Кодекс Ордена Казановы (СИ) - Радин Сергей - Страница 8

За окном тихонько барабанил дождь. Время — четыре утра. Насупившийся Лёхин сидел за кухонным столом, откуда домовой торопливо подбирал книги призраков ("Читальный зал, ёлки-палки, устроили!" — опять возмутился Лёхин). Перед не вовремя проснувшимся хозяином поставили чашку свежезаваренного чая. Лёхин вздохнул и отпил. А ведь уютно же здесь, на кухне!.. Особенно в беспросветный дождь. Тихо, тепло, собеседники все солидные. Ещё и чаем угостили.

— Ну, Лексей Григорьич, звиняй, — нисколько не смутившись, провозгласил Дормидонт Силыч. — Уж за свои сны ты сам ответчик!

Касьянушка же, напротив, извиняться не собирался, а рвался в бой.

— Не дело ты, хозяин, говоришь! Хотел один сон увидеть — привиделся другой? Да ты глянь, Лексей Григорьич, как же может присниться тот же сон, ежели тебе вчерась уже столько привелось испытать! Вот драку-то мимо и пронесло. Чем же мы тут виноваты?

— Да не виню я вас! — буркнул успокоившийся Лёхин. Он сидел напротив посудного шкафа и следил в зеркальной стенке, как Шишик, сидя на его плече, внаглую и безостановочно зевает. — Просто вы сами сказали, что перечитаю — и увижу, что там дальше. А что получилось? Получилось, увидел начало почему-то не состоявшейся на этот раз драки и концовку с бабки Петровны правнуком.

— Ой, Лексей Григорьич, добрая же у тебя душа! — ахнул Касьянушка и облился слезами. — Уж так переживаешь! Так переживаешь, инда во сне душа твоя ранимая плачет обо всех и рыдает!

Он деловито перехватил крадущегося сбоку Линь Тая и тоже, обняв китайчонка, возрыдал на его груди. Перепуганный Линь Тай тоненько взвизгнул и, присев, вывернулся из рук бородатого плаксы. Дормидонт Силыч всполошённо глянул на свою жилетку и взлетел куда-то под потолок, поближе к тёмному глазастому пятну: Шишики собрались со всего дома, узнав, что здесь не спят и обсуждают интереснейшие вещи…

Только агент снисходительно улыбнулся, глядя на Касьянушку, который шумно сморкался и причитал что-то совсем уж невразумительное себе под нос. "Не плакса, а сморчок!" — вдруг подумал Лёхин. На его плече Шишик, отражённый в зеркальном шкафу, застыл, глядя хозяину, зеркальному же, в глаза; сонные глазёнки увеличились вдвое. "Чего это он? — встревожился Лёхин, потом сообразил: — А, это он "сморчка" услышал, юморист!"

"Помпошка" тем временем быстренько скатилась с плеча и по стене помчалась на потолок. Тёмное глазастое пятно сомкнулось вокруг неё, а затем уставилось на Лёхина, и тому почудилось дружное хихиканье. Лёхин поспешно отвёл взгляд от потолка. Всхлипывающий Касьянушка, кажется, ничего не заметил.

Елисей же усмехнулся в бороду и подвинул к Лёхину тарелку с плюшками.

— Давай, хозяин, ещё чашку чая — и баиньки. Вскочил ты раненько для серьёзной беседы. Вот отоспишься, а утро вечера всегда мудренее.

— Согласен, — коротко, по-военному склонил голову агент и, прихватив под локоть Касьянушку, пока тот не опомнился, уволок его в стену. Солидный Дормидонт Силыч солидно вплыл туда же, за ним вприпрыжку — Линь Тай.

А Лёхин посидел ещё немного, поболтав ни о чём с Елисеем, и пошёл досыпать, благо утра и не видать в глухом дожде, навевающем сон.

6.

Утро промчалось в бешеной беготне: на сей раз Лёхин проспал, а поскольку Елисея забыл предупредить, пенять можно только на себя.

Призраки ошеломлённо жались к стенам, когда он проносился мимо — одеваясь, бреясь, умываясь, что-то глотая на бегу — к обиде и возмущению домового.

Шишик — балдел! Пару раз пролетая мимо трюмо в прихожей, Лёхин замечал, что лохматая "помпошка", сидя на его плече, бесшумно "орёт" какие-то свои, кажется, очень громкие песни. И — разок показалось, что Шишик вкруговую размахивает короткой лапкой, будто подгоняя хозяина. Потом дошло — дирижирует сам себе.

Ко всей суматохе выяснилось ещё, что вчера никто не удосужился сказать Елисею о странном визите профессора Соболева.

Времени на обдумывание новости, а тем более на новую обиду у домового не осталось: Лёхин уже ботинки зашнуровывал и лихорадочно психовал, что лучше — достаточно ли надеть лёгкую куртку или всё-таки взять зонт?

