припаркованной рядом с театром.
— Я не рассказывал тебе об ужине для дарителей, — сказал Алекс, когда она выехали на Кристофер-стрит, — потому что я не хочу просить у тебя деньги для нас.
— Почему? — спросила Клер. — Ты же знаешь, что деньги у меня есть, и ты знаешь, со сколькими организациями я связана: все это есть в твоей статье.
— Но среди них нет театральных трупп, твоя сфера — это образование, музыка и все, что связано с детьми.
— Я просто не знаю многого о театре. Но хочу узнать; думаю, что похожу на репетиции и театральные уроки, чтобы понять, как они работают. Но ведь ты не поэтому не пригласил меня на тот ужин.
Он затормозил на красный свет и уставился прямо перед собой, на рождественские огоньки, сиявшие на магазинах и ресторанах, и на верхних этажах — контуры елок в окнах квартир. Когда-то это время было для него самым худшим, все становилось символом дома и семьи, и словно насмехалось над его одиночеством — фальшивые Санта-Клаусы, рождественские гимны и даже палочки-леденцы в руках у детей. И тогда его тоска по жене становилась глубокой, угрюмой болью, которая, казалось, никогда не утихнет. И даже когда эта боль уходила, отпускала его, то оставалась лишь пустота, и он гадал, сможет ли когда-нибудь чувствовать или снова любить. Теперь, думал он, ответ получен. Сегодня он ощущал одно счастье. Сегодня, пришлось ему признать, он был счастлив до нелепости.
— Ты права, — сказал он, трогая машину, когда свет поменялся на зеленый. — Я не прошу тебя о деньгах потому что, как бы ни была лична эта просьба — а те, которые имеют отношение к большим деньгам, всегда очень личные — все-таки некое дело, а я не хочу заниматься с тобой делами.
Клер помолчала, глядя за окно. На дороге было почти пусто, и они быстро двигались по Восьмой авеню, мимо разукрашенных жилых домов, магазинов неоновые вывески на них то вспыхивали, то затухали, словно препираясь с мягкими рождественскими огоньками внутри салонов, мимо музыкальных магазинов, из открытых дверей которых вырывались громкие звуки, и ночных клубов с прочными дверями, и богатых домов, где внизу торчали швейцары в униформе и белых перчатках. По улице бродили весьма редкие прохожие, быстро скользя мимо дремлющих бесформенных тел людей в дверях, выгуливали собак, группки молодежи стояли, раскачивая руками, на тротуарах.
Клер ощутила жизнь города — постоянный, грохочущий гул, который пронизывал дрожью улицы, воздух был густ и напряжен, вечно в движении, как будто некий ураган заставлял все кружиться в нескольких футах над землей. Она чувствовала себя чужаком, провинциалкой из лесистого Коннектикута, но однако, что-то привлекало ее в этой гудящей, гулкой напряженности города, и впервые она обнаружила, что непрочь пожить здесь.
Алекс поглядывал на нее, но ничего не говорил, и они оба молчали, погрузившись в свои мысли. Клер нравилось, что он не считал нужным поддерживать какой-либо разговор между ними все время, независимо от того, есть ли ему что сказать или нет. Но такого никогда не случится, подумала она, им всегда будет что сказать. Она мысленно просмотрела последние несколько недель, вспоминая долгие часы в своей мастерской, когда они откладывали работу и садились за чай, и говорили, говорили, говорили обо всем в мире, и о самих себе. Она никогда так много не говорила и не чувствовала себя так удобно с кем-то, кроме Джины и Ханны, у нее никогда не было доброго друга-мужчины.
Я не хочу заниматься с тобой делами.
Алекс свернул с авеню Вест-Энд на тихую улочку, и она поразилась внезапному изменению. Здесь не было высоких домов или пакетов с мусором на тротуарах или гонок таксомоторов, а были здесь высокие деревья по обеим сторонам улицы, скрывавшие элегантные домики из известняка, обращенные друг к другу со строгой грациозностью. Городской шум пропал, словно они заехали в уголок другого столетия, и Клер с удовольствием оглядывалась, она почти приготовилась увидеть лакированные экипажи, которые тащат лошадей, цокая по мостовой мимо мальчишек в шляпах, торгующих грошовыми газетами.
Они проехали мимо ряда домов до самого конца улочки, где на углу Риверсайд Драйв стояло угловатое, серое здание. При ярком свете уличного фонаря Алекс свернул на дорожку и принялся маневрировать, Ставя машину на маленькой парковке.
— Ты, вероятно, не можешь этого оценить, но перед тобой настоящее чудо — парковка на Сто пятой улице. — Он подал Клер руку, когда она выбиралась из автомобиля, и подведя ее к двери, открыл ее ключом. — Никаких швейцаров: мы от него отказались. Слишком дорого.
- Предыдущая
- 89/122
- Следующая
