Тигр в стоге сена - Майнаев Борис Михайлович - Страница 45
- Предыдущая
- 45/70
- Следующая
– Полковник Приходько? – Спросил он, вскинув руку к пилотке, – генерал ждет вас в розарии. Я провожу вас.
В огромном застекленном от земли до крыши розарии было душно. Генерал был одет в легкий костюм из тонкого светло– коричневого вельвета, на шее был повязан голубой платок, оттенявший ослепительно белую рубашку. Его невысокая, сухая фигура была по-прежнему стремительна и легка, а рука, которой он пожал ладонь Приходько, все еще походила на стальной зажим.
– Я слышал, что они отправили тебя на пенсию, – чуть приобняв гостя, генерал провел его к легкому столику, накрытому во дворе, вблизи дверей в розарий. – Это непростительная ошибка, как все, что делается в нашей стране в последнее время. Жаль, что Юрий Владимирович так мало пожил. Он бы смог вернуть нам былое величие и ленинские нормы поведения.
– Н-да-а. – Приходько вздохнул и пожал плечами, – похоже бог и удача отвернулись от нас.
– Ну, не надо так мрачно, – хозяин открыл бутылку виски и плеснул по немного в два широкогорлых хрустальных бокала. – Тебе со льдом?
– Да, пожалуйста.
– Ну, за нас, за Россию!
– За ваше здоровье, товарищ генерал!
Чуть пригубив, Соловьев отставил бокал.
– Ты последнее время работал в Голландии?
– Да.
– В парке тюльпанов, в городке Койкенхофф, конечно бывал?
– Прелестное место.
– Я тут, как-то, говорил с высоким московским начальством, предлагая им создать нечно подобное у нас,только посадив парк роз. Они меня не поняли.
– Увы, похоже, наши власти оскудели мозгами, а все оборотистые, умные люди только и мечтают, как бы сбежать за кардон.
Генерал подлил виски в бокал гостя и поднял свой:
– Это не страшно. Русь много раз наполняла своими мозгами Европу и Америку и не оскудевала на таланты. Каждый раз у нас рождались новые Ломоносовы и Королевы. Выпьем за русского мужика, все перенесшего и ко всему готового!
За неспешным разговором Приходько не заметил, как прошли два часа. Он посмотрел на часы только тогда, когда к ним неслышно подошел солдат, приведший его сюда, и протянул Соловьеву небольшой подносик со стаканом воды и темной таблеткой.
– Пью эту отраву, – генерал мгновенно глотнул лекарство, – только чтобы не волновать дочку. Какой-то лекарь ей сказал, что у меня что-то с кровью не в порядке – то ли железа, то ли меди не хватает, хотя я все эти годы был уверен, что стали во мне больше чем надо.
Гость вслед за хозяином рассмеялся и, дождавшись, пока солдат отойдет, поднял глаза на Соловьева:
– У меня к вам личная просьба, – Приходько положил перед генералом фотографии Никитина, – мне надо встретиться с этим человеком.
Хозяин коротко взглянул на снимки и усмехнулся:
– Значит тебя вывели из официальной игры, чтобы ты строил мост на Запад?
В глазах старика было что-то такое, что заставило гостя сжаться до предела. Он не отводил взгляда от крохотных, но холодных, как два пистолетных ствола, глаз генерала.
– Я не спрашиваю кто – круг людей, способных приказывать тебе, достаточно узок. Похоже, что ты не мог отказаться, хотя и вступил в игру пострашнее той, которую вел все эти годы. В Лэнгли и Пулахе всегда ценили наших людей, а здесь… – Он махнул рукой и снова налил виски. – Мне жаль тебя.
– Иногда, – Приходько опустил глаза, вдруг испугавшись, что генерал поймет, что сейчас он работает не на Кремль, а на самого себя, – выбора не остается.
– Н-да-а. Это Никитин Олег Андреевич. Когда десять лет назад его забирали от нас в экономическое управление ЦК он был майором, сейчас, наверное, как и ты полковник, если не генерал. Снимки сделаны в Душанбе: на Зеленом базаре и улице Лахути. Через Таджикистан и Туркмению мы проложили много дорог, может быть и он…
Приходько поднял бокал:
– Благодарю вас, товарищ генерал, вы очень помогли мне. Даст бог, все сложится нормально и мы еще с вами будем жить в великой России.
Они оба выпили до дна и генерал проводил гостя до машины.
* * *
Десять дней, многолетний опыт разведчика, все возможные связи и двадцать тысяч долларов пришлось использовать Приходько, чтобы только собрать данные и выйти на начальника секретариата управления, где работал Никитин.