— Он ещё думает! — рассердился домовой. — Не старичонка, чать, убогий! Бери зонт — вымокнешь без него до нитки! За всем-то проследить надо, — проворчал Елисей в сторону. — Прям как детки малые…

— Кавалер! — умилился Касьянушка, едва Лёхин встал перед зеркалом — глянуть, всё ли в порядке.

— Спускайся давай, — сказал Лёхин Шишику и дёрнул плечом. Но "помпошка" уставилась на него жёлтыми глазищами, словно гипнотизируя — и ни малейшего движения. Да что такое! Он опаздывает, а эта камера наблюдения не собирается спрыгивать!

— Шишик останется при тебе, — спокойно сказал Елисей. — Мало ли чем ты собираешься заняться? Детишек искать пойдёшь — мож, и половины не увидишь из того, что Шишик запомнит. А потом…

— Я. Не иду. Искать, — раздельно, чтобы не сорваться на вопль, выговорил Лёхин. — Я иду в магазин и на рынок. И мне. Не нужно. Чтобы кто-то. Меня сопровождал.

— Ну, Лексей Григорьич, бузишь-то чего? — удивился Дормидонт Силыч. — Домовой тебе дело говорит, а ты?.. А вдруг по дороге что-нить случится?

Лёхин посмотрел на искренне недоумевающих призраков, на обиженного Елисея, в зеркало — на ухмыляющегося Шишика… В зеркало смотрел так долго, что до "помпошки" начало доходить: дело серьёзное. Пасть она закрыла, но с плеча никуда не делась. До Лёхина тоже дошло, что никого он не переупрямит. Тяжёлое спокойствие словно опустило его плечи, а сам он опустился на табурет и принялся расшнуровывать ботинки.

— Дождь, — тяжело сказал он, стараясь говорить ровно, но с трудом шевеля застывшими челюстями. — Смысл выходить, когда есть возможность пересидеть его дома?

Почуяв неладное, привидения дружно смылись в стену.

"Кажется, из-за моей способности видеть паранормальный мир мне грозит одиночество", — бесстрастно подумал Лёхин, дёргая запутавшийся шнурок.

Кончик шнурка у него отобрали, ботинки зашнуровали заново.

Он поднял голову: Елисей держал "помпошку" за шкирку, словно котёнка.

— Иди уж давай!

Лёхин прихватил сумки и зонт и ринулся из квартиры.

Поскольку напряжение всё ещё чувствовалось, в сторону лифта он даже не глянул, а заторопился по лестнице вниз. Простучал ботинками по ступеням, более солидно пересёк подъездный "предбанник" и вышел под узкий навес-крышу на крыльце, встав рядом с бабкой Петровной. Она-то, видимо, уже сходила в магазин: стояла, отведя в сторону закрытый зонт, с которого торопливо капала вода, и, пригорюнившись, смотрела на ровный — конца-краю не видать — дождь.

Поздоровавшись, Лёхин участливо спросил о правнуке. Не будь у бабули руки заняты, махнула бы, наверное. А так — дёрнула сердито головой, сказала в сердцах:

— Веришь, Лёшенька, не знаю, где сейчас Ромка, и знать не хочу! Говорила ведь внукам: приструните охальника своего! Нет, слишком много воли давали! Не ищи его, Лёшенька, не надо. Видать, вляпался во что… Вернётся ещё, сам прибежит, как миленький! Он ведь какой — всё ему как с гуся вода!

Изумлённый Лёхин не успел и слова промямлить, а бабка Петровна решительно развернулась к двери, почти по-военному решительно — пришлось быстро открыть дверь, пропуская рассерженную соседку в подъезд. Расчехляя зонт, Лёхин пораскинул мозгами и пришёл к единственно верному выводу: Галина Петровна знает, что именно не в порядке с правнуком; она абсолютно уверена, что он жив. Возможно, Ромка взял с неё слово молчать и рассказал ей какую-то свою детскую (ну, пусть будет подростковую) тайну, вот она и боится — с одной стороны, за него; с другой — боится, не узнал бы кто.

Зонт открылся — и Лёхин почти побежал по дорожке вдоль дома к остановке. Чисто машинально он отметил, тут же забыв о том, что зонт почему-то слегка перекашивается налево… Шишик, успевший благодаря бабке Петровне, догнать Лёхина, висел на кончике зонтичной спицы и самоотверженно мок под дождём. Хуже того: проходя мимо одного из газонов, Лёхин чуть отпрянул от нависающих над дорожкой сиреневых ветвей — зонт же, защищаясь, он склонил в сторону газона. Промокший насквозь Шишик пузечком пересчитал с десяток ветвей и мстительно утешался только тем, как обалдеет хозяин, когда поймёт, что уже не один.