Кодекс Ордена Казановы (СИ) - Радин Сергей - Страница 10

Но, впрочем, он и сам увлёкся. Надо бы осмотреться и подумать, с чего начать расследование. Итак, осмотр места, где часто бывала пострадавшая…

Под ухом что-то бормотнули.

Лёхин онемел. Шишик?! Он что — всё время был рядом?! И в кафе тоже?..

Медленно повернув голову, Лёхин скосился на плечо. Шишик сидел, нахохлившись и глядя на хозяина честными глазами.

"Две недели без посторонних глаз, — безучастно подумал Лёхин. — Две недели я чувствовал себя совершенно свободным… А теперь вот этот шпион-шишмарик расскажет и покажет всё, что я прятал, так называемым домочадцам…"

Почему-то сразу почувствовалась и тяжесть промокшей одежды, и странная, какая-то всеобщая усталость…

Шишик хрюкнул. Лёхин с усилием, не пытаясь даже напрягать лицевые мышцы, чтобы хоть как-то скрыть тяжёлую обиду, снова взглянул на "помпошку". Та хлопнула глазищами и старательно, крепко-накрепко зажмурилась.

Благо, что стоял на краю бетонной плиты, изображающей крыльцо корпуса, Лёхин мог позволить себе обернуться и прошептать:

— Не расскажешь?

Шишик медленно, цепляясь лапами за все швы куртки, съехал к нагрудному карману и протиснулся под клапан.

Чувствуя то ли свободу, то ли просто облегчение, Лёхин некоторое время смотрел на монотонно гремящий по карнизам дождь. Да так глубоко ушёл в созерцание, что не сразу расслышал странной тишины на крыльце. И потому обернулся легко, собираясь продолжить ненавязчивое общение с компанией студентов. И — остолбенел.

На крыльце, шагах в трёх от двери, стояла девушка (с таких, наверное, рисуют красавиц для сказочных иллюстраций) — прелестная, с наивно-кукольным глазастым личиком, в облегающей стройную фигурку черной одежде с разрезами до бедра и с неожиданно вызывающим декольте, она уверенно стояла на высоких шпильках…

Девушка мельком бросила взгляд на Лёхина. Тот улыбнулся в ответ, уже приходя в себя, и хотел было снова глянуть на дождь… Но…

Художники, тесно сплочённой компанией, хмуро и молчаливо смотрели на девицу. Странно, но в глазах многих из них ясно проглядывала враждебность. А вот физкультурники суетились вокруг неё, словно свита на выходе королевы. Один, например, счастливо млея, держал в руках маленькую дамскую сумочку и плотную папку на тесёмках, в которой озадаченный Лёхин вдруг узнал папку для нот. Пришлось бросить взгляд на вывеску корпуса, чтобы уточнить то, что давно знал, но как-то сегодня пропустил: здесь не только худграф, но и музпед… Второй физкультурник трепетно распахнул позади девицы длинный плащ, помогая надеть его.

Что-то зашебуршилось на куртке Лёхина. Держась за клапан, Шишик гневно пискнул что-то нелицеприятное в сторону девицы и снова утоп в кармане.

Лёхину, вообще-то, вся эта кутерьма надоела. Он уже поразмыслил над личной ситуацией и собирался покинуть крыльцо корпуса. Но его снова остановили. Остановило. Одно-единственное движение девицы. Всё так же молча и мягко улыбаясь, она застегнула плащ и… склонив головку, накинула широкий капюшон.

— Спасибо, мальчики, — грудным, пронизывающим до дрожи в коленках голосом сказала она физкультурникам, в упор не замечая насупленно-надменных лиц художников.

Она не пошла — поплыла с крыльца на дорожку и за угол. Поплыла так, что, даже упакованная в длинный плащ, заставила исторгнуть стон из сердец физкультурников.

— Ну и баба! — с наивным восхищением сказал один.

— Скажи спасибо, что не позвала, — брезгливо сплюнув, сказал патлатый художник, почти с ненавистью следивший за девицей. — С… такая, каких поискать.

— Ты чего? Хвостом перед тобой вертанула? — попытался съязвить другой физкультурник.

— Эх, физвос, наивное дитя природы! — вздохнули в компании. — Да она любого съест и не подавится. Лучше держись от неё подальше — целее будешь.

