Мистика московских кладбищ - Рябинин Юрий Валерьевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/120
• Следующая

Вдоль стены, отделяющей храм от заводской территории, выставлены десятки бывших надгробий Симоновского кладбища. Это необыкновенно любопытное зрелище. Собственно, это уже не надгробия, а настоящие бордюрные камни, наломанные из могильных плит. На многих сохранились надписи — разрезанная пополам фамилия покойного, или отчество без имени, или дата рождения без даты смерти и т. д. Вот некоторые:

Камни вернулись на кладбище, отслужив свое здесь же поблизости — на Восточной улице. Когда был ликвидирован 12-й трамвайный маршрут, что испокон ходил по этой улице мимо Симонова монастыря, и строители разбирали там пути и реконструировали проезжую часть, они вдруг с удивлением и смущением обнаружили, что на вывернутых ими из асфальта бордюрных камнях выбиты надписи, какие обычно бывают на надгробиях. И они отнесли эти камни в приход Рождества Богородицы — в Старое Симоново.

Такие вот были в столице, оказывается, дорожные бордюры: снаружи камень как камень, а на внутренней его стороне — строка из эпитафии или цитата из Евангелия. Впрочем, скорее всего, таких бордюров в Москве еще немало. Симоновское было не самое большое из ликвидированных кладбищ. А сколько наломали бордюрных камней из надгробий огромных Лазаревского, Дорогомиловского, Семеновского кладбищ!

Кладбище нового Симонова монастыря состояло, как и большинство монастырских кладбищ, из двух территорий — внутренней монастырской и внешней — за оградой, между Кузнечной и Солевой башнями. Те, кто был похоронен за оградой, так до сих пор все и лежат на своих местах. Этот кусок земли никак не использовался, если не считать, что там был устроен детский городок и проложены асфальтовые дорожки.

На внутренней же территории большинство захоронений безвозвратно погибло. При строительстве ДК ЗИЛ, значительная их часть, вместе с грунтом, просто была выбрана экскаватором и вывезена неизвестно куда. Перенесли отсюда на другие кладбища лишь несколько захоронений. В частности, на Новодевичьем перезахоронили в 1930 году трех знаменитых «симоновцев» — писателей Дмитрия Владимировича Веневитинова (1805–1827), Сергея Тимофеевича Аксакова (1791–1859) и Константина Сергеевича Аксакова (1817–1860).

Но по-прежнему где-то здесь у южной, сохранившейся и поныне, стены покоится Вадим Васильевич Пассек (1808–1842), историк, археолог, этнограф и первый москвовед. Редактируя «Прибавления» к газете «Московские губернские ведомости», он стал впервые собирать и публиковать материалы по истории Москвы.

Возможно, так и лежит где-нибудь здесь прах одного из крупнейших композиторов первой половины XIX века Александра Александровича Алябьева (1787–1851), автора многих водевилей, балетов, опер, но оставшегося в памяти потомков создателем лишь одного произведения — романса «Соловей». На Симоновском кладбище у Алябьевых был фамильный склеп. Разумеется, от него ничего не осталось. И неизвестно, где он находился. Если он стоял не вблизи Успенского собора, то очень даже вероятно, что прах Алябьева так и почивает еще где-то на оставшейся нетронутой территории монастыря.

На кладбище был родовой участок известных московских книгопродавцов Кольчугиных. Они держали вначале лавку, а затем и большой, организованный «на европейский манер», книжный магазин на Никольской. В XIX веке редкий московский интеллигент не побывал в «Книжной торговле» Кольчугиных. Нередко у них можно было повстречать и крупных писателей — В. Г. Белинского, Н. В. Гоголя, Аксаковых и других. Проверенным, надежным своим клиентам книгопродавцы могли предложить и что-нибудь запрещенное — Радищева, Рылеева и т. д.

Неподалеку от Кольчугиных находился участок других книгопродавцов и издателей — Глазуновых. Основатель династии Матвей Петрович Глазунов (1757–1830) имел магазин на «книжной» Никольской улице. Впоследствии его потомки открыли еще один — на Кузнецком мосту. Но главная торговля Глазуновых была в Петербурге.