Глеб Аркадьевич Сухой все свои тридцать лет производственного стажа провел в кабинетных трудах. Начинал он с инструктора райкома комсомола, потом прошел все ступени партийной работы, добравшись до заведующего секретариатом ЦК Узбекистана и уже оттуда попал в Москву. Это был работоспособный и незаметный человек, который на лету схватывал любое желание начальника. Он был однолюб и, вырастив двоих взрослых детей, всегда оставался верен своей жене. Спирное он пил без желания и плохо переносил, поэтому со всех дежурных пьянок уходил первым, но шел не домой, а в рабочий кабинет. Может быть, это и спасало его от начальственного гнева, обычно обрушивавшегося на того, кто выпадал из общего строя. Жил Сухой просто, к деньгам и женщинам был равнодушен. С детьми отношения были не самые лучшие и внуки редко бывали у занятого деда. За почти пятнадцать лет работы в столице у Глеба Аркадьевича был один странный период. Лет восемь назад он почти месяц каждое утро ходил в машбюро и, остановившись в дверях, несколько минут смотрел на юную машинистку по имени Ася. Она была худа и угловата и больше походила на нестриженного мальчишку, чем на девушку, но Сухой, глядя на нее, даже светлел лицом. Эти экскурсии в машбюро прервались так же неожиданно, как и начались. Ровно через месяц Сухой стал обходить комнату машинисток, а еще через полгода Ася уволилась и больше о ней никто не слышал.
Люди Приходько с большим трудом нашли адрес этой женщины, но встретитmся с ней Станислав Николаевич решил сам. Жила Ася Васильева в Подлипках, работала секретарем в жилуправлении.
«Дважды была замужем, но почему-то не обзавелась детьми», – размышляя над этим, Приходько подошел к крохотному домику, в котором жила Васильева. Ему казалось, что она знает что-то такое, о чем Сухой предпочитает не помнить. Ведь за все эти годы, он так и ни разу не зашел в машбюро, словно там теперь обитали привидения.
Васильева была стройной, подтянутой женщиной с редкими, чуть тронутыми сединой короткостриженными волосами. В ее взгляде светилась спокойная уверенность в себе. Она внимательно прочла удостоверение Приходько и, чуть отступив в сторону, пригласила его в дом. Он был ухожен и чист. На круглом столе, покрытом кремовой скатертью, стояла простенькая вазочка с полевыми ромашками.
– Вы, уж, простите меня, – смутился Приходько, – про цветы я, как-то, забыл. Но у меня есть коробка прекрасных шоколадных конфет. И я бы с удовольствием выпил с вами чашечку чая.
– Уже давно цветы я дарю себе сама, – усмехнулась женщина, но он не увидел в ее глазах ни горечь, ни обиды на мужчин. – А чаю мы сейчас с вами выпьем. У меня есть прекрасный сбор – ромашка, зверобой, мята.
Гость достал конфеты, хозяйка принесла чашки, вазочку с вишневым вареньем и блюдце с сухариками. Она все делала спокойно и неспеша. Приходько редко приходилось говорить с людьми, показывая свое удостоверение офицера КГБ, потому что он никогда не работал в своей стране и получил этот документ в виде некоторой моральной компенсации вместе с документами о пенсии, но, тем не менее, его удивляло спокойствие женщины. В нем не было никакой нарочитости. Это было состояние души и он понял, что с ней можно говорить просто и открыто.
– Прошу меня простить, но я вынужден задать вам несколько вопросов, которые могут вызвать у вас неприятные воспоминания.
– Я слушаю вас, – она отставила чашку и посмотрела ему в глаза.
– Я хотел бы узнать о том, что у вас произошло с Глебом Аркадьевичем Сухим.
Васильева опустила глаза, взяла в руки чашку и медленно отпила маленький глоточек.
– Собственно, рассказывать нечего, потому что между нами ничего не было. После того, как я окончила курсы машинисток, моя преподавательница предложила мне место в бюро управления, где работал Глеб Аркадьевич. Через неделю или две я заметила, что он стал по утрам заходить к нам и смотреть на меня. Там не было моих сверстниц, но заведующая предупредила меня, чтобы я вела себя с ним строго. «У нас эти шуры-муры не приветствуются», – сказала она. Хотя ничего и не было. Он стоял у двери и смотрел на меня, а я работала. Постоит несколько минут и уйдет. Потом, как-то, в пятницу, вечером, когда в комнате никого не было, он зашел и сказал, что хочет посмотреть как я живу. Он знал, что у меня никого нет. Я не посмела отказать. Сюда мы ехали в одном вагоне электрички, но сидели поразнь. Зашли в дом, я накрыла на стол. Он выпил две рюмки водки и стал говорить мне о том, что любит меня и жить без меня не может. Тут к нам ворвался пьяный соседский Витька. Он еще в школе ухаживал за мной и кинулся на Сухого. Витька всего несколько дней назад, как освободился из тюрьмы. Сидел за драку. Сосед кричал, что прямо сейчас опустит моего плешивого хахаля. Я не поняла, что это значит, испугалась и кинулась между ними. Витька сильно ударил меня, я упала и потеряла сознание, а когда пришла в себя, но увидела странную картину. Глеб Аркадьевич стоял в спущенных брюках, упираясь руками в стул, а Витька сзади… Одним словом,.. они совокуплялись. Мне снова стало дурно. Опять я пришла в себя от шепота Сухого. Он просил Витьку все повторить: «Ты сильный, ты можешь еще несколько раз, ну, пожалуйста, я только слышал об этом, мне никогда не было так хорошо…» Пьяный Витька что-то мычал и тогда, тогда он взял в рот… – Женщина судорожно глотнула. По ее лицу пробежала судорога.
- Предыдущая
- 45/70
- Следующая
