Мистика московских кладбищ - Рябинин Юрий Валерьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/120
• Следующая

Современное Черкизовское кладбище — самое маленькое в Москве. И одно из самых древних. Известно, что в половине XIV века в Черкизове уже существовала деревянная церковь. Впрочем, и нынешний Ильинский храм возраст имеет почтенный, — он был построен в 1690 году.

Но, если судить по датам на памятниках, то Черкизовское кладбище древним отнюдь не покажется. Самые старые камни здесь относятся к рубежу XIX–XX вв. И их считанные единицы. И люди там покоятся всё безвестные. Впрочем, как село не стоит без праведника, так же, наверное, и кладбища не бывает без замечательной могилы.

Есть и в Черкизове свое достодивное захоронение. Справа от ворот, в убогой довольно-таки часовне, напоминающей скорее железную клетку, какие теперь устанавливают в судебных присутствиях, стоят два деревянных крашеных саркофага с крестами над ними. На одном из крестов всегда горит лампадка и прикреплен портрет старика в жалком рубище. Под этим надгробием покоится известный в свое время в Москве юродивый и ясновидящий Иван Яковлевич Корейша (1783–1861).

Столица всегда славилась своими юродивыми. Их называли блаженными, божьими людьми. Апостольское выражение «Мы безумны Христа ради» стало моральной основой и обоснованием юродства. Считалось, что им дано общаться с небесами. Поэтому юродивых часто просили за что-нибудь помолиться, полагая, что их молитва скорее будет услышана. Разумеется, среди них встречалось полно ловких людей, которые всеми правдами и неправдами старались втереться в доверие к состоятельным персонам, и, пользуясь их благоговением перед «божьим человеком», жить, ни в чем не нуждаясь. Для этого юродивые говорили загадками, пророчествовали, но чаще всего так, что их пророчества нельзя было понять однозначно. Эти «безумные Христа ради» действовали совсем не безумно: сбудутся их туманные намеки, значит, подтвердится божий дар, не сбудутся, — кто сможет уличить блаженного в пустословии? — когда ничего конкретного он и не утверждал. И таких приемов у них имелся целый арсенал. Это всегда был довольно выгодный бизнес. Он и теперь процветает, насколько можно судить по рекламным страницам газет, — сотни современных ясновидящих и «православных целителей» предлагают свои услуги.

Ко времени царствования Петра Первого юродивых на Руси развелось столько, что церковные власти вынуждены были распорядиться хватать этих божьих людей и помещать в монастыри «с употреблением их в труд до конца жизни».

Корейша был всего лишь одним из многих своих коллег. И он бы вовсе не остался в памяти потомков, если бы Ф. М. Достоевский не изобразил его под именем Семена Яковлевича в романе «Бесы». Почти в одно время с Корейшей в Москве жил некий монах Евсевий. М. И. Пыляев в книге «Старое житье» писал: «Это был тогда самый популярнейший юродивый в Москве. При отпевании и несении тела его из Страстного монастыря до Симонова, многие тысячи народа окружали и сопровождали гроб его». Умер этот Евсевий в 1836 году. Но, хотя он и был когда-то популярнейший, и хоронила его вся Москва, теперь его никто не знает. Потому что не увековечил Евсевия никто из великих в своих произведениях. Да и могила его не сохранилась, — Симоновское кладбище было целиком уничтожено. Корейше просто повезло, что он попался как-то на глаза Достоевскому.