Любопытное свидетельство о погребенных на Симоновском кладбище делает историк церкви М. Е. Губонин, близко знавший последнего наместника монастыря архимандрита Петра (Руднева). В «Примечаниях» к своему фундаментальному труду «Акты Святейшего Патриарха Тихона» Губонин пишет: «…На замечательном и богатейшем монастырском некрополе нашли себе место вечного упокоения, например, такие лица, как безвременно погибший «юноша-поэт» Д. Веневитинов, поэт-слепец И. Козлов, известный Барков и многие другие».

Иван Иванович Козлов (1779–1840), автор чудесной романтической поэмы «Чернец» и многого другого, как и Алябьев, памятен преимущественно благодаря одному своему известному произведению — перевода стихотворения английского поэта Томаса Мура «Вечерний звон». Кстати, музыку на эти стихи написал Алябьев же. Но Губонин ошибается, — И. И. Козлов похоронен не в Москве, а петербургской Александро-Невской лавре.

А вот «известный Барков» вошел в историю как автор многих популярных произведений, но произведений настолько эпатирующих, что, как писали о нем до революции, нет возможности привести даже заглавия его стихотворений. Иван Семенович (или Степанович, — достоверно не установлено) Барков родился в 1732 году в семье священника, — и это особенно контрастирует с его последующей «известностью». Талантлив он был с детства, учился прекрасно. В поведении же был, по выражению одного из его учителей, «средних обычаев, но больше склонен к худым делам». Уже в начале 1750-х годов стали ходить в списках сатиры и пародии Баркова на поэтов — его современников. Но останься он автором этих сатир и пародий, а также многих переводов, его, скорее всего, теперь никто не помнил бы. Имя Баркова сохранилось от забвения благодаря непечатному разделу его творчества — порносочинениям. Причем именно в наше время эти сочинения получили наибольшее распространение. Лишь в конце XX века они стали выходить многотысячными тиражами. Его «Лука» сделался, кажется, вообще самым крупнотиражным стихотворным произведением 1990 годов. И в некотором смысле это явление служит уликой бесподобного оскудения нынешних нравов. Издавать Баркова, это все равно как узаконить профессию блудниц. Это точно такое же признание собственного бессилия и нежелания противостоять порокам. Об этом размышлял когда-то известный пушкинист Валентин Непомнящий в «Континенте»: Барков писал не для печати, как же можно его издавать теперь?! — это писалось для очень узкого круга знакомых людей, для мужского клуба, для салона. И, естественно, никаких цензурных ограничений здесь не могло быть, как не может быть цензуры для анекдота, рассказанного в курилке. Но, как говорится, нынче время такое.

Умер Барков в 1768 году. Часто пишут, что о последних годах его жизни достоверных сведений не имеется. Но существует легенда, очень подходящая для образа Баркова, будто бы он скончался от побоев в публичном доме и перед смертью успел с горькой иронией подвести резюме своей жизни, сказав: «Жил грешно и умер смешно».

Существует также версия, что Барков был похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище. Но могилы его там нет. И была ли вообще?

В первой половине XIX века Симоновский монастырь был известен всей Москве как место погребения многих московских юродивых. Для них в монастыре был даже выделен особенный угол у юго-восточной башни. В 1836 году тысячи москвичей проводили сюда самого популярного в столице блаженного Евсевия, монаха Страстного монастыря. Здесь же лежали две знаменитые в свое время женщины-юродивые. На могильной плите одной было написано: Под сим камнем погребено тело Божией девицы Соломонии, скончавшейся 1809 года мая 9 на 55-м году от рождения. И на другой: Под сим камнем погребено тело рабы Божией девицы Неониллы болящей, скончавшейся в ноябре 29-го 1824 года. Покоились здесь и еще некоторые странные и нищие духом люди, как тогда говорили. Этот участок у юго-восточной башни сохранился практически нетронутым. Конечно, там не осталось и следа от надгробий. Но то, что находилось под землей, очевидно, так и лежит на месте.

• Предыдущая
• 13/120
• Следующая