А Лёхин в последний раз "прокрутил кадр": вот девушка (Ромка) склоняет голову и накидывает монашеский капюшон — и прыгнул прямо с крыльца, проигнорировав три ступени, зато на ходу раскрывая зонт. Он уже не видел, что студенты худграфа, сразу сообразившие, куда побежал неизвестный, проводили его сочувственными и даже сожалеющими взглядами. А физкультурники откровенно расстроились.

Девицу Лёхин догнал быстро и без лишних словесных расшаркиваний пристроил над нею зонт. Девушка удивлённо подняла глаза — и это удивление оказалось единственным и последним искренним чувством.

— Благодарю вас, галантный незнакомец! — трепетно сказала девица и виновато улыбнулась: — Не надо было так утруждаться, я бы и без зонта дошла.

— Ничего страшного, — сказал Лёхин. — Как я понял, вы идёте на остановку. Нам по пути. И ещё я заметил — у вас ноты. Я тоже музыкант. Не находите, родственные души должны помогать друг другу?

Сказал и ужаснулся: достаточно беспардонное, навязчивое предложение может отпугнуть девушку. Но она лишь томно и загадочно улыбнулась и положила ладошку на его руку. Странная волна мути прошла по телу Лёхина, и он судорожно сглотнул раз-другой; через несколько шагов желудок успокоился, и Лёхин прекратил вспоминать, что он мог такого съесть…

Прячась под зонтом на остановке, они неплохо поболтали: всё-таки из музучилища многие поступали в пед — и нашлись общие знакомые. Диана оказалась из тех собеседниц, которые легко обходят острые углы в любом разговоре и так же легко находят темы. И вскоре, поколебавшись, Диана вроде как решилась:

— Приходи сегодня вечером в "Орден Казановы". Как? Сможешь?

— "Орден Казановы"? Не понял. А что это?

— Это кафе. Я там подрабатываю по вечерам. Вокал. Хочешь послушать, как я пою? Тебе понравится. Правда, вход в кафе платный. Но, если позвонишь, я выйду и проведу.

— Сегодня — не знаю, — честно сказал Лёхин, — если только время позволит. А почему название такое? "Орден Казановы"?

— А тебе не нравится? Взрослые мальчики любят такие игрушки. Представь: ты идёшь в обыкновенное кафе, а друзьям говоришь: "Сегодня вечером мы собираемся в "Ордене Казановы". Звучит? Мало того что орден — общество избранных, так ещё и Казановы — какой мужчины не мечтает о лаврах Казановы, героя-любовника? Это наш хозяин придумал — замануху такую по названию. Правда, оригинально?

Она вдруг потянулась к нему. Он ещё не понял, в чём дело, как вдохнул сладко-пряный аромат её дыхания, а нижнюю губу мягко обволокли её губы. В глазах потемнело, но прояснело почти сразу, и он с неудовольствием подумал: "Ну вот… Я не мальчишка, чтобы целоваться на глазах у всех!" Диана плавно отодвинулась, не отводя глаз, и почти приказала:

— Сегодня в восемь вечера я жду тебя!

Подъехала маршрутка, и, больше не оборачиваясь, Диана пошла к ней.

А Лёхин рассердился: какого чёрта она ему приказывает! Вынул платочек и тщательно протёр рот.

… Под клапаном нагрудного кармана вслед девице злорадно блеснули жёлтые глазища. Шишик похихикал и удалился в самый тёмный уголок напротив Лёхиного сердца, где затаился под спокойный, ничем не возмущённый стук…

Оглянувшись, Лёхин снова представил дорогу за главный корпус университета. Не. Здесь пока хватит. Студенты наверняка ещё топчутся на крыльце — и толку дожидаться домового?.. Вот тебе проблема: а есть ли на худграфе домовой? Лёхин задумался и вдруг неудержимо заулыбался, представив нечто маленькое, бородато-волосатое, приплющенное сверху бархатным беретом художников; по ночам это нечто бегает по всем учебным комнатам худграфа и вдохновенно дописывает студенческие наброски, этюды, сваленные у стены… Ага, а что делает в это время домовой с музпеда? Настраивает пианино?.. Дирижирует хором Шишиков!

Быстро заслонившись зонтом, Лёхин поспешил уйти с остановки. Надо пройтись, иначе редкий люд с остановки сочтёт его психом. А кто, как не псих, будет жизнерадостно ржать на улице ни с того ни с сего? А уж если кому про Шишиков рассказать…

Успокоился Лёхин, когда вспомнил, что Шишики могут быть только там, где люди живут. В учебном корпусе — едва ли.