В свое время Корейша учился в смоленской семинарии. Пророчествовать он начал уже смолоду. Причем тогда же к нему потянулись многочисленные посетители, невзирая на вывешенное им объявление, что принимать он будет лишь тех, кто соблаговолит вползти к нему на коленях. Ползли люди навыпередки. Однажды Корейша сбывшимся своим недобрым предсказанием вызвал гнев какого-то очень влиятельного лица. За что был отправлен в Москву, в Преображенскую больницу для умалишенных. Это произошло в 1817 году. И с тех пор до самой смерти Корейша оставался в стенах этой больницы. К нему каждый день приходили до ста, а иногда и больше, посетителей, преимущественно дам. Полюбопытствовал как-то к нему заглянуть и Достоевский. И вот таким застал ясновидящего Федор Михайлович: «Это был довольно большой, одутловатый, желтый лицом человек, лет пятидесяти пяти, белокурый и лысый и жидкими волосами, бривший бороду, с раздутою правою щекой и как бы несколько перекосившимся ртом, с большою бородавкой близ левой ноздри, с узенькими глазками и спокойным, солидным, заспанным выражением лица. Одет он был по-немецки, в черный сюртук, но без жилета и без галстука. Из-под сюртука выглядывала довольно толстая, но белая рубашка; ноги, кажется больные, держал в туфлях…Он только что откушал уху из легкой рыбки и принялся за второе свое кушанье — картофель в мундире, с солью. Другого ничего и никогда не вкушал; пил только много чаю, которого был любителем. Около него сновало человека три прислуги, содержащейся от купца; один из слуг был во фраке, другой похож на артельщика, третий на причетника…В комнате было людно — человек до дюжины одних посетителей… Все ждали своего счастия, не осмеливаясь заговорить сами. Человека четыре стояли на коленях… «Миловзоры! миловзоры!» — изволил он выговорить сиплым баском и с легким восклицанием. Все наши засмеялись: «Что значит миловзоры?«…Дама из нашей коляски…в третий раз звонко и визгливо вопросила Семена Яковлевича, по-прежнему с жеманною улыбкой: «Что же, Семен Яковлевич, неужто не «изречете» и мне чего-нибудь? А я так много на вас рассчитывала». — «В… тебя, в… тебя!.. — произнес вдруг, обращаясь к ней, Семен Яковлевич крайне нецензурное слово. Слова сказаны были свирепо и с ужасающею отчетливостью. Наши дамы взвизгнули и бросились стремглав бегом вон, кавалеры гомерически захохотали. Тем и кончилась наша поездка к Семену Яковлевичу».

Корейша с женщинами только в такой манере и разговаривал. И все равно от женщин отбоя не было. Шли и шли к нему. И теперь идут. Возле его могилки часто стоят богомолки и всё шепчут молитвы. Говорят, Корейша причислен к т. н. «местно чтимым святым».

На севере Москвы, на живописном всхолмленном берегу Яузы, возвышается отовсюду хорошо заметный белый шатровый купол храма Покрова Пресвятыя Богородицы в Медведкове. Первая деревянная церковь появилась здесь, как считается, в 1623-м. А до тех пор с начала XVI века Медведково почиталось деревнею и называлось соответственно — Медведевкой. Эту деревеньку с ее мельницей описал А. К. Толстой в первой главе повести «Князь Серебряный».

В свое время деревня находилась во владении князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Когда князь в 1612 году вступал с нижегородским ополчением в Москву, он сделал в родной вотчине последний привал, чтобы с отдохнувшим войском решительно навалиться на обосновавшуюся в русской столице литву. Перед сражением Дмитрий Михайлович горячо просил заступничества Богородицы, и дал обет в случае победы над злыми латынянами построить во имя Ее храм. Русские тогда победили, и обет свой князь исполнил. Поэтому Покровский храм в Медведкове — это не просто культовое сооружение, но еще и памятник в честь победы Руси над иноземными захватчиками. К тому же стоит он на костях героев — ополченцев 1612 года: многих своих погибших ратников Пожарский распорядился похоронить здесь же — в имении.

За несколько веков Медведково сменило многих владельцев: после Пожарских селом владел Софьин фаворит Василий Васильевич Голицын, потом село принадлежало царевым родственникам Нарышкиным, один из которых затем продал его по частям дворянам из купцов — А. Р. Сунгурову и Н. М. Гусятникову, последним владельцем имения был купец 1-й гильдии Н. М. Шурупенков. К этому времени Медведково становится дачным местом. Москвичи невысокого достатка могли здесь очень недорого снять комнаты у местных крестьян. Среди медведковских дачников были Константин Коровин, Михаил Врубель, Валерий Брюсов.

В 1960 году Медведково вошло в черту города. И тогда же стало интенсивно застраиваться высотными жилыми домами. К 1990-м от села не осталось и следа. И теперь только церковь с небольшим кладбищем вокруг нее напоминает о старинном подмосковном селе.

Нужно сказать, что Медведковское кладбище не такое уж и маленькое: в те же 1990-е оно было значительно расширено на юго-запад, ниже по течению Яузы. Причем свободного места на новой территории уже нет. Популярность его среди москвичей легко объясняется, — по красоте расположения вряд ли в столице еще найдется кладбище, равное Медведковскому. И, по всей видимости, оно и в дальнейшем будет расширяться: свободного места за оградой довольно, а для организации, ведающей погребением умерших в столице чрезвычайно выгодно прирезать к старым московским кладбищам новую территорию, — участки там продаются, и цена их необыкновенно высока.

• Предыдущая
• 36/120
• Следующая